Проклятая Мангазея

Настя так волновалась, что даже говорить боялась. Могла начать заикаться.

Тимофей наоборот был спокоен, сосредоточен. Всё закончить планировали не позднее девяти часов пополудни.

В последний момент решили идти гуськом, чтобы слышать друг друга, а передний должен постоянно слышать Бабуша или Замбу.

Замба делал всё, чтобы направлять Бабуша поближе к судну. Сейчас они были чуть дальше версты. Наконец вышли к открытой воде и Бабуш приготовил лук.

– Расходимся, ребята! – махнул он рукой и его товарищи тут же скрылись среди высоких стеблей прошлогодних камышей и тростника.

– Господин! – крикнул Замба, услышав шорох товарища. – Цапли правее! Глядите!

Бабуш развернулся немного и вскрикнул. В бедре чуть выше колена торчала стрела. Он с болью в глазах успел бросить взгляд на раба. Но тот был даже без лука и бросился к господину. Бабуш уже корчился от боли, лёжа почти в воде.

– Кто так мог? – успел чуть ли не крикнуть Бабуш и отвалился на спину. Замба носком сапога точно угодил в челюсть. Появился Тимофей, за ним Настя.

– Относим подальше, к судну! – зловеще шипел Тимофей. – Берём!

Бабуш открыл глаза и мутный взгляд медленно приобретал осмысленность.

– Куда вы меня? Погодите!

– Зачем лежать в воде, господин? – Тимофей дышал тяжело, с усилием неся с Замбой тяжёлое тело Бабуша. – Тут близко! Сотня шагов.

Бабуш застонал, вскрикнул. Стрела цеплялась за стебли и причиняла тем адскую боль. Замба прикрикнул:

– Заткнись, гадёныш! Кончилась твоя власть!

– Вас всех зарежут! – прохрипел Бабуш и откинул голову. Шея оказалась столь привлекательной, что Настя не удержалась и приставила кинжал к ней. Слегка надавила, и капелька крови сползла вниз, к воротнику и остановилась у уха.

Он больше не пытался говорить. Боль от стрелы слишком оглушала его.

– Стой! – приказал Тимофей. – Хватит его тащить, – и грубо бросил на кочку. – А теперь немного поговорим, господин. Тебе моя дочь грозилась отомстить? Так вот пришла её очередь. Настя, что собираешься сделать с этой падалью?

Она молча смотрела в посеревшее лицо насильника и вдруг глянула на Замбу и, скривив губы, сказала решительно:

– Замба, раздень его и отрежь его мужское достоинство! Чтоб, значит, девки больше не страдали от этого козла! Режь от основания! Потом уходим!

– Вы что это? – успел крикнуть Бабуш, но в то же мгновение Замба сильно ударил хозяина в живот. Тот скрючился и застонал, а раб торопливо стащил с него всю одежду, ударил ещё раз в лицо, связал руки. Ноги растопырил и, злобно оскалившись, бросил: – Держите его ноги! Я быстро – и бежим!

Бабуш с ужасом глядел туманными глазами на приготовления, не веря ещё в то, что может с ним произойти. А Замба поднял голову к Насте и спросил:

– Может, просто зарезать?

– Нет! Пусть живёт без своей гордости и достоинства! Пусть знает, что не все люди его рабы и с ними можно поступать, как ему хочется! Режь!

Тимофей успел затолкать Бабушу в рот тряпку, а Замба ловко, словно всегда занимался подобными делами, резанул это достоинство под корень.

– А теперь засунь ему в рот его достоинство! – чуть не кричал Тимофей. – Поспешим, а то не успеем скрыться в Астрахани.

Забрав всё оружие и одежду, и оставив Бабуша корчиться от боли, заговорщики зашагали прочь к судну. Там уже должны были всё приготовить к уходу в море. Хлюпая по воде и тяжело дыша, они через полчаса уже шли по мелководью к судну. Оно стояло в ожидании беглецов.

Лодку им не оставили, пришлось брести по грудь в воде, пока не влезли на борт. Тимофей помог Насте взобраться и все трое повалились на палубу отдыхать.

Пока троица переводила дух, остальные подняли рей, закрепили верёвку и стали наблюдать, как берег медленно отдалялся от судна. Семь человек были напряжены и хмуры. Страх ещё не покинул их рабские души.

Когда Бабуша привезли в посёлок, он был в плохом состоянии. Кровь так и не остановили, а боль постоянно вызывала стоны и проклятия на голову проклятых сибиряков. А от потери крови голова кружилась, и он не мог даже стоять.

Сбежалась вся родня и знатные люди. Тихо шептались, некоторые с явным удовольствием наблюдали страдания Бабуша. Родня никак не смогла толком узнать, куда направились беглецы. Единственное, что смог поведать Бабуш, стиснув зубы:

– Слышал, как этот предатель Темян говорил об Астрахани.

– А куда ему со своей стервой податься? – согласился дядя по матери. – Вестимо к своим. Матир, надо догнать и всех на кол посадить!

Матир стоял у ложа сына и молча страдал. Единственный сын и в таком положении. Выживет ли? Сбежавшиеся целительницы ничего путного сказать не могли. Охали и причитали. Поили настоями для свёртывания крови. И к вечеру кровь остановили. Все вздохнули с облегчением. А бабки продолжали голосить и прикладывать к ране свои снадобья. Никто не был уверен в их пользе. Но другого не было.

– Матир, чего молчишь? – наконец заорал шурин и вывел старика из транса. – Дай распоряжение! Время идёт ведь! Судно готовить?

– И побыстрее! – наконец выдавил тот из себя. – Всех на кол, а Настю ко мне! Я сам с нею хочу разобраться!

Лишь в темноте, не обращая внимания на протесты кормчего, судно вышло в море. Курс определили на заход и всю ночь шли этим курсом. Наблюдатели менялись и со вниманием всматривались в темноту, боясь проглядеть свет малого судна. До утра ничего такого заметить не удалось.

– Так полсуток прошло, – оправдывался кормщик перед шурином Матира, который взялся руководить походом. – Раньше надо было двигаться. Гребцы уже из сил выбились, а ветер слабый. Вряд ли мы их догоним.

– Догоним! – с уверенностью ответил шурин. – У них всего семеро. Да и то одна девка слабая. Куда им против нас!

Кормщик не ответил. Лишь про себя подумал, что у них судно без груза, лёгкое, значит, и ход даже при таком ветре, будет достаточным, чтобы уйти далеко и затеряться в море. Без паруса судно почти невозможно заметить, а они не дураки, чтобы ставить парус. Знают, что без погони не обойтись.

После полудня встретили небольшое судно и сблизились. Короткие переговоры показали, что лодку беглецов никто из людей не видел.

– Куда они могли податься? – бесновался шурин.

– Могли спуститься на десяток вёрст южнее, и мы их уже не заметим. А парус днём ставить не станут – не дураки, думаю.

Шурин задумался. Его бесило спокойствие кормщика. Сам он почти не ходил в море и ничего не знал о нём. Зато думал, как о погони в степи, на конях.

Проходили дни, а преследование ничего не давало. К тому же ветер поменялся, задул от запада. Идти дальше было невозможно. По требованию шурина хозяина день гребцы надрывали пупки, но больше десяти вёрст не прошли. Так уверял кормщик, и посланец родни ничего не мог ему ответить. После двух часов дрейфа согласился повернуть назад. И то пришлось немного лавировать, хватая ветер парусом. Шли медленно, но без помощи гребцов. Все были хмуры и опасались, что дома их ждёт жестокое наказание.