Проект по дружбе

Не могу об этом слышать. Варя пошла в сад. Ну зашибись, че. Варя ходит на фигурное катание, Варя учится кататься на лыжах, Варя посещает английский. В три года. Мой отец с новой женой произвели на свет киборга, не иначе.

Мою голову, а потом остервенело тру ее полотенцем. Пытаюсь втереть себе мысль о том, что никто тут не виноват. Ни я, ни он, ни Варя. Но ни черта не получается.

Ванную покидаю стремительно, не глядя в кухню. У себя в комнате быстро одеваюсь. Свободные синие джинсы, белая футболка и первая попавшаяся толстовка из шкафа. Для Гольцман сойдет. Кстати, о ней. Надо бы предупредить, что приду раньше. Или нет? Ее же это взбесит? Было бы хорошо.

Когда обуваюсь, отец все-таки выходит в коридор.

– В кроссовках будет холодно.

– Ну, значит, замерзну.

– Ярослав, я не ругаться прихожу, – говорит он упавшим тоном, – хочу пообщаться. Вы для меня важные люди.

– Были бы важные, не ушел бы, – выпрямляясь, напряженным голосом отчеканиваю я.

Знаю, что это неправильно. Жизнь разная, не только черная и белая, я это уже уяснил, особенно когда мать ушла. Но я совсем…совсем не могу сладить со своей злостью из-за того, что и он нас бросил.

– Яр, – говорит отец тихо, и я отмечаю, как безжизненно висят его руки вдоль тела.

– Пап, без обид, – я наконец смягчаюсь, – реально надо идти. Ну хочешь, у Льва проверь. Действительно надо делать проект. Не скучайте.

Не дожидаясь ответа, ухожу.

—.

На улице понимаю, что в кроссовках мне холодно. И в кожанке, конечно, тоже. Но что такое мороз против упрямства?

К тому же я сразу же срываюсь к остановке, когда вижу ползущий к ней автобус с нужным номером. Отец, конечно, переводит достаточное количество денег, чтобы можно было забыть про общественный транспорт, но я предпочитаю особо их не тратить.

Уже около дома Гольцман пишу ей.

Проходит пара минут, за которые я успеваю дойти до ее подъезда и продрогнуть, когда она, наконец, выдает свое королевское «поднимайся».

А когда заучка открывает мне дверь, и я шагаю в ее белоснежную квартиру, то дар речи просто покидает меня.

Не потому, что это слишком дорого. Нет, конечно. Я видел дорогие квартиры, ведь и на наш с дедом ремонт отец не поскупился. Это просто обычная хорошая квартира. Дело в другом. Она вся как больничный бокс. Белая и стерильная. Молча смотрю на Гольцман, которая встречает меня в бежевом домашнем костюме. Удивительно, но он тоже ей не идет. Неужели и его она не выбирала?

– А я могу вообще сюда заходить?

– В смысле? – она озадаченно морщит лоб. – Я же тебя сама пригласила.

– Разве я не должен пройти какую-то комнату, которая продует и обеззаразит все мои вещи?

– На что ты намекаешь? – Женя сощуривается, не успевая за моим сарказмом.

– На то, что это долбаная криокамера! – я разуваюсь и указываю на белую плитку под ногами.

– В криокамере холодно, а не стерильно, – автоматически возражает она.

И я вдруг смеюсь. Не могу сдержаться. Захожусь искренним хохотом от этого назидательного тона, запрокидывая голову. И тут девчонка меня удивляет. Вместо грубости выдает мне неуверенную ответную улыбку, которая внезапно расцвечивает весь ее образ. Зажигает. Обостряет. И даже украшает.

Останавливаюсь как громом пораженный. Так ведь говорят о ситуациях, когда ты на хрен в шоке от того, что видишь перед собой? Или нет – когда ты в шоке от того, что чувствуешь от увиденного?

Глава 11

Ярослав

Женя смущается и ведет меня, внезапно притихшего, на кухню. Там тоже все стерильно чисто. Я едва удерживаюсь от того, чтобы сокрушенно покачать головой. Клянусь, за эти минуты я начал понимать эту девочку гораздо лучше, чем за все время, что мы учимся вместе. Конечно, остается вероятность, что я неправильно расценил все, что увидел. Но у меня стойкое ощущение, что я прав.

В гулкой тишине она указывает мне на стул рядом со стеклянным столом. Я качаю головой и иду к окну, изучая по пути белые глянцевые фасады кухни. Вижу кошачьи миски и спрашиваю:

– У тебя есть кот?

– Да, – Гольцман неопределенно взмахивает рукой, – Рекс где-то в комнате, он к чужим не выходит.

Я удивленно хмыкаю:

– Ты назвала кота Рекс?

Она хмурится, кивает и спрашивает:

– Будешь чай?

– А кофе есть? Чай я уже пил.

– Есть, – Гольцман открывает шкаф и тянется к верхней полке.

– А ты всегда в тишине сидишь?

– На кухне? – уточняет она.

Мои губы подрагивают, сражаясь с улыбкой.

Говорю спокойно:

– Ну, начнем с кухни. Тут ты всегда в тишине?

– Да. Я не ем под телевизор.

– Очевидно потому, что это неправильно? – пытаюсь сильно не иронизировать.

Женя серьезно кивает:

– Да.

– А музыка?

– Что?

– Ну, музыка, Гольцман, – терпеливо объясняю я, – знаешь, что это такое?

– Яр, ну не делай из меня совсем уж чудовище! Знаю я музыку.

– Почему не слушаешь?

И она снова теряется. Смотрит на меня настороженно. Видимо, чтобы скрыть эмоции, оборачивается к кофемашине:

– Молоко нужно?

– Не, давай так, не помешает взбодриться.

Женя двигается по кухне легко, но как-то скованно, ставит передо мной сухофрукты и орешки. Я поднимаю на нее выразительный взгляд.

– Что? – она прячет пальцы в рукава домашней кофты.

– Жень, а тебе никогда не было тесно? – вдруг спрашиваю. – В этой правильности и стерильности?

– Ты меня по имени назвал.

– Ну да, тебя же так зовут.

– Раньше не называл, – упорствует она.

И я понимаю, что она, конечно, права. Раньше не называл. С другой стороны, какая разница? Жендос, Женя. Гольцман. Это ведь все про нее.

– А сейчас назвал. Не беси, Гольцман, – начинаю заводиться, но оттормаживаю и перевожу тему, – вон, у тебя даже «умная» колонка есть.

– Ну, я время у нее спрашиваю. Или про погоду. Или свет в коридоре включаю.

– Идеальное применение, – ворчу я. – Давай начнем с одной песни. Не буду шокировать тебя полноценной вечеринкой.

– Ну давай попробуем, – наконец с привычным апломбом задирает она подбородок.

Заглядываю в телефон, чтобы выбрать трек из своего плейлиста, и обращаюсь уже к колонке:

– Включи песню «Ром с колой».

– Ты же, наверное, догадываешься, что я не пью?

– Ты просто меня убиваешь, заучка, – тяну я, – разве песня от этого может стать хуже?

– Не знаю, наверное.

– Просто послушай и не души меня. Сядь, кофе попьем.

Она послушно опускается на стул напротив.