Профессор по вызову

Он снова поднял на нее взгляд. Девушка всё так же оцепенело кивнула. Отчего-то ему захотелось схватить ее за шиворот, поднять в воздух и как следует потрясти. Может тогда тормознутая лохудра сгинет, а из ее халата вывалится та самая горделивая красавица, к которой он летел, как мотылек на огонь? А то, если так будет продолжаться и дальше, Шапошников может забыть о своих планах проехаться верхом на ее докладе — каким бы он ни был, этот доклад.

— Да-да… я собираюсь… — наконец выдавила она, и это были ее первые реальные слова. Голос ее был немного хриплый, но приятный. Из тех, что называют «с сексуальной хрипотцой». Багинский снова подобрел.

— Могу ли я узнать, по какой теме подготовленный вами доклад? — он решил не сообщать ей деталей просьбы ее руководителя. Сначала надо узнать, достойна ли она занять место в его команде — пусть и временное.

— А… вы… вы кто такой? — в голосе ее отразилась некоторая неуверенность, словно она не могла понять, как себя вести с ним. Это было неудивительно, учитывая все обстоятельства.

И всё же Максим решил не раскрывать перед ней карты. Не захочет отчитываться перед ним как есть, по его легенде — ее дело. Он ведь выполнил своё обещание Шапошникову? Пошел к ней, как попросили? Пошел. Предложил изложить ему тему доклада, чтобы взвесить все за и против? Предложил. А всё остальное — нюансы.

— Меня зовут Максим, — ответил Багинский, чуть склоняя голову. — Для вас — Максим Георгиевич, доктор наук. Я отвечаю за отбор кандидатов на конкурс по определенному направлению антропологии. Главный приз — грант в размере пятидесяти тысяч рублей. Но ваша тема должна подойти под тематику конкурса. Очень… хорошо подойти. Плотно.

Ее глаза вдруг сверкнули под волосами — так ярко, что он вздрогнул. Ему даже показалось, что сквозь них, сквозь эти глаза, как через окно в темную ночь, на него глянула та самая восточная красавица с фотографии.

Девица слегка выпрямилась, плотно прижимаясь к стене спиной. Потом глотнула так громко, что он услышал, протянула руку и, не глядя, заперла входную дверь, повернув на ручке замок.

Он вдруг почувствовал легкий дискомфорт — будто только что был пересечен некий Рубикон, о котором ему не потрудились сообщить.

— Мне надо… сейчас… — прокашлявшись, сообщила Птичкина, убирая лохмы с лица. — Я сейчас… минуту подождите, профессор… Оденусь.

Ему показалось, что при слове «профессор» она покраснела, и это было настолько удивительно, что он даже забыл язвительно её поправить — мол, если вам до сих пор это неизвестно, мадмуазель, в русской академической традиции преподавателей называют по имени-отчеству, а не «профессор». Признаться, ему даже понравилось, как она произносит это слово — «профессор». И как краснеет, тоже понравилось.

Быстрой молнией девушка метнулась в ванную, по дороге прихватив свою дорожную сумку, всё ещё не распакованную. Багинский глубоко вздохнул — похоже, что это надолго. И, похоже, что бесполезно — безусловно, в ней есть изюминка, но вот не выглядит она как человек, который сможет достойно показать себя в его конференц-панели…

Он ведь не зря неделями корпел над отбором команды — его люди должны быть особенными, недюженные мозги должны прослеживаться в каждом их движении, в каждом слове и взгляде. Вот, к примеру, Толмачев Иван — молодой доцент с его кафедры, которого он возил с собой практически на все конференции. Часами может доклады читать, почти не подглядывая в записи! И так складно получается у него — публика с открытым ртом слушает. Или вот Юленька Белова, аспирантка с факультета прикладной социологии — выглядит как типичная инстаграмная принцесса — ресницы наклеенные, губы надутые, в глазах — пустота… Зато как рот откроет — все ахают, такая умница! Ходячая энциклопедия, ни дать ни взять… Да еще и аргументировать может так, что любого противника доведет до полной капитуляции.

