Проект «Юпитер»

Марти отключился сам, потом вынул разъем из имплантата Инграма.

— Итак? — проронил он.

— Трудно так сразу все это переварить, — откликнулся Инграм и посмотрел на свои стянутые ремнями руки. — Мне бы гораздо лучше думалось, если бы вы меня развязали.

— Это не опасно? — спросил я у Марти.

— Оружие у тебя наготове?

Я показал пистолет с транквилизирующими зарядами.

— Более или менее.

— Я думаю, можно его развязать. При определенных обстоятельствах он мог бы доставить нам неприятности, но не в запертой комнате, под наблюдением вооруженного охранника.

— А я даже и не знаю… — сказала Амелия. — Может, лучше подождать, пока он не пройдет это просветляющее лечение? По-моему, это очень опасный субъект.

— Мы с ним управимся, — ответил Мендес.

— Важно договориться с ним прямо сейчас, пока он только теоретически ознакомился с сутью предстоящей процедуры, — сказал Марти. — На эмоциональном уровне это его пока нисколько не затронуло.

— Могу себе представить, — фыркнула Амелия. Марти отвязал Инграма и сел в кресло.

— Спасибо, — сказал Инграм, растирая запястья.

— Вот что я хотел бы узнать прежде всего…

То, что случилось потом, произошло так быстро, что я не смог бы даже связно описать это, не просмотрев запись наблюдательной видеокамеры, которая была в комнате.

Начав говорить, Инграм чуть передвинул свой стул, словно бы для того, чтобы поудобнее развернуться к Марти. На самом же деле он только убрал препятствие с дороги и обеспечил себе опору.

Одним молниеносным движением, достойным олимпийского чемпиона по гимнастике, Инграм выбросил тело вверх и по ходу дела ударил Марти в подбородок носком ботинка, потом перекувырнулся через стол, в ту сторону, где сидел я — пистолет был у меня руках, но я не успел толком прицелиться. Все-таки я выстрелил один раз — куда попало, наудачу, — прежде чем Инграм обеими ногами врезал мне в грудь, сломав при этом пару ребер. Я выронил пистолет, а Инграм подхватил его прямо в воздухе, потом без помощи рук, плечом вперед перекатился через стол, пружинисто, как танцовщик, приземлился на ноги и сразу же плавным, точным движением провел удар ногой мне в голову. Этим ударом он собирался вышибить мне мозги, но не все и не всегда получается так, как нам хочется.

Лежа на полу, я видел не так уж много и услышал только, как Марти сказал: «Не сработало». Потом я потерял сознание.

Я пришел в себя, сидя в своем кресле. Доктор Меган Орр как раз выдергивала иголку шприца из моей руки. Человек, которого я узнал, но не смог сразу вспомнить его имя, то же самое делал с Амелией. Вспомнил я почти азу — это был Лобелл, Марк Лобелл, единственный из Двадцати, с которым я еще не подключался напрямую.

Казалось, мы вернулись на несколько минут назад во времени и можем снова попробовать сделать то, что не получилось. Каждый сидел на том же самом месте, что и раньше. Инграм снова был надежно прикручен к стулу. Но при каждом вдохе у меня сильно болело в груди, и я не знал, смогу ли сейчас разговаривать.

— Мег, — прохрипел я. — Доктор Орр! — она повернулась ко мне. — Можно будет зайти к вам, когда все это закончится? Кажется, у меня сломано ребро или даже два.

— Хотите, сейчас пойдем и посмотрим, что у вас там?

Я покачал головой. От этого движения в горле заболело еще сильнее.

— Нет, хочу послушать, что расскажет этот ублюдок. Марк стоял возле открытой двери.

— Мне нужно несколько минут, чтобы подготовиться.

— Хорошо, — Меган подошла к Инграму, единственному, кто был до сих пор без сознания, и остановилась у него за спиной.

— Там, за дверью — комната дежурного, туда поступают данные с наблюдательных камер, — пояснил Мендес. — Марк увидел, что тут у нас происходит, и мгновенно заполнил зал усыпляющим газом. Это необходимая предосторожность, когда имеешь дело с посторонними.

— Значит, вы действительно неспособны применять насилие? — спросила Амелия.

— Я способен, — ответил я. — Ничего, если я пну его несколько раз, пока он не пришел в себя?

— Вообще-то, мы можем защищаться. Но я не могу себе представить, чтобы кто-нибудь из нас на кого-нибудь напал, — Мендес кивнул в мою сторону. — Кстати, Джулиан заговорил об известном парадоксе — если бы он напал на этого человека, я мало чем мог бы ему помочь.

— А если бы напали на кого-нибудь из Двадцати? — спросил Марти.

— Ответ очевиден. Это была бы чистая самозащита — все равно, как если бы напали на меня самого.

— Можно мне продолжать? — спросила Меган. Мендес кивнул, и она ввела Инграму стимулятор.

Он быстро пришел в себя, непроизвольно дернулся, потом дернулся еще пару раз, проверяя крепость пут, и наконец затих.

— Что бы это ни было, действует оно забойно, — заметил он. Потом посмотрел на меня. — Знаешь, а ведь я должен был тебя убить!

— Вот говнюк! Ну не получилось — подумаешь! Не плачь, ты старался, как мог.

— Молись, чтобы никогда не узнать, на что я способен, когда стараюсь по-настоящему.

— Господа, господа, — вмешался Мендес, — мы все согласны с тем, что вы двое — самые опасные люди в этой комнате.

— А по большому счету, все остальные, кто есть в этом доме, — самые опасные люди во всем мире, — добавил Инграм. — А может быть, даже и во все времена.

— Мы примем во внимание вашу точку зрения, — заверил его Марти.

— Тогда примите во внимание и еще кое-что. Вы собираетесь устроить полное вырождение человеческой расы за какие-нибудь пару поколений. Вы чудовища. Вроде инопланетян, которые хотят уничтожить человечество.

Марти широко улыбнулся.

— Вы знаете, а это сравнение раньше как-то не приходило мне в голову. Но единственное, что мы хотим уничтожить — это способность человеческой расы к самоуничтожению.

— Если даже это сработает — в чем я далеко не уверен, — что хорошего в том, если мы превратимся в нечто иное, в каких-то нелюдей?

— Половину из нас и так нельзя назвать людьми в полном смысле этого слова, — спокойно возразил Марти.

— Вы поняли, что я имел в виду.

— А много ему известно о том, почему это надо сделать так спешно? — поинтересовался я.

— Только в общих чертах, без подробностей, — ответил Марти.

— Вы, наверное, толкуете об этом «абсолютном оружии», какое бы оно там ни было? Мы привыкли уживаться с «абсолютным оружием» аж с тысяча девятьсот сорок пятого года, — ухмыльнулся Инграм.

— Даже раньше, — вставил Мендес. — Аэропланы, танки, нервно-паралитический газ тоже когда-то считали абсолютным оружием. Но эта штука чуточку более опасна. И чуть более абсолютна.

— И это вы ее придумали! — воскликнул Инграм, глядя на Амелию со странным, благоговейным выражением на лице. — Но все другие люди, все эти «Двадцать» — они тоже знают о ней.

— Не знаю, как много им известно, — ответила Амелия. — Я с ними не подключалась.

— А вот вы подключитесь, и очень скоро, — пообещал ему Мендес. — Вот тогда вы сами все узнаете и все поймете.