Происхождение боли

— Вот так история!..

— Я узнал её от отца, но его всегда все считали сумасшедшим. Я не видел его уже семь лет. А вчера он умер… Они сразу сообщили мне от этом… — все тридцать… Теперь, стало быть, я должен мстить за их смерть…

— Что ж ты не попросил у них помощи? — раз явились, пусть бы указали тебе виновного…

— Они! — вскрикнул Тьерри, и из его чёрных глаз побежали слёзы, — Они сказали, что я первый виноват в их смерти!

— Охх! Ну, такова уж совесть…

— Я не хочу с этим жить!

— А говорят, если не можешь отомстить за чью-нибудь смерть, спаси чью-нибудь жизнь…

— Впервые слышу.

— Больше мне нечего тебе посоветовать. Предложил бы денег, но ты ведь на днях получишь наследство: братьев у тебя нет или ты старший, иначе проклятие тебя бы ещё не настигло.

— Да, я единственный сын.

— Где твоё поместье?

— Под Анжу.

— … Слушай, у меня есть знакомый спец по всякой чертовщине — я у него спрошу о твоём деле, а ты заходи, как разбогатеешь.

Глава СХХI. Спасти Рафаэля

Меньше, чем за месяц из безалаберного разгильдяя Эжен превратился в аккуратнейшего домоуправителя, сторукого и двестиглазого. У него даже появилась привычка регулярно, дважды в день просматривать почту. Однажды утром он вынул из ящика конверт с анонимной запиской:

Милостивый государь!

Вам не следует бросать друзей. Будьте любезны навестить сегодня в полночь Рафаэля, маркиза де Валантена.

Эжена пробрал полярный озноб… Через минуту он, уже одетый для бессрочных уличных скитаний, совал ноги в ботинки, через полторы — стучал к Эмилю.

— Гудмонин! Вотс хапени?

— Ты ведь знаешь, где живёт Рафаэль, — отведи меня туда! сейчас же!

— Чего за припятая ((Крайняя срочная потребность (диал.)))?… Ладно, щас.

В убогой гостинице, застрявшей в тупике у набережной, их встретили хозяйки: госпожа Годен, муж которой пропал без вести в русскую кампанию Бонапарта, и её юная дочь Полина. Девушка согласилась проводить Эжена в номер «господина Рафаэля»; Эмиль почему-то был принуждён остаться внизу.

— Давно он вернулся? — спрашивал Эжен, поднимаясь в мансарду.

— Около недели назад.

— Рассказывал что-нибудь?

— Что обманулся в друге…

— Чем же именно я его обманул?

— Вы? — Полина остановилась и всмотрелась в лицо спутника, — … Рафаэль подозревает, что вы — его удачливый соперник в борьбе за любовь дамы, которую он называет Феодорой.

— Мы идём?

— Да. Извините…

— Ага… С каких пор квартира пустует?

— С утра.

— Ну, а сколько раз на дню тут убираются? три? восемь?

— Разве плохо, когда чисто?

— Знаете, от чего зависит успех преступления, например, убийства? — от умения злодея замести следы, так что тот, кто следит тут за порядком, был бы идеальным убийцей — со своей манией придавать жилому помещению вид нежилого!..

— Вы полицейский? — дрожащим голоском спросила напуганная Полина.

— Почти.

— Господин Рафаэль не мог сделать ничего дурного!

— К нему никто не заходил последнее время?

— Нет, у него не бывает гостей: он, кажется, стыдится такого утлого угла…

— Сам часто отлучается?

— Да, почти каждый день.

— Когда обычно возвращается?

— Поздно. Около полуночи или за…

— Спасибо, мадемуазель Годен, — Эжен вытащил из-за стиснутых зубов улыбку, — Давайте договоримся: сегодня вечером я сюда вернусь, чтоб дождаться Рафаэля, а вы — пожалуйста! — не заходите в эту комнату и никого, кроме меня и законного жильца, в неё не пускайте. Это очень важно!

— Сударь, признайтесь: он должен вам денег?

— Да нет! Но неприятности у него могут быть, а я хочу его уберечь — и только.

Идя без цели по набережной, он бормотал:

— Я всё же думал, что в такую рань он не усвищет.

— Угу, у нас он дрых стабильно до одиннадцати.

— … Давай-ка зайдём, — Эжен дёрнул Эмиля за рукав в сторону кафе.

— Куда? Ты что! Что же «Фемида» — тут живоглоты заседают!

Но спорить было бесполезно. В «Фемиде», цокольной комнатушке, так крепко пахло кофе, что Эжен всё взвидел в чёрно-розово-коричневой гризайли. У буфетной стойки молол заморские зёрна человек, ещё недавно бывший очень толстым, а теперь, отощав, он весь обвис: щёки, веки, брови… Он прохрипел вошедшим:

— Шэмпэнского нэт!

Эжен, ничему не внемлящий, пошёл к дальнему столику; Эмиль следовал за ним, огрызаясь на служителя: «Понаехало!». Сели.

— … Ну, а ты как думаешь, где он может быть сейчас? Феодора ещё не принимает…

— Слушай, да забей ты на этого оглоеда! Мало ты его опекал!?…

— Он в смертельной опасности.

— Чего!?

— За ним охотится убийца — не перебивай! — необычный убийца… Принято думать, что убийство в известном смысле прагматично: месть, конкуренция, безопасность — то есть, должны быть какие-то посторонние, житейские мотивы. Но иногда появляются люди, для которых это просто… удовольствие — нет, больше того, — физическая потребность. У них, конечно, не все дома. Они не понимают до конца, что творят, или оправдывают себя какой-то бредятиной. У них есть то, что называется почерк: их работа узнаваема по предпочтениям: одни привязаны к обстановке, другие — к часу, третьи разборчивы в жертвах, — и вот такой объявился здесь, точней, он уже давно в Париже, года два-три, может, того больше, не знаю. Я вышел на него почти случайно. Он, как ни дико, — светский лев, почти придворный, граф… Впервые я услышал его имя от Вотрена (помнишь?): якобы это он и затеял сору и дуэль, стоившую жизни банкирскому сыну Тайферу. На днях я столкнулся где-то на приёме с этим графом, наедине, и бес меня попутал заикнуться о том убийстве, а на этих выродков порой находит откровенность: трудно ведь держать в вечном секрете чёртов смысл существования! слово за слово — и он раскрылся, и как-то быстро возымел интерес ко мне…

— Так это он тебя резнул на лестнице?

— Он. Но это не было настоящим покушением — он типа заигрывал, да меня и не так просто достать, я сам ему вмазал неплохо; потом он намекнул мне, что, если я ему не дамся, он пройдётся по моим друзьям…

— Блиин! полный даркнес!..

— Да. Насколько я понял, его обычные мишени — парни наших лет. А сегодня — вот — наверняка, его записка… Видишь, я вдвойне обязан защитить Рафаэля: смерть ему грозит из-за меня.

— А если — в полицию?…

— Дохлый номер: мы говорили без свидетелей, о других делах его я не знаю, а у него и связи, и, может, двойное гражданство, и миллион на взятки; нет…

— Стало быть, надо браться своими силами!

— Есть предложения?

— Назови мне его имя, опиши внешность, и через два-три дня весь Париж будет знать о маньяке-потрошителе, а концов никто не найдёт.

— Их и искать не надо! Он знает о тебе, он называл мне твоё имя — как бы невзначай; он видел тебя на моей кухне вместе с Рафаэлем в тот вечер, когда вы варили камни, — он стоял за моей спиной, в прихожей!