Продавец басен

— Ты лишишься веры и боги возненавидят тебя.

— То есть, я потеряю навык религиозного служения и репутация со всеми богами у меня упадет ниже плинтуса?

— Можно сформулировать это и так.

Да, рискованное, конечно, обещание. Так-то я трепло, могу и разболтать ненароком и не подумав. А с другой стороны — куда деваться, квест-то я принял. А отказ от принятых квестов влечет нешуточные штрафы, как я знаю, тем более квест — серебряный.

— Ладно, — вздохнул я, достал ножик, порезал палец и прижал его к пергаменту.

Глава 19

Как только кровавый вытянутый отпечаток украсил шероховатую поверхность пергамента, тот вспыхнул и сгорел синим пламенем, не оставив на полированном столе даже пепла.

— Хорошо, — сказал епископ, откинувшись на спинку скамейки. — Тебя, я вижу, переполняет рой нетерпеливых вопросов, юноша.

Если он меня и переполнял, то я, видимо, очень нечувствителен к своему внутреннему миру.

— Силы темных богов ужасны и непостижимы для человеческой расы, но люди не были бы людьми, если бы не пытались использовать то, что они не в силах понять. Кощунственная магия крови очень, очень сильна и соблазнительна для слабых телом и духом. Гро-Ала щедра к свои последователям, в поверхностном контакте с ними она проста и прямолинейна, как купчиха: все имеет цену крови, и для этой цены нет ничего невозможного. Почти ничего. Мистический, закрытый план этой торговли непонятен ни северному дикарю, режущему связанных пленников на камне крови, ни крестьянину, которой украдкой плещет на старый булыжник у дороги ковшик крови после убоя свиньи. Они оба просто получают то, чего желают: боевую мощь или плодородие грядок. Но что есть кровь по сути своей? Кровь — это прибежище духа, и, жертвуя Гро-Але тела, они жертвуют ей и часть духовной силы жертв — принимая на себя проклятье убиенных. И в конечном счете за все придется заплатить, однажды тяжесть этого проклятья станет так велика, что настанет страшная расплата.

— Воин сам напорется на свой меч? А у крестьянина передохнет вся скотина? Потому что обиженные духи соберутся вместе, накопят сил и напакостят?

— Такое тоже бывает, но это малая плата. Страшнее другое — полная потеря своей души. Когда человек исчезает и превращается в слепой истукан, управляемый чужим духом.

— Непись может превратиться в моба, в скрипт? Епископ вздохнул.

— Я понимаю, что это для тебя — сложные материи…

— Нет! Не сложные! Мне очень интересно, а обратное может случиться? Ну, чтобы истукан превратился в живого человека. И как вообще можно их друг от друга отличить точно? То есть, я вижу, скажем, что в инстах — мобы, а в городах — неписи, но где точная грань? Мобы бессмертны, они возрождаются, но у них нет свободы воли, они делают то, что им прописано, а непись можно убить, но он растет, развивается и действует самостоятельно, да?

— Ты говоришь смешным чужим языком о вещах, о которых лучшие умы размышляли тысячелетиями. Чем человек отличается от духа, беса, нечисти, населяющих этот мир или сбегаюших в него из своих проклятых царств? Тем что в нем есть цельная душа, разум и свобода воли.

— А в духе может все это появиться? Ну, если он будет очень хорошим, правильным духом, например. Епископ усмехнулся.

— «Сказка о благочестивом привидении» — любимая книжка детей, но мы уже не дети и понимаем, насколько сложна и недоступна пониманию изнанка бытия. Нам даны простые заповеди, но даже им следовать мы не в состоянии, а уж постигать непостигаемое…сын мой, иногда блуд ума хуже блуда тела! Вернемся лучше к тому, что тебе предстоит.

— А что мне предстоит?

Епископ перешел на более деловой тон.

— Открытое служение темным богам в Империи под запретом, ибо оно таит в себе великие опасности для порядка и процветания страны. И до Империи были властители, которые беспощадно выжигали эту заразу на своей земле. Увы, но полностью очистив свои земли от скверны, они становились легкой добычей тех, кто истово служил темным, ибо темные могут наделять страшной силой. Чистые царства рушились, святые земли превращались в поля смерти и смрада под пятой завоевателей, увешанных черепами и вымазанных кровью жертв. Поэтому сейчас существует некоторое равновесие. Да, никто не позволит проводить на улице кровавых празднеств в честь Гро-Алы или тешить видом порока демонов Бусбиара, однако если воин идет по этому пути — что же, это его выбор и его судьба. Демонологи и маги крови, суккубы и кровавые жнецы — все могут служить Империи и Великим богам, соблюдая ряд ограничений и правил. Лишь открытое служение Неназываемому находится под полным запретом.

