Продавец басен

И ушел. Не знает, что не могу я никуда «упрыгнуть».

Ждать пришлось не очень долго, хотя было довольно трудно: нос зачесался сразу же, а руками я пошевелить боялся, не хотелось в железо. Сидел, тренировал волю и думал, почему носы так устроены, что как нельзя почесаться — сразу свербеть начинают. А еще думал — почему меня все время похищают, как какую-то красотку из «Тысячи и одной ночи». Вот готов на сто золотых поспорить, что того же Мельсона никто не похищает. Ну, уж точно не по несколько раз за одну неделю. Что им всем от меня надо??!

Появился отец Истер. Вошел и тут же с почтительным полупоклоном дверь шире приоткрыл. В дверь прошествовал еще один храмовый непись. Немолодой, волосы седые, в белой хламиде. «Асемус, епископ Нимский». Ого! Я как арестованный кланяться почтительно не стал, остался сидеть, держа руки на столе.

— Вот этот юноша, — указал на меня Истер, как будто тут вокруг были толпы других юношей.

— Дорогой друг! — сказал мне епископ. — Скажите, пожалуйста, вы собираетесь на меня нападать или пользоваться свитком портала, если мы попросим стражу удалиться? Могу я получить ваше слово, что вы не будете предпринимать подобных неразумных действий?

— Я не собираюсь на вас нападать. И у меня нет свитков портала.

Правда, у меня был камень возврата в кланхолл, но зато не было двухсот золотых на то, чтобы его использовать, счетом в нимском банке я как-то не обзавелся. Да и не думаю, что мне позволили бы полчаса стоять тут, перенос колдовать.

— Тогда можете идти. — кивнул епископ стражам.

После того, как лязганье мечей и заплечных алебард стихло, епископ уселся напротив меня.

— Истер, вы тоже можете удалиться. Мне кажется, наш друг обладает столь редким в наши времена благоразумием.

Видимо, в этом храме спорить с епископом было не принято — отец Истер испарился моментально.

Епископ внимательно рассматривал меня и молчал. Я тоже молчал. Не хотелось наговорить епископу грубостей, наверное, это было бы неразумно.

Молчали мы примерно минуту.

— Мне сообщили, что у вас, сын мой, есть религиозное призвание?

— Что? А, ну да. Есть.

— Это большая редкость среди подобных вам. До сих пор я лично знал только одну блуждающую душу, затронутую огнем истинной веры.

— В Антии и в Таосань, говорят, много таких, как я.

— Мы же говорим об истинной вере, а не о том поклонении диким духам и нечисти, которое практикуют эти дикари. Мы не говорим и о тех, кто поклоняется кому-то одному из двенадцати — их светильник не полон. Что касается вас — мне сообщили, что в своих проповедях вы использовали отрывки из священных текстов Амалеи, это так?

— Да, — сказал я. — Я других священных текстов и не знаю.

— Вы где-то учились? Нет? У вас был хотя бы наставник? Тоже нет?

— Нигде я не учился, -сказал я. — Ничего не знаю, неуч и невежда, давайте исходить из этого.

— Расскажите мне, Нимис, что вы знаете о богах?

— Их двенадцать. Они разделили сферы мира. Трое великих держат в руках мирозданье, трое светлых полнят мир жизнью, трое диких…эээ…не помню… трое темных сосланы на изнанку мира: избывать себя в ней.

— Вы продолжаете цитировать «Песнь об Амалее». Похвально, что вы так прикипели к этой священной книге. Но вы должны помнить, что это — песнь самой Амалеи. Самая любимая людьми, самая чистая, самая великая — но лишь одна из двенадцати. Да, крестьянам, солдатам и ремесленникам достаточно молиться богине и ее мужебратьям, но священнослужитель должен понимать, что мир глубже и сложнее. Что каждый из двенадцати богов держит в руках свою нить бытия, и каждая из этих нитей — беспредельно ценна, ибо она фундамент для остальных одиннадцати.

— Что, даже Хараш беспредельно ценен?

Епископ помолчал.

— Вы легко произносите это имя. Впрочем, блуждающие души вообще лишены того страха перед темнейшим из богов, который знаком каждому из истинных жителей мира. Даже дикари Зеленых Скал кричат во сне от ужаса, вспоминая о нем, пусть и зовут они его иначе. Но да. Даже…неназываемый… часть бытия. Другое дело, что эта та часть бытия, которой люди касаться не должны. По крайней мере, обычные люди — их служение темным служит лишь распространению зла, но не укрепляет основ мира.

— А необычным, значит, можно?

— Прежде, чем мы продолжим нашу беседу, я должен принять у вас обет, Нимис.

Серебряная табличка.

«Примите обет сохранения тайны и выслушайте епископа Нимского».

Да с удовольствием! Серебряные квесты — это ведь даже круче малахитовых, если я ничего не путаю. А еще говорят, что в Альтрауме сложно получить хорошие квесты. Некоторым, вон, достаточно из дома выйти.

— Вы должны кровью капнуть на этот пергамент.

«Я обязуюсь никому и никогда не рассказывать о том, что случится этой ночью, и о том, что находится в подземелье нимского Храма трех Великих».

— Не, — сказал я. — слишком размывчато. Эта ночь — длинная, арестовали меня, например, уже ночью, на глазах у служителей таверны. Значит, мне придется, вероятнее всего, говорить об этом аресте хотя бы со своим слугой. Или вот: с вами же, насколько я понимаю, мне придется сегодня еще общаться? То есть, если я вам скажу «я принял обет» — то тут же этим его и нарушу? Так дело не пойдет. Договоры, тем более подписываемые кровью, надо составлять аккуратнее.

Епископ удивленно поднял брови, но кивнул и положил на пергамент растопыренную пятерню. Чернила тут же засветились, потекли и вскоре новые буквы перестроились в новом порядке. Вот у кого с каллиграфией, надо понимать, никаких проблем нет.

«Я обязуюсь хранить в тайне поклонение Гро-Але в нимском Храме трех Великих и мое участие в ритуале открытия алтаря Богини Крови.»

— О! — сказал я. — Даже так?

Про Гро-Алу я знал мало, но, кажется, за возведение ее алтарей в Империи полагалась смертная казнь немедленно. Богиня любила свежую красную кровь… в общем, на этом мои обширные знания о ней заканчивались.

— Гро-Ала — такая же богиня жизни, как и ее сестры, Церра и Амалея. Но жизнь, это не только победительные злаки, прекрасные животные и смеющиеся дети. Жизнь — это прорастание зерна в дерьме и прахе, это вывернутые утробы, это залитые кровью родильные постели. Амалея живет у тебя здесь, — епископ указал на мой лоб, — Церра — тут, — следующий жест был в сторону желудка, я надеюсь, — но Гро-Ала кипит в твоих жилах.

— Тогда почему она темная и запретная?

— Потому что дуракам нельзя давать в руки меч, они им порежутся. Магия крови слишком сильна и опасна, ею можно творить поистине ужасные дела. Но и игнорирование ее — огромная ошибка, да… Тайное поклонение избранных помогает поддерживать равновесие и дает Империи и эту силу — силу, без которой Империя не сможет выстоять.

— То есть, император, надо понимать, в курсе?

— Обет молчания предлагался не тебе одному, мальчик.

— Хорошо, а если я нарушу обет — что со мной будет?