Прогулки с бесом. Том четвёртый

Замыкающая детский строй начала грозных событий сестричка сроком пребывания в мире в один год и два месяца, ничего не желавшая признавать кроме своевременного питания.

Годовалые (и чуть больше) дети не признают "в доме шаром покати, нечего есть". В сумме была счастлива, ибо заботы и волнения родителей не понимала.

Сестричка представляла круглое во всех местах существо, любимое, как все последыши, но что будет не замыкающей в строю детей - об этом никто не знал. Не только этого не знали, но и многое другое из того, что ожидало впереди.

Прелесть будущего в том, что оно неизвестно: ждёшь лучшего, а оно всё не приходит, а если и жалует - выглядит далёким от мечты. Чтение интересной книги приятнее: есть возможность заглянуть на последнюю страницу: "что там!? Чем всё закончилось?" - жизнь с собою такое делать с собою не позволяет. Меньшую сестричку окрестили в веру во второй месяц после начала войны. Крещение совершалось по двум соображениям: дитяти исполнился год пребывания на грешной земле - раз, надвигались грозные события с названием "война" и "крещеную душу" "всевышний" мог как-то оградить от грядущих военных неприятностей - два. Могла быть и третья позиция, но о ней не имею представления.

Крестили сестру на дому во второй половине дня, ближе к вечеру. Рослый, внушительного вида священник творил обряд с пением и горящими свечами. Человек пришёл в келью в обычной одежде, достал из большого портфеля удивительное одеяние, облачился, чем вызывал лёгкий страх и любопытство сорта "что дальше будет" Затем человек в жёлтой одежде приступил к исполнению непонятных действий.

Отец помогал священнику пением непонятного текста и вызывал гордость, какая может родиться у шестилетнего сына. Что отец с двенадцати лет и до тридцати служил архиерею в соседней с нами губернии, знал службу не хуже архиерея и готовился к посвящению в сан священника сынок узнал в тридцатилетнем возрасте.

– Молодец, поздравляю! "Баран, не помнящий родства"

– Савецкую власть поздравь, она, сука драная, очищала меня "от пережитков прошлого".

Окончился обряд, священник убрал облачение в портфель и был приглашен к столу. Выпивка превращала служителя богу в обычного человека, если не замечать растительность из усов и бороды плюс длинных, до плеч, волос на голове.

В питании войны делятся на этапы, и в первый день нападения : "коварного и подлого врага на совецкий союз без объявления войны" каких-либо заметных изменений в жизни монастырцев не наблюдалось, и меньшая сестра получала полной нормой причитающееся пропитание из французских булок и кипячёного молока естественной жирности.

Пора пропетьславу спокойствию соотечественникам, кои не помышляли о бегстве из родных мест и продолжали радовать остальных французскими булками и натуральным молоком.

Французские булки долго не покидали прилавки торгующих точек, и кое-кто из старья заявляет что такое было, чуть ли не до прихода врагов в город. Пожалуй, французские булки за три дня до прихода оккупантов из области фантастики: откуда булкам взяться, с чего? Есть и другое толкование: люди не знали, что такое оккупация с нехватками всего и вся, и могли производить французские булки по инерции.

– Оригинально выглядит: где-то идёт война, а граждане города, как и прежде, идут утром в булочные за выпечкой. Перебор.

– Убираем?

– Пусть остаётся образцом "доброй фантазии"

Оккупация когда твой долгий и привычный уклад жизни кто-то чужой требует заменить на новый, и чем быстрее тем лучше тебе.

Советские червонцы" с портретом "вождя мирового (всего) пролетариата" красного цвета достоинством тридцать рублей

свободно проживали наравне с продуктами натурального хозяйства: картошка, мука, отруби, сало, мясо, и враги никак не реагировали на хождение советской купюры с изображением "вождя мирового пролетариата" в кепке.

– С чего немцам претендовать? Разве не "вождь" на немецкие х денежки в России "р-р-еволюцию" устроил? Не чужим был.

– Рядом с совецкой купюрой уживалась немецкая марка, но чего и сколько стояла каждая - подобные мелочи оккупированных не трогали, небыло нынешних обменных пунктов с электронными вывесками.

– Вот она, коллаборационистская природа худшей части граждан страны советов!

Много рассказов о мужестве и героизме совецких людей, в борьбе с пришлымини на живот, а насмерть, но о мирном сосуществования советской валюты и оккупантов повестей, не написано.

– Бесяра, мы первые, кто рассказал о совецких купюрах красного цвету имевших хождение на оккупированной территории?

– Пусть и вторые, третьи, даже и десятые! Чья была территория?

– Совецкая.

– Так почему по "совецкой" территории не ходить "совецким" денежным знакам?

– Боровшиеся с врагами заслуживают уважения и благодарной памяти потомков.

– Убери шаблон о "благодарной памяти...

– И не подумаю! Кто заслуживает уважения и всяческого поклонения? Они, борцы с оккупантами, герои, а заполненные страхом должны поклоняться героям!

– А как быть с поклонами богу? Разве оккупанты не божье наказание?

– Первое и большое неудобство оккупации язык, не знали аборигены языка пришлых, будь иначе неизвестно чем кончилась оккупация.

– Что думали вражеские прислужники о борцах с врагами? Коллаборационисты оставались в целости без борьбы. Установить когда, где и кто сказал "война - хуйня, главное - в живых остаться"!
– невозможно...

– Когда-то было другая редакция "война хуйня, главное манёвры"

От заката шла война, совецкая власть городского размера не получила команду сверху "рвите когти, товарищи!", выпечка словами матери "плохо-бедно" производилась, а молоко ранним утром к восточной стене монастыря, у коновязи, привозили жители близлежащих деревень в звании "подгородные"

Свидетелем продолжающейся жизни были булки, и булки пекли в городе, как и ныне.

До войны "родное советское государство" отнимало у подгородних продукты труда с объяснением "на укрепление социалистического отечества" - с началом войны подгородние лишившись надзора, развратились и без оглядки занялись личным обогащением. Немного, всего два года.

– Клевета на "сознательное совецкое крестьянство с радостью отдававшее выращенное на процветание социалистической родины", -

– А ярые клеветники социалистического строя, да отсохнут языки негодяев, заявляют, что всё делалось "по согласию за горло" и что ни одно крестьянство, никогда, ничего и никому с радостью не отдавало.

Где-то советская армия оставляла город за городом, а по утрам к восточной стене монастыря приезжали подводы, где в малом количестве сена стояли кувшины с молоком. Помню их...

Война подарила "совецким" гражданам маленький кусочек времени, когда "советской власти" было не до сборов налогов, и этот кусочек был самым лакомым из всех предыдущих и последующих лет в жизни подгородных.

Глиняный кувшин с молоком отец называл старым именем "штоф". Пользовались такой древней мерой жидкости на Руси, застал её.