Происхождение всех вещей

Генри вскочил и в ярости треснул кулаками по столу.

— Маленькая идиотка! — проревел он. — Конечно же у меня ее в помине не было!

* * *

Это было десять лет назад, и с тех пор Генри Уиттакер свою дочь Пруденс не видел, да и Пруденс не предпринимала попыток увидеться с Генри. Альма и сама с той поры виделась с сестрой всего несколько раз, заезжая домой к Диксонам, чтобы изредка продемонстрировать напускную беззаботность и вымученную благосклонность. Она могла притвориться, что все равно проезжала мимо их квартала и зашла, лишь чтобы занести небольшие подарки для племянников и племянниц или доставить корзину с деликатесами во время рождественских праздников. Альма, разумеется, знала, что ее сестра отдаст эти подарки и провизию более нуждающимся семьям, но все равно совершала эти жесты. В начале семейной вражды Альма даже пыталась дать сестре денег, но Пруденс — стоило ли удивляться? — отказалась.

Эти визиты никогда не были сердечными, и Альма всегда чувствовала облегчение, когда они подходили к концу. При виде Пруденс ей каждый раз было стыдно. Как ни раздражали ее чопорность и моральные принципы сестры, Альма не могла отделаться от ощущения, что в последнюю встречу с Пруденс ее отец поступил непорядочно, точнее, что они с Генри оба поступили непорядочно. Тот случай выставил их не в лучшем свете: Пруденс твердо встала на сторону добра и справедливости, в то время как Генри всего лишь защищал свою собственность, и он отрекся от приемной дочери. Что до Альмы… Альма довольно решительно приняла сторону Генри Уиттакера, или, по крайней мере, так казалось, ведь она не высказалась в защиту сестры более явно, а после ухода Пруденс осталась в «Белых акрах».

Генри не был щедрым человеком, а возможно, не был и добрым, но он был важным для Альмы человеком и нуждался в ней. Он не смог бы прожить без нее. Никто другой не управился бы с его делами, а деятельность его была обширна и значительна.

Кроме того, идеи аболиционизма не слишком много значили для Альмы. Она всегда презирала рабство, что вполне естественно, однако у нее было так много других забот, что эта проблема грызла ее совесть отнюдь не ежедневно. Ведь Альма жила по времени мхов и попросту не смогла бы сосредоточиться на работе и ухаживать за отцом, одновременно подстраиваясь под изменчивые превратности повседневных человеческих драм. Спору нет, рабство было издревле существовавшей несправедливостью. Однако в мире было так много издревле существовавших несправедливостей: бедность, к примеру, тирания, грабеж и убийства. Совершенно невозможно было браться за исправление всех известных несправедливостей и в то же время писать авторитетные труды об американских мхах, а также управлять сложными механизмами крупного семейного предприятия.

Разве это не так?

И зачем Пруденс так старательно пытается выставить всех вокруг малодушными свиньями в сравнении со своими великими жертвами?

«Благодарю тебя за твою доброту», — неизменно говорила Пруденс, когда Альма наведывалась к ней с подарками или продуктами. Однако ее словам всегда недоставало искренности и теплоты. Пруденс всегда была удивительно щепетильной, вежливой и учтивой, но в ней не было сердечности. От ее слов Альме почему-то становилось только хуже. Побывав в убогом доме Пруденс и возвращаясь домой, к роскоши «Белых акров», Альма каждый раз чувствовала себя раскритикованной и подвергшейся строжайшему допросу, словно только что предстала перед суровым судьей и была признана виновной. Поэтому стоит ли удивляться тому, что с годами Альма стала навещать Пруденс все реже и реже и со временем сестры стали совсем чужими.

Но теперь Джордж Хоукс сообщил, что Диксонам, возможно, грозят неприятности после того, как Артур Диксон опубликовал свой подстрекательский памфлет. И вот весной 1848 года, стоя на краю своего поля валунов и делая заметки о росте мхов, Альма думала о том, не навестить ли снова Пруденс. Если под угрозой место ее зятя в университете, значит, дело серьезное. Но что ей сказать? Что ей сделать? Как предложить помощь Пруденс, чтобы та не отказалась из гордости и упрямства?

А главное, разве Диксоны не сами навлекли на себя эти неприятности? Не являются ли они естественным следствием столь экстремальных и радикальных убеждений? Что за родители такие Артур и Пруденс, что подвергают риску жизни шестерых детей? Дело они выбрали опасное. Даже на севере аболиционистов нередко избивали. Приют для негритянских сирот, где работала Пруденс, несколько раз уже атаковала разъяренная толпа. А как же аболиционист Элайджа Лавджой, убитый в Иллинойсе? Его печатные станки, на которых он издавал свою аболиционистскую литературу, уничтожили и выбросили в реку. Такое же легко могло случиться и здесь, в Филадельфии. Пруденс с мужем следует быть осторожнее.

