Проделки небожительницы

Теперь следовало подумать о гардеробе. Заехав по дороге на вещевой рынок, Леня накупил там кучу всякого женского барахла, так что теперь ему было из чего выбирать. Особенно трудно было найти обувь на свою ногу – женские туфли и сапоги сорок третьего размера и вообще-то редкость, а тут еще приходилось выбирать без примерки, чтобы не привлечь к себе внимание всего рынка. Как ни странно, короткие сапожки на шнуровке с довольно устойчивым и не слишком высоким каблуком пришлись ему впору. Надев длинную бесформенную юбку, не слишком стеснявшую шаг, он прошелся по комнате. Конечно, привычнее были бы брюки, но Маркиз прекрасно знал, что в брюках гораздо отчетливее проявляется женственность фигуры и походки, и не стал даже пробовать.

Кое-как он приладил бюстгальтер умеренного размера, набив его чашечки ватой, и долго бился над тем, чтобы этот чужеродный предмет туалета не съезжал вниз или на сторону. Поверх него он натянул свободный свитер, надел турецкую кожаную куртку с блестящими пуговицами и остался собою доволен – разбитная молодящаяся бабенка обрела вполне отчетливый, выразительный облик.

Поработал с походкой и решил не переигрывать: когда он пытался двигать при ходьбе бедрами, это выходило карикатурно.

Сложив в сумочку самые необходимые предметы из набора «Юный аферист», Маркиз вышел из квартиры и запер за собой дверь. Лифт, конечно, не работал. Спускаясь по лестнице, Леня столкнулся с жизнерадостным подвыпившим субъектом лет пятидесяти.

– Красавица, куда спешишь? – воскликнул тот, с ходу попытавшись облапить «даму». – Заходи по-соседски, не пожалеешь!

– Нахал! – взвизгнул Маркиз, шарахаясь в сторону от «ухажера».

Тот успел-таки ущипнуть прелестницу за мягкое место, сделал губы трубочкой и проблеял:

– Помпончик!

Этот эпизод внушил Маркизу – или, точнее, Маркизе, как теперь следовало бы его называть – некоторый оптимизм: в таком виде его не узнают, даже если за подъездом уже следят.

Леня остановил частника и, старательно имитируя простуженный женский голос, назвал ему адрес Кузьмича.

Выйдя из машины за квартал до нужного дома и убедившись, что слежки, по крайней мере, на первый взгляд незаметно, Маркиз вошел в подъезд и зашагал по лестнице, неловко чувствуя себя в женской обуви.

Подходя к нужному этажу, он услышал голоса. На площадке перед дверью Кузьмича курили двое парней, принадлежность которых к правоохранительным органам была так отчетливо видна, что их можно было без грима и дополнительной подготовки снимать в сериале «Менты».

– Из прокуратуры тоже собирались подъехать, – говорил один из них другому, – Анна Николаевна сама грозилась…

– Громова? – второй собеседник присвистнул. – Неужто такое важное дело? Подумаешь, старик какой-то загнулся! Сначала вообще говорили – естественная смерть!

– Да, если бы его коты вой не подняли, никто и не почесался бы. Этот старикан-то соседей не больно-то в свой дом пускал. Сам видел: барахла у него – немерено! Ценные вещи есть, между прочим! А тут – слышит соседка: ну так коты орут – господи ты боже мой, спать невозможно. Стали в дверь звонить – никто не открывает. Так его и нашли, всего через двое суток после смерти. А если бы не коты, он бы и месяц мог проваляться!

– Вот тогда бы уж точно никто разбираться не стал, отчего он там помер, – сказал второй мент.

Маркиз, не поднимая глаз, прошел мимо ментов и начал подниматься выше по лестнице.

– Девушка! – окликнул его тот, что стоял поближе. – Вы из этого дома?

– Нет, я в гости, в восемнадцатую квартиру, – прогнусавил Леня простуженным голосом.

В это время знаменитая бронированная дверь Кузьмича распахнулась, и из квартиры скупщика вышли двое санитаров с носилками, на которых лежал наглухо застегнутый мешок из плотного пластиката, четко обрисовывавшего контуры человеческого тела.

Менты посторонились, пропуская санитаров. Маркиз, воспользовавшись их замешательством, поднялся по лестнице.

Пройдя на два этажа выше, он услышал, как дверь Кузьмича захлопнулась. Выглянув в пролет и убедившись, что на лестнице никого нет, Леня быстро сбежал вниз и поспешно убрался подальше от злополучного дома.

Итак, Кузьмича убили, это ясно как божий день. Если даже милиция не купилась на версию естественной смерти, то уж у Маркиза, который знал всю предысторию этой кончины, не было и тени сомнений.

Из этого следовали два вывода: во-первых, единственная ниточка, которая вела к похитителям Лолы и заказчикам ассирийской статуэтки, оборвалась. Во-вторых, если они убили даже Кузьмича, который в этом деле выступал всего лишь посредником, то уж его-то, Маркиза, непосредственного исполнителя, убьют не моргнув глазом.

И его, и Ольгу, несчастную дуру, помешанную на театре.

Убьют, как только получат статуэтку, но не раньше, потому что Маркиз может еще раз потребовать доказательств того, что девушка пока жива.

Значит, нужно поддерживать в них уверенность, что статуэтка у него. До сих пор Ольга была в порядке, даже несла какую-то чушь про свой театр… бедный Йорик, собака на сене… что там еще было… совсем девка на сцене помешалась!

Маркиз понимал, что самое умное в его положении было бы плюнуть на Ольгу и быстрее удирать из города, пока его не выследили и не убили, но какие-то непонятные силы его души сопротивлялись такому решению. Он сам себе удивлялся, но уже точно знал, что не бросит Ольгу в руках бандитов.

Маркиз отошел уже на несколько кварталов от дома Кузьмича, когда у него в сумке зазвучали первые такты Сороковой симфонии Моцарта – сигнал вызова мобильника. Достав аппарат и поднеся его к уху, Маркиз услышал:

– Молодец, красиво сработал! Ну, теперь дело за малым – передаешь нам статуэтку и получаешь в обмен свою артисточку почти в прежнем виде, – в трубке чуть слышно хохотнули.

– И деньги, – напомнил Маркиз.

– Конечно, конечно, и деньги.

– Слушайте внимательно, – быстро заговорил Маркиз, – повторять не буду! Сегодня в двенадцать часов приезжайте к деревянному мосту через Кронверку, он около зоопарка, со стороны Кронверкского проспекта. Девушка должна быть с вами, деньги отдадите ей. Когда будете на месте, снова позвоните мне по этому номеру.

Маркиз выключил телефон и спрятал его в сумку, перехватив изумленный взгляд какой-то тетки. Тетку можно было понять: стоит на улице женщина и разговаривает по телефону мужским голосом!

Маркиз состроил тетке жуткую гримасу и пошел дальше. Тетка плюнула ему вслед и гневно проговорила:

– Развелось всяких извращенцев! В наше время о таком и не слыхивали!

До назначенного времени оставалось всего семь часов, а Лене нужно было сделать еще очень много.

Ровно в двенадцать на Кронверкском проспекте, который многие по привычке называют еще проспектом Максима Горького, в том его конце, где по ночам случайные прохожие вздрагивают от львиного рычания и где непередаваемая смесь запахов говорит о соседстве зоопарка, остановились две темные иномарки. При скудном уличном освещении рассмотреть их цвет было достаточно трудно, да это никого особенно не интересовало.