Произвол
Шрифт:
— Нигде нет спасения от бека, от его слуг, от французских солдат, — тихо процедил Халиль.
— Они как дьяволы пророка Сулеймана, — гневно бросил Ибрагим и вместе с Халилем вошел на постоялый двор.
Сторож с учителем и Мустафой пошли дальше.
— Спаси, аллах, — произнес сторож. — У меня как-никак восемь ртов, и всех я должен кормить. А если вас здесь увидят, меня выгонят. Идите же быстрее!
Дул легкий ветерок. Дышалось легко и свободно. Тускло горели фонари. Ночную тишину нарушали гулкие шаги сторожа, обутого в солдатские сапоги.
— Что ты так держишься за свою работу? — обратился учитель к сторожу. — За любую другую можно получить гораздо больше.
В ответ сторож лишь тяжело вздохнул:
— А где ее возьмешь, другую работу? Грузчиком после болезни я уже не могу работать. Хорошо, что хоть сторожем взяли. И то,
— Не горюй, — посочувствовал ему учитель. — Рано или поздно, но придет время, и французы уйдут отсюда. День ото дня дезертиров среди французских солдат становится все больше. Османские колонизаторы властвовали здесь целых четыре века. И то вынуждены были уйти. О французах и говорить нечего. Скоро наша земля освободится от них.
Когда подошли к дому Мустафы, тот предложил зайти выпить чаю.
— Спасибо. Иди отдыхай. Ты сегодня очень устал, — ответил сторож.
— Тебе спешить некуда, — сказал учитель, — все давно спят.
Но сторож отказался войти в дом, сказав, что будет пить чай здесь, на улице, он боялся пропустить французский патруль. Мустафа и сторож сели у ворот, а учитель пошел в дом за чаем.
— Сколько у тебя детей? — вернувшись, спросил он сторожа.
— Пятеро сыновей и три дочери, все замужем. Зятья работают грузчиками на постоялом дворе и на станции. Старший сын женат и тоже работает грузчиком на рынке.
— И у меня много детей, — сказал Мустафа. — Помимо своих пришлось мне еще растить детей покойного брата. Теперь все они уже женаты, кроме Аделя. Но скоро и его женим. Слава аллаху за его добро. Главное, чтобы было здоровье.
Адель разлил чай и, подавая стакан сторожу, сказал:
— Пейте, пожалуйста. Как поживает ваша жена, как дети?
— Слава аллаху, — ответил сторож. — Вот только жена болеет. У нее что-то с ногами. Врачи говорят, что ее может разбить паралич. А как лечить — не знают. К кому я ни обращался, никто не смог помочь. Шейх написал талисман, тоже не помогло. Он говорит, что в ногу моей жены вошел дьявол, а выгнать его очень трудно. Один бедуин посоветовал лечить ее огнем. Когда я позвал бедуинку и та положила на ногу жене раскаленный металл, жена так стала кричать, что я не выдержал и убежал из дому.
— Надейся на аллаха, — сказал Адель. — А кто ведет у тебя хозяйство?
— Мне помогает младшая дочь, ей пятнадцать лет, — ответил сторож, допил чай и восторженно промолвил: — Какая прекрасная ночь! Тихая. Я люблю ночь, потому что темно. А во мраке все тайны скрыты. Говорят, что и грех совершать лучше всего ночью.
— Ты прав, — произнес учитель. — Лишь ночь может дать беднякам отдых.
— Я сам бедняк, — сказал сторож. — Даже поседел от страданий. Пусть твой дядя расскажет тебе об этом.
Но Мустафа уже крепко спал. Адель похлопал его по плечу:
— Вставай, дядя, иди в дом спать. Завтра тебе вставать с зарей.
Мустафа поднялся и, пожелав всем спокойной ночи, пошел в дом. А Адель со сторожем тихо продолжали задушевную беседу.
— О аллах, смилуйся над людьми, — просил сторож. — Я видел так много горя, что не забыть до конца жизни. Везде произвол. Пятнадцать лет назад я работал грузчиком на станции Ум-Ражим. Самым сильным из нас был аль-Масри. Не знаю, откуда у него такое странное имя.
— Вероятно, он из Египта, — ответил Адель. — Так же как и семья Альджазаири, которая приехала сюда из Алжира.