Альма вернулась к своим замшелым валунам. У нее еще было много работы. За последнюю неделю она сильно отстала, занимаясь устройством бедной Ретты в приют «Керкбрайд», и не намерена была запускать работу дальше из-за безрассудного поведения своей сестры. Ей нужно было сделать замеры, причем немедленно.

На одном из самых больших камней росли три разные колонии дикранума. Эти три маленькие колонии Альма наблюдала уже двадцать шесть лет, и в последнее время ей стало совершенно ясно, что одна из разновидностей дикранума разрастается, в то время как две другие отступают. Альма села у камня, сравнивая заметки и наброски, сделанные в течение более чем двадцати лет. Она была в растерянности.

Альма была одержима мхами, но больше всего одержима дикранумом — он лежал в самом сердце ее увлечения мохообразными. Весь мир был покрыт сотнями и тысячами разновидностей дикранума, и каждая чем-то отличалась от другой. Альма знала о дикрануме больше кого-либо в мире, и все же этот род не давал ей покоя и мешал спать по ночам. Альма, которую всю жизнь занимали механизмы и происхождение вещей, много лет была поглощена обдумыванием ряда животрепещущих вопросов, связанных с этим невзрачным видом мха. Как появились дикранумы? Почему именно этот вид столь разнообразен? Зачем природа вложила столько стараний, чтобы сделать каждый вид в чем-то отличным от других? Почему некоторые разновидности дикранума намного выносливее своих ближайших родственников? Всегда ли на Земле существовало столь головокружительное разнообразие дикранумов или они каким-то образом мутировали — пережили превращение из одного вида в другой, — при этом имея общего предка?

В последнее время в научном сообществе ходило много разговоров о трансмутации видов. Альма с великим увлечением следила за этими спорами. Дискуссия была не нова. Впервые тему поднял Жан Батист де Ламарк во Франции еще сорок лет тому назад: тогда он заявил, что все виды живых существ на Земле с момента своего сотворения пережили трансформацию из-за «внутренней потребности» каждого организма, которому свойственно стремление к самосовершенствованию. А недавно Альма прочла книгу анонимного британского автора под названием «Признаки естественной истории творения»; в ней он утверждал, что виды способны прогрессировать или изменяться. Автор не представил убедительных объяснений того, каким образом происходят эти изменения, но, по крайней мере, выступил в пользу существования подобных трансмутаций.

Подобные взгляды были крайне противоречивыми. Сама идея о том, что любой организм на планете способен меняться со временем, ставила под сомнение власть Бога на Земле. Христианская догма гласила, что Господь создал всех существ на Земле за один день и ни одно из Его созданий не менялось с зарождения времен. Но с каждым днем Альма все отчетливее понимала, что с зарождения времен изменения все же происходили. Она сама изучала образцы окаменелых мхов, не вполне соответствующие мхам современным. А ведь это природа в самом мельчайшем своем проявлении! Что же говорить о костях гигантских ящеров, которых Ричард Оуэн [33] недавно назвал динозаврами? То, что эти звери некогда ходили по Земле, а теперь, очевидно, уже вымерли, казалось неоспоримым. Динозавров сменил кто-то еще, или же они превратились во что-то еще, или просто были стерты с лица Земли. Но как объяснить подобные массовые исчезновения или трансформации?

33

Ричард Оуэн (1804–1892) — английский зоолог и палеонтолог, продолжатель традиций Линнея в биологии. Важнейшее значение имела его работа с ископаемыми останками позвоночных; он восстанавливал строение животных по останкам их скелетов.

Ведь еще сам великий Линней писал: Natura non facit saltum.

Природа не совершает прыжков.

Однако Альма считала, что, возможно, природа все же совершает прыжки. Вероятно, всего лишь крошечные прыжочки, но тем не менее. В природе безусловно существовали изменения и вариации. Это было ясно и из изменяющегося распределения силы и господства различных колоний мхов на обычных известняковых валунах на опушке у «Белых акров». У Альмы были идеи на этот счет, но никак не получалось взять и собрать их воедино. Она была уверена, что некоторые разновидности дикранума произошли от других, более древних видов дикранума. Она была уверена, что одно существо могло стать другим существом, одна колония — заставить другую исчезнуть. Ей было неподвластно понимание того, как это происходит, но она знала: это происходит.

У Альмы в груди вновь что-то сжалось, как бывало и раньше, от предвкушения и нетерпения. У нее оставалось всего два часа сегодня на работу у россыпи валунов, прежде чем она снова займется выполнением отцовских требований. Ей нужно было больше времени — намного больше, — если она хотела изучить эти вопросы так, как они того заслуживали. Но у нее никогда не будет достаточно времени. На этой неделе она и так уже потеряла его слишком много. Все в этом мире, кажется, думали, что время Альмы принадлежит только им. Где же, скажите, ей найти часы, чтобы посвятить их полноценным занятиям наукой?