Про Иону

Римма высказалась и ни разу не моргнула.

— Куда свалила? — спросил Иосиф.

— Куда-куда… Куда надо, туда и свалила. Куда самосвал доехал, туда и сбросили. Осень же была, развезло по колено, не слишком разъездишься.

— Значит, ты акцию устроила. Окончательно решила вопрос.

Римма, конечно, изготовилась к беседе на повышенных тонах. Но Иосиф собрал свои вещички в тот же чемодан, с которым приехал, положил ключи от дома на стол и в полной темноте двинулся на станцию.

Ночь пересидел на скамейке в зале ожидания, а первым рейсом — в Козелец.

С вокзала домой не пошел, пересел на другой автобус и отправился на участок. Сарая не было. Надел обнесен редким заборчиком — как раз из сарайных досок. Иосиф узнал по приметам: где-то знакомый сучок, где-то щербина, где-то трещина. Походил, на чемоданчике посидел. Собрался уходить — вспомнил про дредл. Вынул из чемодана, запустил на земле. Волчок уперся в рыхлую почву и не раскручивался. Увяз. Иосиф решил, что так тоже неплохо, что-то вроде малюсенького деревца. Подгреб ладонями землю, посадил дредл поглубже:

— Вот так, Аркадий Моисеевич. Вот таким путем и образом. Вы только не волнуйтесь. Вы только не волнуйтесь…

Мирра встретила Иосифа хорошо. Стала расспрашивать про Аркадия Моисеевича. Узнав, что тот умер, пожалела о его кончине.

— Ну, Иосиф, ты прямо похоронной командой работаешь. Бедный. Ну что ж, свой долг перед Аркадием Моисеевичем выполнил. Глаза ему закрыл. Не в одиночестве умер человек. Это главное. От сердца скончался?

— Да, от сердца.

— Что ж мне не сообщили? Римма с Исааком убиваются, наверное. Они очень его уважали.

— Исаака не было. Мы с Риммой в последний путь провожали. Римма не захотела тревожить Исаака. У него на работе много неотложных дел. А я теперь свободный от обязательств. Буду снова устраиваться в клуб.

Мирра обрадовалась:

— И очень прекрасно. Мне намекают, что пора бы на пенсию выходить, отдыхать. В связи с тем, что ты вернулся, я, пожалуй, уйду-таки. Займусь наконец домом на полную силу. На участке работы полно. Мы сарайчик снесли, а то из райисполкома интересовались: столько лет не обрабатывается земля, нарушение получается. Грозились отобрать.

Мирра с опаской взглянула на Иосифа.

— Снесли так снесли. Раз по закону не положено, значит, не положено.

По приезде Иосиф сразу не спросил про детей, и Мирра рассказ не завела.

Между тем Эмма готовилась к замужеству. Судьба свела ее с молодым военным, прибывшим по распределению на место службы в Козелец. Мирра одобрила выбор и готовила торжество на тридцать персон в столовой «Хвыля».

Вене оставалось служить полгода. Злате — полгода учиться в библиотечном. Марик и Ева — в школе на «хорошо» и «отлично». Лучше не придумаешь, как все удачно получается.

Иосиф узнал про Эмму в обед и принял факт спокойно. Спросил, когда свадьба. Оказалось, через три дня.

— И сколько они женихались? — спросил Иосиф.

— С месяц. У них любовь с первого взгляда, — гордо ответила Мирра.

— Могли бы и повременить. Проверить чувства.

— Ай, Иосиф! Теперь не проверяют. Павла в другую часть переводят — в Чернобыль, так хотят всё оформить до отъезда. А там и для Эммочки место есть — она узнавала, в медсанчасти. И Веня из армии вернется, там какое-то строительство громадное затевают — надо же ему где-то работать. У нас захолустье стало, работы не найдешь. И Златочка в Чернобыль переберется… И мы с тобой к детям под крыло… Это ж чистый рай! Одна Припять чего стоит! Йося, мне кажется, мы с тобой начнем новую жизнь. Не обижаешься, что я так думаю? Не отвечай, а то я знаю, ты испортишь. Ты молчи, молчи, Йосенька.

