Прогулки с бесом. Том четвёртый

Сомневающийся в божьих промыслах друг носил имя "Василий" с отчеством Васильевич", отчего по нашей мудрости иногда назывался "двухэтажным", а носи фамилию "Васильев" - третьего "этажа" не миновать. Но обошлось двумя.

Отец звал друга "Васькой", что позволительно только большим друзьям. Иногда пользовался прозвищем Василия Васильевича: "Край Родной", но только дома, в семье.

Способный и талантливый мы народ на дачу прозвищ, чего-то иного от меня не дождаться, но прозвище всегда милости прошу и в точку.

Много слышано прозвищ за прожитое время, но прозвище отцова друга единственное, второго, хотя чем-то напоминающее прозвище Васили Васильевича, не встречал.

"Крайродной" Василий Васильевич получил за великую любовь родного города без признания иных мест за городской чертой. города не признавал. Позволял Крайродной кому помимо отца, заходить в большую любовь городу расспросить Василия Васильевича не мог по причине малого возраста и знаний.

На "большую советскую родину", простиравшуюся "от моря и до моря" любви у Василь Василича не оставалось, хотя по размерам был больше отца. Как и почему большие телом люди оказываются маленькими при заполнении "любовью родине" объяснить не могу.

Убей Василия, но не вмещай любовь азиатским республикам, не будет Васька любить калмыков и никогда калмыцкие степи не признает родными:

– У калмыков глаза узкие...

Сегодня принудительная любовь бывших "граждан страны советов" сошла на "нет" и никто свыше не понуждает любить и величать "дорогими друзьями" обитателей планеты "Бета Проксима", или жителей Кавказа...

Газет Васильич не читал, о "советских социалистических республиках" знал понаслышке, а если что и знал ближе третьего плана не подпускал, первый план занимал Край родной:

– Край родной - вздыхал человек, и ни у кого рядом не появлялась улыбка, никто не возражал.

Не возражали, но за частые и принародные выражения чувств родному краю пришпандорили человеку короткое "Крайродной", заменившее имя и фамилию на случаи, когда фамилия была без надобности. Любовь-тоска по краю родному проявлялась после приёма содержимого ёмкости "Белая головки".

– "Белая головка" достойна памятника не менее известных героев прошлого, не будь "белой головки" многие неприятные события могли миновать Россию... мать вашу. "Белая головка" заслуживает многостраничного романа прекрасными словами русского языка, а всякие повести, эссе, монографии и другие несерьёзные словесные выражения суть оскорбление великому напитку!

– Не развози, закругляйся, давай описание "белой головки"!

– "Слушаю и повинуюсь"!
– "белой головкой" звалась пол литровая посудина наполненная мужской радостью по имени "Смирновская" Имя питию тянулось с до переворотных времён и потреблялась трудовым людом без страха и сомнений.

– Не понимаю: то "Белая головка" достойна гимна, то не даёшь сказать десяток слов в адрес мужской услады? Как понимать?

Поведение граждан после общения с белой головкой от древности до настоящего времени не меняется, и не изменится в ближайшие полсотни лет: как без белоголовой заводить пустые разговоры и орать глупые песни или пускать слезу?

Василь Васильич не пользовался ни единым из упомянутых проявлений чувств после "белой", но выпускал своё:

– Край родной...
– прославление родного края начиналось без единой музыкальной ноты, но со слезой.

Посуда с усладой мужских сердец семь десятков лет назад опечатывалась сургучом на манер почтовых отправлений с разницей: если сургуч почтарей цвета шоколада не меняется до сего времени - на посудине "Смирновской" сургуч белый. Видел посудину, но по младости лет вкусить содержимое не позволяли:

– Мал ещё... успеешь...

Друзьям хватало одной посудины: Василию Васильевичу на уход в экстаз с исполнением гимна краю родному, а отцу, по определению матери, "осоветь"

По малости лет и знаний не мог спросить взрослого человека за сорок:

– Василий Васильевич, что сокрыто в словах Край Родной? Келья и улочки в четыре стороны от моей кельи мой родимый край, начинающиеся улицы города за железной дорогой в паре сотен метров тоже край родной, но менее, нет дел в городе шестилетнему малому, не знает малый города, стало быть и город не очень родной, и любовь меньше монастырской. А как далеко простирается твой Край родной, где конец краю и любви? На время, когда начали войну, и чужая Прибалтика превратилась в "край родной", но ты не верил в родство с Ригой, чем и отличался от Кузьмы Петровича Лапердосова "беззаветно, преданно и "всей душой верившего

всероссийской кумунистической партии (большевиков)

Кузя радостно принял новую республику в "братский союз савецких народов", Латвия за миг единый и без колебаний стала Кузе "нашей", а ты продолжал сомневаться и отказался родниться с латышами. Только глубоко запрятаный вражина мог вздыхать по своему малому Краю Родному и не восторгаться вновь приобретёнными большими краями. Ну, не вражина, а!? Отчего и почему "пёр супротив усего народу"? "Все, как один" приняли Прибалтику "в братский союз народов", а ты - нет! Нехорошо, Василий Васильевич, не патриотично, не по-совецски! Разве не помнишь, как "все совецкие люди с восторгом и радостным блеском в глазах" заявляли:

– "Моя родина союз советских..." - далее без оглядки. И Западная Украина твоей "родиной" в одночасье стала, а ты спал и не догадывался? Полтавщина, Донбасс и Харьков молчу, считай, продолжение России, роднее мест по всей Земле не сыскать, а что ныне? Гляди-ко, куда повернуло! На сегодня вокруг проживают "националисты" и наваливается сомнение: "а не обладал Василий, даром глубокого, на десятки лет вперёд, предвиденья не слабее иноземного Нотр-Дама? Нострадамуса, то есть? Или знал, какими соплями кончится "великое братство народов" с названием "совецкий союз"? Знал и молчал, не доверял своему дару? Или не сумел "документально оформить" предсказания?

Не во время ушёл из мира, не было дано человеку увидеть, как к "устремлениями руководящей и направляющей силы" твой Край Родной едва не разросся до границ с Большими Крокодиловыми островами. Расползание могло произойти, верха верили желаниям пролетариата, а большекродильцев особенно, в нежелании жить угнетенными "империалистами-угнетателями"

– Ага, и вот-вот, вооружившись, свёрнёт им шеи! Что на место свёрнутым-свергнутым придут другие не лучше, и что "всё опять повторится сначала" освобождаемые в страшных снах допустить не могли. Что гражданам Балтии оставалось? Ничего, как только "объединяться в братскую семью совецких народов, великую, могучую и непобедимую"! Вот так-то!

Судьба отца удивительным образом была связана с этим человеком. В самые трудные годы были вместе, и всегда Василь Василич помнил о Крае Родном. Плакал о нём и рвался на родину, в свой любимый город. Это был единственный знакомый человек, воистину любивший малую родину в любом виде. Яркий пример любви без расчётов и оглядок.

Ныне директивой сверху "пиплу" разрешили испытывать и проявлять любовь "большой родине" с дополнениями и разъяснениями:

– Любовь большой родины зарождается в любви малой, растёт, (пухнет), и иногда получивший дар любви малой родины понимает, что нет в мире иных и лучших мест - самое время переходить на любовь большой и неохватной родины,