— А я и не знал, — удивился сторож. — Так вот, этот аль-Масри, здоровый и молодой, работал, как верблюд. Однажды он вызвался на спор отнести четыре мешка, а на мешки посадить одного из нас. Аль-Масри выиграл спор, и мы купили ему целый противень восточных сладостей. Когда он нес эти мешки, его увидела жена начальника станции и стала потом с ним заигрывать. Как он ни отказывался, зазвала однажды его к себе. Об этом пронюхал бек, ее любовник. Мы пытались перевести парня на работу в другое место, убрать его с глаз, но не успели. Приехала машина бека. Из нее вышли трое с винтовками. В черных галябиях, с патронташами у пояса. Один из них направил на нас винтовку и приказал не шевелиться, не то убьет на месте. Аль-Масри в это время выгружал из вагона мешки с пшеницей. Подбежал к нему самый высокий из приехавших и, ни слова не говоря, стал бить прикладом по голове. Парень попытался сопротивляться, но не тут-то было, его снова ударили прикладом. И аль-Масри упал. Нас было мало, да и чем могли мы помочь? На винтовку с палкой
не полезешь. Мой товарищ закричал, но его так стукнули, что он потерял сознание. Я рухнул на землю, когда дуло винтовки уперлось мне в грудь, а очнулся оттого, что шейх брызнул мне водой в лицо. Молодчики продолжали истязать бедного аль-Масри. Били его нещадно. «Собака! Ты, грузчик, смеешь любить мадам? Получай же за это…» Аль-Масри звал на помощь, сначала громко, потом все тише и тише, и, наконец, совсем умолк. Тут приходит бек и говорит нам: «Вы оставили вагон на путях без тормозов, и по вашей вине задавило парня. Как так можно? Подлые собаки! Вы будете за это строго наказаны». Через некоторое время на машине бека приезжает деревенский шейх, подходит к беку и с поклоном спрашивает: «Что прикажете, господин?» Бек ответил, что произошел несчастный случай. Вагон, покатившись, задавил грузчика. И показал на тело бедного аль-Масри. «Сила только в аллахе. Случилось то, что должно было случиться. Пусть аллах помилует его душу», — говорил шейх всегда в таких случаях. Бек приказал отвезти тело убитого его родителям и передать им деньги, а также барана. Затем он вместе с командиром французской охраны поднялся на второй этаж к начальнику станции, приказав управляющему зарезать двух баранов и приготовить их для французов на помин души погибшего грузчика. Когда аль-Масри привезли в деревню, шейх сказал, что парня задавил вагон, и прибывшая на место происшествия французская полиция это подтвердила. А в протоколе было написано, что аль-Масри погиб из-за собственной неосторожности и халатного отношения к своим обязанностям. С того дня я и стал болеть, на какое-то время даже ноги отнялись. Клянусь аллахом, я не забуду тебя, Хасан аль-Масри, до самой смерти. Сейчас на той станции работает мой зять Ха-лед. Я неоднократно предупреждал его, чтобы он соблюдал осторожность.— Мужайся, Абу-Кадру. Недолго нам осталось терпеть этот произвол, — ободрил его учитель.
— Их поддерживают французы. Что же мы можем сделать?
— Прежде всего надо заставить французов уйти отсюда. А там будет видно, — ответил Адель и предложил Абу-Кадру еще чаю.
— Спасибо, сынок. Уже светает. Надо идти молиться. Передай привет дяде.
— Всего хорошего, Абу-Кадру. Заходи почаще. Всегда будем рады тебя видеть.
В это время в деревне Ум-Ражим в доме Сабри-бека веселье было в самом разгаре. Разъехались гости уже на рассвете, совершенно опьянев. Прощаясь с Мамун-беком, советник из Алеппо еще раз напомнил об их завтрашней встрече и сел за руль. Вместе с ним поехали начальник станции и его жена. По дороге советник и Марьяна продолжили прерванный разговор.
— Сейчас мы отвезем моего мужа домой и поедем к вам, в резиденцию, там и поговорим. Ты не возражаешь, дорогой? — повернулась она к мужу.
— Как хочешь, дорогая.
— Совещание поставило перед нами трудные задачи, не знаю, что будем делать, — сказал советник. — Никто не хочет ехать в Палестину.
— Время покажет, — ответила его спутница. — Каждый должен выполнить свой долг. А кто откажется — горько пожалеет об этом.
В резиденции советник велел приготовить кофе и, достав из сейфа бумаги, исписанные по-французски, сразу же стал их зачитывать вслух. Марьяна слушала, не перебивая. По тому, как она закуривала сигарету за сигаретой, было видно, что все услышанное ею, казалось, приобретало особый смысл. Совещание проходило в самый разгар второй мировой войны, и настало время выработать свою линию поведения, учитывая ход событий в мире.
— Каждому из нас отведена определенная роль в нашем большом и трудном деле, — убежденно сказала Марьяна и попросила еще кофе. — Спать совершенно не хочется, — заметила она. — Давайте решим, что нам предстоит делать в ближайшее время.
Советник велел дежурному принести кофе и вызвать шофера и телохранителя для отправки их в город.
— Однако нам не помешает немного подкрепиться, — неожиданно произнес советник.
Когда шофер и телохранитель вышли, советник продолжил разговор:
— Видимо, следует собрать руководителей организации и обсудить с ними ряд накопившихся вопросов.
— Я считаю это лишним, — возразила Марьяна. — Достаточно разослать решения совещания по всем организациям.
— Дело в том, что в нашей провинции евреи живут не так уж плохо, — сказал советник. — В их руках сосредоточена почти вся торговля. Потому и не хотят выезжать в Палестину — что их там ждет?
— Все это так… — согласилась мадам. — Но необходимо найти способ заставить их уехать отсюда.