Ага, то-то некромантов и прочих служителей смерти среди игроков — как собак. Хотя, наверное, неписи не видят этих классов.

— Еще мой предшественник получил предписание открыть в городе алтарь Гро-Алы. Разумеется, в тайном и освященном месте, о котором знают лишь те, кто допущен к ее мистериям. Увы, он не смог справиться с поручением. Обычно алтари богини так стары, что в городах вокруг них нет ни одного камня который мог бы вспомнить день создания алтаря. Видимо, тогда в людях было больше огня веры и жертвенности. Наш же алтарь готов уже десятки лет — и до сих пор закрыт.

— Почему?

— Тебе же приходилось создавать примитивные алтари, полагаю? Что является последним шагом создания?

— Нужно призвать бога и порезать себя.

— Да. Отдать алтарному камню крошечную частицу своей души. Но лакающей кровь Гро-Але этого мало.

— Там нужно кого-то полностью зарезать?

— Не «кого-то». На алтарь должен взойти священнослужитель — добровольно и бескорыстно.

— Ясно, — сказал я. — В принципе, дальше можно не объяснять, я все-таки не совсем дурак.

Но епископ все-таки объяснил. Неписи боятся и не хотят приносить себя в жертву, потому что настоящих буйных среди них мало, а вот игрок расчудесно может позволить себя зарезать, потому что он потом все равно воскреснет, но Гро-Але это по барабану, ей души мертвых не нужны, ей кровь и жизнь подавай. Но игрок должен быть непременно религиозным деятелем, а с этим в Трансильвии напряженка, а туристы из Антии и Таосань не подходят, потому что верят в не пойми что, в общем, дорогой Нимис, иди и сдохни на алтаре забесплатно, потому что этот подвиг веры должен быть бескорыстен. Ну, это так, вкратце, на самом деле он еще час распинался.

— Что совсем бескорыстно надо? — промямлил я. Умирать очень не хотелось.

— Наградой будет только твоя вера, наша благодарность и благосклонность богини.

Ну что же, лучше чем ничего. Я вяло согласился с новыми условиями квеста. Если мне дадут очки религии — может, дело стоящее.

— Пойдемте, святой отец. Мне самому нужно зарезаться или помогут?

Оказалось, все не так просто. Для церемонии нужна подготовка. Епископ выторговал на это дело три дня, и меня отпустили пока на свободу. Ну, как на свободу. За мной теперь всюду таскались аж три стражника, еще и под дверями комнаты в таверне караулом стояли, а на расспросы Гуса я отвечать толком ничего не мог. Хорошо, что он не очень любопытный. Чувствовал себя я как перед операцией или новой химией, из рук все падает, страшновато, думаешь — скорее бы, что ли, все случилось, потому что ждать хуже всего. Делать ничего не мог, даже рыбу ловить не хотелось, думал в библиотеку записаться здешнюю, но читать тоже не тянуло. Иногда только газету просматривал местную, там много смешного было, что они тут считают нормальной жизнью. Сидел, как дурак, в общем зале, пялился в окно, жевал еду, которая казалась безвкусной. Впрочем, возможно она и была безвкусной, тут повара не самого высокого уровня работают, а оплатить мне питание, например, в «Желудке Дракона» епископ Нимский, разумеется, и не подумал. Бескорыстный же подвиг должен быть.

Казалось бы, в этой игре сдохнуть — обычное дело, ничего особенного, сам сколько раз это проделывал. С другой стороны, это как на укол сходить — так бы, может, и не заметил этого укола, а тут сидишь, ждешь, придумываешь себе всякое.

Самое смешное, что проповедовать в Ниме мне дополнительно запретили, сказали, что не надо сейчас к себе внимание других богов привлекать. И молиться, дескать, не стоит.

Ну, я в общем, не очень по этому поводу переживал. Тут, конечно, атеистом трудно оставаться, но даже здешним богам, мне казалось, не стоит лишний раз глаза мозолить.

Наши ничего толком не писали. Даже Лукась, который вообще очень эпистолярный жанр уважал. Только от Евы цидулка пришла в ответ на сообщение о том, что религия у меня теперь двадцать.

«Ок! У нас тоже все норм.»

Норм, так норм, рад за них.

Пришли за мной, как и договаривались, за два часа до полуночи. Доставили в подвалы храма, запихнули в медный таз, полили благоуханными водами, хламиду выдали белую, венок белый на башку нацепили. И все так торжественно, с такими постными рожами, что аж под ложечкой засосало, снизу еще пение какое-то торжественное и мрачное доносилось, настроение портило. Дали выпить горячего красного сладкого вина — и что-то они в это вино такого намешали, что мне идти тяжело стало: ноги подгибались и голова кружилась, но ничего, меня под руки почтительно повлекли по длинному и страшному каменному коридору, спиралью уходящему еще глубже.