Проклятье или ничейная земля

Она перераспределила эфир, оставляя защиту только на теле — руки-ноги не жалко. Их можно вылечить потом от переломов. Сердце от переломов не вылечишь. Или как называется смерть от такой вот могильной плиты? Лиз сипло вдохнула, выигрывая для себя еще пару секунд жизни.

Щит над домом Хейгов налился алым, словно грозясь вот-вот взорваться. Солнце слепило в глаза — и не понять, выжил ли кто там, у крыльца, где перевернувшись на крышу лежал служебный паромобиль, напоминая беспомощного жука. Там наверняка бродит еще один немертвый. Или даже не один.

Она справится. Она не бросит Грега — ему рано узнавать, какая её смерть на вкус. Судьба не может наказывать подряд двух бывших Блеков. Лиз справится! Грег не почувствует утраты, как выпало на долю Андре.

Пальцы шкрябали шершавый, грубый асфальт. Ногти ломались, но Лиз этого не чувствовала. Она искала силы везде, где могла.

…Где-то далеко засипел Грег в попытке вдохнуть, в попытке спасти её. Посиневшие губы выдохнули: «Лиззи…» — и вздрогнул, все понимая, Брок…

Она еле открыла глаза — незнакомый мужчина так и продолжал стоять над ней, словно впитывая в себя её мучения. Немертвый! Никем иным этот маг с ледяными глазами и быть не мог, потому что нет никого сильнее гранд-мастера, а Лиз именно им и была, но ничего не могла противопоставить напавшему. Сколько времени прошло? Секунда? Две? Или вечность?

Немертвый наклонился к Лиз. Ноздри его затрепетали в предвкушении — она почувствовала, как стала легкой и воздушной, как пушинка — ветерок подует, и она полетит к богам. Или не к богам. Немертвый ждал её душу. Он собирался её выпить. Но вместо неё он получил удар эфира, пусть и слабый, который почти не заметил, — откуда-то издалека, от Грега или даже через него в Лиз влились силы, чуть пахнущие грозой, пирожками и дикой всепоглощающей злостью — Лиз всегда знала, что вспышки гнева у Брока точно такие же разрушительные, как и у Грега. А потом рекой потек эфир с запахом леса, прели, каких-то восточных благовоний — это явно была Виктория, которой Лиз до сих пор опасалась и, как выяснилось, совершенно напрасно. Этого хватило, чтобы скинуть прочь тяжесть чужого эфира и по новой нарастить щит. Лиз сипло вдохнула, чувствуя, как застит глаза алая боль в груди — она так не вовремя проснулась. Силы резко прибывали — сейчас совсем не до боли. Ударить немертвого помогли алые искры эфира Хейга. И снова немертвый лишь чуть подался назад — Лиз почти не чувствовала руки, и потому знак огня не получился. Она старательнее сложила пальцы, но они тут же больно хрустнули, сжатые рукой немертвого.

— Напрасно! — это были его первые слова. И последние. Он вспыхнул яркой вспышкой огня, горьким пеплом опадая на Лиз. Она раскашлялась, замечая сквозь слезы, как над ней навис скособоченный, локтем поджимающий левый окровавленный бок Хогг.

— Надо же… — он рухнул на колени перед Лиз. — Единственное заклинание… которое я знаю.

Лиз попыталась встать, но у неё ничего не вышло. Чужой эфир рванул прочь из неё, ощупывая пространство вокруг в поисках опасности. Голова кружилась, и все плыло перед глазами, подсвеченное синим и алым эфирами. Хогг сам потянулся к Лиз, забывая о своих ранах. Он помог ей сесть и прижал её к себе:

— Как вы, лера…

Она упрямо поправила его:

— «Ты»… Не «вы»… Мы же договаривались… — говорить было трудно. В горле клокотала кровь, хотелось кашлять, но, боги, до чего же это было больно! Лиз сплюнула алую слюну. В сердце было слишком многолюдно. Лиз подумала, что боевое побратимство, о котором рассказывал после кладбища в Вансе Грег, все же имеет свои недостатки. Она хотела слышать только знакомый до боли родничок, а вместо этого чей-то эфир спешно лечил её, а чей-то позволил обнять слабевшего на глазах Хогга и останавливать у него кровотечение, обезболивать и пока грубо затягивать трещины в ребрах. Наверное, её лечил Брок, а Хогга вытягивала с того света Виктория. Впрочем, какая разница.

