Программа

 - Слоан, - говорит она.

 - Что?

 - Плейбой вернулся.

Я быстро оборачиваюсь и вижу, что к нам идет Риэлм, в свежевыглаженной пижаме лимонно-желтого цвета. С моих губ слетает слабый вздох, все мое тело освобождается от страза. Я бегу к нему, и он протягивает руки, чтобы обнять меня.

 - Ты в порядке, - шепчу я ему в ухо в ту же минуту, когда он поднимает меня вверх, и мои ноги болтаются по полу. От него пахнет мылом и отбеливателем, и я так рада. Что не думаю, что смогу отпустить его.

 - Я в порядке, – говорит он, крепко меня обнимая. Когда он ставит меня вниз, он машет рукой Табите, и та хихикает и уходит.

Потом Риэлм пристально смотрит мне в лицо. Кожа у него бледнее обычного.

 - Что-нибудь случилось, пока меня не было? – спрашивает он, кладя руки мне на плечи и мягко массируя их.

 - Роджера уволили.

Риэлм улыбается и потом снова обнимает меня. Он кладет щеку мне на макушку.

 - Ты никому не рассказывала о том, что он предлагал тебе, правда? – он тихо шепчет.

 - Нет.

 - Хорошо.

 - Парни не хотели играть в карты без тебя, - говорю я, желая сменить тему. – Думаю, они по тебе скучали.

 - А ты скучала по мне?

И даже хотя мы обнимаемся, даже хотя я так рада, что он вернулся, я странно себя чувствую из-за этого вопроса.

 - Конечно, - отвечаю я, потому что это правда. Я отхожу от него и вижу пластырь у него на костяшках. Когда он видит, что я смотрю на нее, он поправляет ее.

 - Поранился о его зуб, - говорит он, - два шва.

 - Он выглядел хуже, поверь мне.

Риэлм, кажется, доволен этим ответом. Другой, не раненой рукой, он берет меня за руку, и ведет нас в комнату отдыха.

* * *

Игра в карты в самом разгаре, и когда мы с Риэлмом выкрикиваем «Ерунда!», у нас обоих изо рта торчат соленые палочки. Все смеются.

 - У тебя никак не может быть бубен, - кричит Шеп Дереку. Они все у меня. Ерунда.

Это лучшее, что ты можешь получить от него, если захочешь бриллиант. Я моргаю. Голос в голове не мой. Он доносится откуда-то еще, и я вижу пурпурное кольцо в форме сердца с блестками. Я засовываю его в матрас, но я не знаю, почему. Чье это кольцо?

 - Слоан, - говорит Риэлм, толкая меня в колено, - ты в порядке?

Я киваю, смотрю на него, но по-настоящему его не вижу. Внутри я чувствую толчок как будто что-то вырывает мне сердце. Я скучаю по кому-то. Я отчетливо понимаю это, и все же я не могу вызвать в памяти лицо. Портрет. Как будто что-то болит, это похоже на фантомную боль от части тела, которой больше нет. Я не знаю, что я потеряла, где я была. Я думаю об этом, и я даже не знаю, был ли у меня раньше парень. Я даже не знаю, девственница ли я. Я незнакомка для самой себя.

От этой мысли у меня на глаза наворачиваются слезы. Я хочу быть собой, но я даже не знаю, кто я. Я закрываю лицо, прячу рыдания в ладонях, и потом Риэлм пододвигает стул, обнимает меня.

 - Ух ты, - я слышу, как нервно говорит Шеп. – Что у тебя случилось, Слоан?

 - Она в порядке, – быстро говорит Риэлм, поглаживая мою правую руку, а я плачу у него на плече.

 - Не похоже, что она в порядке, - отвечает Шеп.

Я чувствую напряжение Риэлма, но потом он вздыхает.

 - Она просто чуточку скучала по мне, правда, сладенькая? – шутливо спрашивает он. – Должно быть, это была настоящая трагедия сидеть с вами, парни, целых три дня.

Они ухмыляются, но я чувствую, как напряжение отступает.

 - Пойдем, – говорит Риэлм, помогая мне встать. Я слишком смущена, чтобы смотреть на парней, так что я прячу лицо у него в рубашке. – На сегодня игра окончена.

 - А, черт! – кричит Дерек, и я слышу, как он бросает карты на стол. Риэлм не отвечает и ведет меня в коридор, к своей палате. Когда мы доходим туда, слезы уже не текут, и я чувствую, что чуть больше контролирую положение, хотя по-прежнему пуста.

 - Пойдем, потусуемся со мной? – спрашивает он. Я киваю, и он улыбается, украдкой заводя меня в палату.

* * *

Я сижу на стуле у кровати Риэлма, а он раскладывает очередной пасьянс. Уже больше одиннадцати, но никто не пришел, чтобы выгнать меня. Прошло три дня с тех пор, как вернулся Риэлм, и ночь за ночью мне позволяют оставаться тут, с ним. Это странно, и я не знаю, беспокоиться ли мне или быть благодарной. В любом случае, это лучше, чем быть одной.

 - Почему они не беспокоят нас? – спрашиваю я.

 - Что ж такое? – спрашивает Риэлм и откладывает карты. – Почему я не могу победить? Я же играю сам с собой.

 - Они ни разу не отсылали меня в мою палату. Почему?

Риэлм потягивается, подняв руки над головой.

 - Может, они думают, что мы – отличная пара.

 - Я серьезно.

 - А я устал.

Его темные глаза оглядывают меня.

– Ляжешь со мной в постель?

Я смотрю на дверь, думаю о том, чтобы пойти к себе в палату, но когда мои ноги касаются пола, и чувствую, какой он холодный даже через носки, я решаю остаться.

 - Наверное, – говорю я, притворяясь, что мне не хочется. Он закатывает глаза и отодвигает одеяло, пока я забираюсь к нему. Он обнимает меня рукой, вздыхая, пока я устраиваюсь возле него. Вот так мы и живем с тех пор, как он вернулся. Он позволяет мне оставаться с ним, крепко держит меня. Это приятно.

 - Не так уж все и плохо, ведь нет? – спрашивает он. – Есть вещи куда похуже.

 - Мы в Программе, - я напоминаю ему. – Не думаю, что может быть хуже.

Риэлм отбрасывает мои волосы, его пальцы пробегают по моей шее, щекочут меня. Он легонько поглаживает мне спину, как будто проводит перышком по пижаме, и потом снова возвращается к шее.

 - Всегда может быть хуже.

Другой рукой он берет меня за порезанное запястье и подносит его ко рту, легонько его целуя.

Я вздыхаю. Его жест нежен. Даже сексуален. Риэлм кладет ладонь мне на нижнюю часть спины, прижимая меня к себе. Целует в руку, в плечо.

 - Я мог бы любить тебя, Слоан. – шепчет он мне в ухо. – Тебе не нужно быть одной. Ты раньше любила кого-то, Роджер как-то сказал мне. Что он имел в виду? У меня кто-то был до Программы?

Риэлм приближает свои губы к моим, но останавливается, чтобы посмотреть в глаза, как будто просит разрешения. Его чувства так ясны, так понятны. Я не знаю, что я сейчас чувствую, кроме одиночества. Так что я наклоняюсь и целую его.

Губы Риэлма мягкие, но незнакомые. Теплые. Но не горячие.

Мои руки осторожно гладят его по щекам, и когда его язык касается моего, я понимаю. Что не чувствую ни похоти, ни боли. Ни гнева. Я не чувствую ни любви, ни ненависти. Я чувствую… печаль.