ПРО ЖЕНЮ

Кто прав, кто не виноват, разбирать не буду. Не такие мои годы, чтобы разбирать. Мне семьдесят два, и я в своем уме. Это с днями недели у меня плохо, путаю, а год твердо знаю — 2007-й.

Мне нужно думать о здоровье, как говорится. Но не могу молчать в том смысле, что, конечно, моя дочка свинья. Мне еще, может быть, жить да жить, а она советует оформить завещание, чтобы потом с квартирой не было неожиданностей.

Я ей говорю:

— Какие неожиданности, если ты моя единственная дочь и все тебе будет после того, как я это самое.

А она опять за свое.

Никогда не замечала за ней особенной жадности, а тут просто странно получать такую нетактичную просьбу. Причем у нее с лица не сходила улыбочка отрицательного вида. Если б не эта улыбочка, я б не завелась с пол-оборота.

Ну, допустим, она считает, что я вот-вот это самое. Зачем улыбаться в таком положении? Вот вопрос. А если она думает не про мой последний исход, а что-то другое, менее решительное, так тем более чего рот кривить?

Что касается родственников, то улыбочку моя дочка подцепила у Любы. Не той, которая жена двоюродного Толика, а моей лучшей подруги, которая в свое время была замужем за ленинградским Гутником Яшей — работал на заводе корабельным конструктором. Она на его зарплату и паек каталась как сыр в масле, а с лица не слезала подобная улыбочка.

Я, между прочим, дочку назвала Любой в честь Любки Гутник, потому что желала собственной девочке, чтоб была красота и обеспеченность. Но когда Яши, так ли, сяк ли, не стало, я жестоко себя корила. Только поздно.

Мы у Любы с Яшей в Ленинграде были как раз перед тем, как моей идти в школу. Тогда она на мою идиотку оказала огромное влияние. Моя приняла на себя всю Любкину мину. А Любка в мою влюбилась. В основном потому, что детей у них с Яшей не было. Но тогда они еще надеялись.

Конечно, вскоре все пропало вместе с Яшей. Очень жалко, так как дети у них получились бы прекрасные. По внешности, а не по характеру. Любка — красавица, но подмороженная, неприступная. Хотя я знаю и про развитие знакомства их с Яшей (прямо скажем — сватовства по его заказу, он приехал к родственникам в Чернигов с определенной целью), и про другое мне хорошо известно. Подкаблучник Яша, одним словом.

Меня на похороны не пригласила. Просила по телефону похоронную фотографию — не прореагировала, не телефонный разговор, а когда увидимся лично, то она расскажет. Какое личное общение, если моя идиотка заболела воспалением легких, а потом у мужа Гриши прихватило почки, а потом я сама работу меняла в рамках прежней специальности — переквалифицировалась на лечебный массаж. Как раз в 71-м пошло веяние, и меня выдвинули в нашей детской больнице.

И про Гутника я потом узнала, и про все. Не дай Бог. К нам в Чернигов, на свою историческую родину, Любка приехала отдохнуть в качестве вдовы.

Моя от нее не отходила ни на шаг.

Однажды заявляет:

— Мамочка, какая тетя Люба необычная.

Спрашиваю смехом:

— А я обычная, что ли?

— Обычная, мамочка. Тетя Люба на каблуках, а у тебя туфли всегда какие попало.

Надо ж сказать! Каблуки ей приятней родной матери. Хотя — ребенок, ей в глаза бросается все внешнее. А без меня неизвестно, как Любка продолжала б свою жизнь дальше. Яшины деньги расплылись, а Любка ни дня нигде не работала и ничего в жизни уметь не собиралась. Я ей от чистого сердца предложила: «Иди учись массажу».