Профессорятник

Так, время от времени на факультете географии появлялись какие-то «скорбные главою» люди, часто сбежавшие или преждевременно отпущенные из психбольниц, пытавшиеся «втюхнуть» свои фантастические прожекты — то о необходимости срочно «поменять местами магнитные полюса» Земли, то «повернуть в новом направлении сибирские реки», то «засыпать часть Финского залива» и т. п. Шли в основном к автору — вероятно, как председателю диссертационного совета и к тому же — вице-президенту Русского географического общества. Подчас приходилось тяжело, выражаясь шолоховским языком, как «вужаке на сковородке» — посетители требовали выслушать «до конца», понять и достойно оценить их новаторские идеи, а то и «качали» некие имевшиеся у них права.

Однажды будто из-под земли вырос медоточивый субъект, явно с помутневшим рассудком, пытавшийся бабачить, кажется, об острове Тасмания, об овладевшей им навязчивой идее создания на нем то ли питомника для кенгуру, то ли для коала (как к этой идее отнесутся эндемичные тасманийские волки, он, правда, не разъяснял). Устав от общения с явно неадекватным товарищем, нам пришла в голову прикольная идея направить его к профессору Соколову, как якобы специалисту «мирового уровня» по Австралии, и, главное, известному «кенгуроведу». Примерно через полчаса многие на факультете отчетливо слышали яростную, местами не вполне «нормативную» речь распалившегося Соколова, который взашей выпроваживал непрошеного гостя прочь за пределы здания. Не сладко пришлось и автору, так как естествоиспытатель, конечно же, ни за понюшку табака «выболтал» Соколову имя того, кто приклеил ему ярлык «кенгуроведа».

Многие комичные ситуации порождали аспиранты. Одна из них возникла даже не с аспиранткой, а с абитуриенткой, желавшей поступить в аспирантуру. Девушка оказалась золотой медалисткой, с отличием окончившей педагогический институт в столице одной из советских автономных республик, и главное — была дочерью заместителя председателя местного совета министров. Последнее обстоятельство представлялось нам чрезвычайно ценным, так как порождало сладкие и вполне реальные мечтания о заключении с республикой хоздоговорных работ с помощью высокопоставленного папы, что в советские годы сулило немалые дополнительные приработки.

Увы, первый же экзамен по истории партии девушкой был позорно провален — бедняжка не смогла конкретизировать «три движущие силы современного революционного процесса». Ошарашенный и возмущенный до глубины души автор долго взывал к совести членов приемной комиссии по истории партии, бегал к ректору, говорил о том, что сам не знает этих чертовых «движущих сил» и знать их не желает — все было бесполезно. Поезд ушел, и плакали наши денежки от не-состоявшихся хоздоговорных работ.

Еще один уморительный случай произошел в кабинете заведующего кафедрой. На диване сидел, читая журнал, наш «мастистый» (именно в такой транскрипции произносил это слово профессор Пинхенсон) ученый Чистобаев Анатолий Иванович. Беседуя с аспиранткой из Нижнего Новгорода Светланой Барановой, автор поинтересовался у нее, удалось ли ей прочесть последнюю статью Чистобаева по ее диссертационной проблематике, опубликованную в Известиях Русского географического общества. Девушка, будучи незнакомой с профессором лично и вовсе не подозревая о его близком присутствии, простодушно, с детской наивностью ответила:

— Прочла и скажу вам: это же настоящий детский лепет!

Воцарившуюся после этого немую сцену пришлось прервать автору:

— Ну что ж, в сложившейся ситуации нам ничего не остается, как просить профессора Чистобаева выступить в роли официального оппонента по диссертации Барановой? Как, Анатолий Иванович, вы, надеюсь, не станете возражать?

— Ну, теперь я не просто не возражаю, а решительно настаиваю на этом — ответил Чистобаев.

Вопреки ожиданиям, Светлана, кажется, совсем не смутилась своей неслыханной дерзости, не стала раскаиваться в произнесении «необдуманных» речей, а спокойно продолжила свой монолог, демонстрируя свое принципиальное несогласие с позицией будущего оппонента, оказавшегося рядом. К чести заслуженного деятеля науки, он не превратил ее защиту в аутодафе, в сведение счетов с аспиранткой, возомнившей себя «святее римского папы». Во всяком случае, его отзыв оказался гораздо более комплиментарным, чем можно было этого ожидать.

Аспирантская дерзость — довольно редкое явление в нашей практике, поскольку ее последствия для соискателей часто бывают непредсказуемы. Но бывает, что в дерзость облекаются необдуманные фразы, желание проявить себя в существе настоящих «спецов». Много лет тому назад в институте им. Герцена шла защита кандидатской диссертации В. Ф. Митенко на тему «Атласская полупустыня». На краткий вопрос известного ленинградского профессора Семевского Б. Н. о месте полупустыни в системе природных зон северного полушария, который требовал всего лишь альтернативного ответа («да» или «нет»), соискательница потратила на свой ответ минут пятнадцать, вызвав едва скрывавшееся негодование членов диссертационного совета. Но, самое потешное произошло по окончании ее безмерно затянувшегося монолога, когда она «ляпнула»:

— Ну, теперь, надеюсь, вам все ясно профессор?

Другой соискатель-«умник» в ответ на неудобный вопрос как-то «сморозил»:

— А вы, профессор, извините, в какой связи интересуетесь этим?

— А. чтобы понять и оценить уровень вашей некомпетентности, — последовал ответ профессора под дружный хохот аудитории.

А еще расскажем о двух комичных сценах, имевших место при защитах диссертаций в университете на Неве. Юный алжирец, защищавший работу по своей национальной проблематике, путался в элементарной терминологии, имел смутное представление о достижениях мировой науки по защищаемым положениям, при ответе на очередной вопрос признался, что его беды, дескать, кроются в плохом знании русского языка. Член диссертационного совета — Лев Николаевич Гумилев, который до этого сидел молча и мял пальцами «беломорину», поинтересовался у юноши, не легче ли ему отвечать на французском языке. Получив утвердительный ответ, Гумилев тут же задал ему пару вопросов на французском языке, оставшихся практически без ответа.

— Хучь сову о пенек, хучь пеньком о сову, все одно сове не воскресать, — напомнил Лев Николаевич старую поговорку. — Вы, дорогой, не знаете ответа ни на каком языке. Очень жаль. — И сунув папиросу в рот, ушел на перекур.

Еще более комичная ситуация возникла на защите диссертации вьетнамского юноши, работа которого была посвящена развитию международного туризма во Вьетнаме. Обстановка на защите отчего-то была грустной, желающих участвовать в обсуждении работы было явно немного, и для того, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу, автор позволил себе задать диссертанту несколько фривольный вопрос, хотя он базировался на реальных фактах:

— Среди перечисленных вами видов иностранного туризма отсутствует такой как «сексуальный туризм», хотя он постоянно фигурирует в международных отчетах. Так, есть он у вас или его нет?

Ответ юноши, вероятно, не понявшего суть вопроса, потряс находившихся в аудитории людей, вызвав неудержимый взрыв хохота:

— Есь, есь, дорогой профессор, приезжайте! Милости просим!

Можно было бы рассказать и о других, не менее прикольных историях, связанных с работой диссертационных советов, но пусть они пока останутся профессиональной тайной — нельзя же ставить под угрозу деятельность наших советов (тем более, что автор остается председателем одного из них). Как говорится, «бес не дремлет».