Остальные в его команде, конечно, не столь эффектны, как эти двое, зато надежны — любой доклад, любой спор вывезут, на любой вопрос ответят, не стушуются. Ну и, конечно, послужной список у всех железный, не подкопаешься. Статьи в иностранных журналах, знание языков, оценки выше всех похвал…

Кстати, напомнил он себе — надо будет запросить оценки этой Птичкиной в деканате ее вуза… Или напрямую у Шапошникова. Вдруг у нее там четверка затесалась по какому-нибудь искусствоведению? Четверки ему не нужны от слова совсем… Мало того, крайне нежелательны.

Багинский уже было вытащил телефон — написать бывшему руководителю свою просьбу, но не успел. Прервав его ленивые размышления, дверь из ванной вдруг распахнулась — раньше, чем он рассчитывал. Не ожидая никакого подвоха, Максим Георгиевич медленно поднял глаза… и поперхнулся, чуть не прикусив собственный язык.

На пороге ванной комнаты стояла ОНА. Та самая, горделивая, черноволосая и прекрасная аристократка с фотографии Шапошникова. И выглядела она так, что его взгляд сам по себе поехал вниз — вслед за челюстью — и долго не хотел возвращаться на ее лицо.

Тонкая, почти прозрачная блуза облегала стройную, как стебель тростника фигуру, будто случайно расстегнувшись на одну пуговицу ниже, чем приличествовало. Поверх этой блузы, чуть прикрывая просвечивающий лифчик, был надет маленький пиджачок, почти детского размера и свисал короткий, полосатый галстук, свободно распущенный. На лице Птичкиной сидели изящные тонкие очки в невидимой оправе, в носу же поместился блестящий серебряный пирсинг, который он запомнил с фотографии.

Всё это вместе придавало ей вид «заучки» из порнофильма, и какое-то время Багинский не мог для себя решить, хорошо это или плохо. Однако взгляд его поехал еще ниже, уперся в короткую, плиссированную юбку, явно одолженную из того же порнофильма, в черные чулки, облегающие невероятно длинные ноги девушки, в высокие, шнурованные ботильоны, делающие эти ноги еще длиннее… И он, отбросив всякие сомнения, должен был признать, что всё это очень, и очень хорошо.

И еще долго не мог разобраться, почему «хорошо». Ведь не специально же для него она всё это нацепила? С другой стороны, каждый день люди так не ходят. Нормальные, во всяком случае.

Заставив его вздрогнуть, резким движением руки, Птичкина откинула со лба прядь гладких, темных волос, отражающих свет, и только сейчас он заметил еще одну деталь — в руках она держала папку-классер с какими-то бумагами. Причем прижимала ее к боку с таким видом, будто пойдет сейчас куда-то с этой самой папкой, как по подиуму — «от бедра».

И она пошла. Пошла, пошла, пошла… прямо на него!

Неожиданно для себя Багинский застыл, как кролик перед удавом. Вжался даже в диван, подбирая ноги и забывая, как дышать…

И в ту же секунду вскипел, злясь на самого себя — он что, женщин никогда не видел?! Что за слабодушие! Подумаешь, чулки нацепила! Они теперь все ходят, как актрисы порнофильмов! Взять хоть Белову! Тоже любительница покрутить перед ним задницей — и ничего, не тает перед ней, как сосулька в весенний день. А тут издрожался весь, как пацан на первом свидании! Идиот!

— Стойте! Сядьте! — рявкнул он, собирая себя в жесткий комок и возвращая инициативу в свои руки. — На… диван! — поспешно добавил он, чуть запнувшись — в какой-то момент ему показалось, что Птичкина сейчас усядется к нему на колени.

Чуть надув губки, девушка грациозно опустилась рядом и положила к нему на колени свою папку.

— Вот тут синопсис моей работы, — с придыханием, наклоняясь к самому его уху, произнесла. — Сейчас найду…

Потом раскрыла папку и принялась завораживающе медленно перелистывать страницы — всё ещё у него на коленях, касаясь его всем, чем только можно и обволакивая какими-то сложными женскими запахами.