Хогг, бледный, мокрый от липкого холодного пота, быстро, давясь воздухом и словами, говорил, словно боялся, что не успеет:

— Я… Так… И не извинился за то… Ту грубость. Нужны цветы, мне Грег говорил. И пирожные…

— К демонам пирожные. Главное то, что ты сейчас сделал. Твой поступок важнее всех пирожных мира… Держись! Не смей терять сознание — я тебя не дотащу. И не надо извинений. — Лиз заставила себя выпрямиться и оглядеться: Кейдж, сгорбившись от ран на ступеньках крыльца, уже напитывал эфиром защитные плетения. Ему самому восстанавливаться надо, а он… Хотя нет, Лиз понимала — в доме дети, а немертвые могут вернуться в любой момент. Нерисса Анна, прижимая к груди сломанную правую руку, спешно что-то рисовала на стене дома левой рукой. Краска была алой, и Лиз не сразу поняла, что это кровь. Слишком странно. Слишком жутко.

Лиз искала глазами немертвых, и не находила их, а ведь был третий. Точно был третий — иначе тот с глазами вивисектора не позволил бы себе так отвлечься на Лиз. Где же они… В сердце тревогой метался чужой эфир.

Слуги Хейгов высыпали на улицу, но пока перевязать раны дал только дворецкий, и то потому, что был без сознания. Кто-то подбежал к ним с Хоггом, помогая встать. В сердце стало гораздо тише — только родничок Грега и, кажется, все же Брока. Этого же только розги и угомонят!

Лиз, тяжело опираясь на руку лакея Хейгов, медленно пошла в дом. Она бы направилась в свой особняк, но к ней с другого бока прижалась Ноа, сунув в руку что-то округлое и теплое. Кажется, это был камень. Лиз чуть наклонилась к девочке, и та прошептала:

— Держи. У меня такой же.

— Спасибо… — нашла в себе силы Лиз. Она еле передвигала ноги, и кто-то из слуг все же подхватил её на руки и понес в холл, сейчас превратившийся в лазарет. Кейдж так и остался на крыльце. Нериссу Анну удалось увести в дом только после того, как её сестры перехватили эстафету с рунами, вооружившись мелом, и принялись что-то рисовать на стенах особняка.

Хогг при помощи слуги дохромал до кресла и буквально рухнул в него, а потом посмотрел на часы, встал и пошел куда-то прочь. Лиз даже возмутиться не успела.

Голова болела, пальцы ломило от дикой боли. Кажется, Лиз все же потеряла сознание, потому что ушедший куда-то Хогг уже стоял перед ней, протягивая стакан с водой и знакомый бутылек с лекарством:

— Выпейте… Выпей, Элизабет. Это же ничё… Ничего, что я чуть опоздал — полчаса всего? Но я опоздал с лекарством.

— Ничего, — нашла в себе силы улыбнуться Лиз. — Спасибо.

Потом… Она снова слабо помнила, что было потом. В холле стало многолюдно от синих мундиров с эмблемой Речного участка. Её куда-то понесли, положили, кажется, в кровать, раздели, стянули тугой повязкой грудь, фиксируя ребра. В руку подключили капельницу. Белая этикетка на исчезавшем где-то в высоте бутыльке сияла буквами, отказывавшимися складываться в слово. В. И. Т. А. Рядом теплым комком, держа Лиз за руку, пристроилась Ноа. В руке она снова держала камень. Девочка робко улыбнулась и призналась:

— Нож надежнее, но его у меня нет. А еще было что-то еще. Я помню, но сейчас этого еще нет. Я защитю вас так. — Она забавно сморщила нос: — Или за-щи-щу?

И Лиз знала, что точно защитит. Она закрыла глаза — или те закрылись сами? — и, кажется, снова потеряла сознание. Она знала, что рядом с Ноа она в безопасности.

Пришла она в себя оттого, что бледный в прозелень, со слипшимися волосами, уставший, вымотанный до предела Грег, сидя на краю кровати, крайне осторожно держал её за руку и целовал пальцы. Ноа рядом не было. Капельницу тоже уже убрали. В окно, выходящее на океан, врывались косые лучи солнца. Вечер. Глаза слепило от сияния защитных плетений на улице.

— Гр… — в горле запершило, и Лиз закашлялась. В голове тут же алыми искрами вспыхнула боль. Родничок в сердце окреп — до океана ему еще было далеко, но его сил хватило прогнать боль. — Грег…

Он вскинулся, вглядываясь в неё:

— Маленькая моя… Как ты? — было видно, что ему тяжело пришлось сегодня, а она еще ему добавила проблем. И седых волос, наверное.

Прежде, чем он начнет виниться за то, в чем не виноват — служба требует полной отдачи сил, и в последнее время Грег часто бывал магически истощен, — Лиз призналась: