Проект "410"

– Крепче спишь, – неуверенно ответила Мику.

– То-то же.

Открыв дверь в столовую, первое, что увидел Коршаков – двух милиционеров, которые жадно поглощали гречневую кашу и булки с какао, а рядом с ними канючащую Ульнку.

– Дядя милиционер, – она дёргала молодого жилистого сержанта за рукав. – Дайте пистолет посмотреть, ну хоть одним глазком.

– Товарищи! – Послышался громогласный бас. – Какого чёрта вы тут делаете?!

Милиционеры резко встали, на ходу поправляя форму, они подбежали к чекисту и, отдав честь, начали, перебивая друг друга, искать оправдания. Сказать, что они боялись чекиста, значит, ничего не сказать.

– Просим прощения, товарищ лейтенант, – заговорил жилистый. – Утомились немного, решили вот перекусить.

– Я вам что велел делать?! – Коршаков пришёл в ярость. – Почему я хожу и опрашиваю пионеров, а вы тут жрёте?!

– Да совсем нас эти пионеры загоняли, – подал голос второй, более пухлый сержант. – У этого спроси, у того спроси, да кто ж их разберёт, у кого спрашивать-то?

– Вон! – Яростно закричал чекист. – И чтобы я вас сегодня больше не видел!

Милиционеры, сломя голову, вылетели из столовой и вскоре скрылись за поворотом, а Коршаков подошёл к Ульяне.

– Здорово вы их! – Ульянка заулыбалась.

– Ты Ульяна, верно? – Чекист присел на корточки, чтобы разглядеть лицо девочки.

– Она самая, – пионерка деловито закинула руки за спину. – Чем могу помочь?

– Это твои друзья пропали вчера ночью?

– Да, – грустно ответила Ульяна. – Я говорила Алисе, что не нужно лезть в этот овраг, а она не послушала.

– А почему она туда полезла? – Мужчина усадил Ульянку на стол, а сам встал в полный рост.

– Она поссорилась с Леной и Семёном, – вздохнула девочка. – Они куда-то ушли и пропали, а Алиска искать пошла, но сама потерялась.

– А из-за чего они поссорились? – Коршаков внимательно слушал Ульяну.

– Не знаю, – пожала плечами пионерка. – Из-за Семёна, наверное, я давно вижу, как Алиса ему глазки строит.

– Ясно, – мужчина задумался, но быстро вернулся к диалогу. – Ты-то в этого Семёна не влюбилась, случайно?

– Вы что?! – Замахала руками Ульянка. – Он же балда пустоголовая!

– И правильно, – чекист улыбнулся. – А то видишь, сколько из-за него проблем.

– Да уж, – Ульяна вздохнула. – Но я бы всё равно хотела, чтобы он нашёлся.

– Найдётся, я тебе обещаю, – он спустил девочку со стола и подал руку. – Идём к твоей вожатой.

Ольгу Дмитриевну продолжала успокаивать психолог, но помогало это, откровенно говоря, плохо, вожатая качалась из стороны в сторону и безутешно повторяла:

– Пропали… Исчезли… Пропали…

– Гражданка, – Коршаков подошёл к вожатой, а та подняла не него взгляд полный отчаяния. – Могу я с вами поговорить?

– Нет! – Крикнула психолог. – У неё шок, ей нельзя волноваться!

– Я обращался не к вам, – чекист злобно посмотрел на врача, и та резко осеклась. – Всего на пару слов.

Ольга Дмитриевна нехотя встала со скамейки и отошла с Коршаковым в сторону, но через некоторое время будто сорвалась с цепи и схватила чекиста за грудки.

– Найдите их! – Закричала она. – Спасите этих детей! Они же одни, непонятно где, непонятно с кем!

– Успокойтесь, – мужчина отцепил её руки от своей шинели. – Вы помните, где то место? Где вы видели их в последний раз?

– Конечно, я всё помню, – вожатая качнула головой.

– Тогда собирайте всех, кто был в походе, и мы выезжаем туда.

– Сию минуту!

========== Глава IV ==========

После долгого и утомительного пути, показались крыши невысоких домов, дымоходы и прочие следы цивилизации. Но ни единого человека вокруг. Пустота и заброшенность – наверное, именно так и выглядели города-призраки – даже диких животных не наблюдалось: абсолютно пустые улицы, отовсюду несло атмосферой запустения.

Пустые глазницы окон, заржавевшие «Запорожцы» и «Нивы», сломанный велосипед у крыльца чьего-то дома, расколотое пластмассовое ведёрко и грязная кукла в песочнице.

– У меня такая в детстве была, – грустно улыбнулась Лена. – Правда, я её потеряла.

– Расстроилась, наверное? – Решил я поддержать диалог.

– Да, – вздохнула она. – Плакала сильно, но отец мне новую потом привёз.

– Кто твой отец? Ты никогда не рассказывала о семье.

– Он… – Лена запнулась на полуслове. – Я толком и не знаю, он редко бывал дома, почти всегда был в каких-то разъездах, меня бабушка воспитывала.

– И ты совсем о нём ничего не знаешь?

– Однажды мы ездили с ним в Сочи, – она мечтательно закатила глаза. – Было весело, это единственный раз, когда я пробыла с ним дольше, чем один день.

– О своей матери ты что-нибудь знаешь? – Скорее всего, я слишком навязчив.

– Нет, – Лена резко погрустнела. – В детстве папа рассказывал, что она была очень красивой и похожей на меня, но я её никогда не видела.

– Прости, не стоило спрашивать.

– Ничего, – она снова улыбнулась. – Всё хорошо, я рада, что ты спросил.

– Голубки! – Послышался отдалённый голос Алисы. – Может, отдохнём уже!

Двачевская плелась далеко позади и тяжело дышала – прогулка от домика до деревни её сильно утомила, она недовольно смотрела на наши спины и что-то бурчала себе под нос.

– Давай-ка поищем крышу на ночь, – я начал оглядываться по сторонам.

Дома казались не разрушенными и просторными, во многих даже была целая мебель, но все они пришли в запустение. Один, правда, показался нам весьма пригодным: он был четырёхкомнатный, с серыми окнами, на которых скопился невероятной толщины слой пыли.

В домике оказалось всё, что нужно: стеллаж с множеством книг, высокий белый холодильник, круглый стол, три кровати в разных комнатах, старенький трёхногий телевизор, диван с пледом, даже ванная была, правда, вода в ней отсутствовала.

– Нужно меньше курить, – Двачевская завалилась на диван. – Чего-то мне совсем плохо.

– Хорошо, – я сел рядом. – Давайте все отдохнём.

Немое молчание, тишина, покой. Алиса сопит по правую сторону от меня, Лена прижалась ко мне по левую, она тихо дышит мне в ухо, мнёт мои пальцы в своих руках, её измазанная белая рубашка расстегнулась к низу, а бинт, наложенный ещё в начале всего этого путешествия, совсем сполз вниз.

Я аккуратно снял его, рана начала засыхать и потихоньку зарастать, уже была видна молодая розовая кожица, я только сейчас осознал, как ей было больно и страшно, когда она увидела эту рану впервые.