Проклятье живой воды
Шрифт:
И лег, положив голову ей на колени. Свет прищуренных глаз потух — их закрыли складки, когда-то бывшие веками.
— Виктор. Мой маленький Виктор, — всхлипнула миссис Чес, здоровой рукой касаясь его головы.
Она не помнила, сколько просидела вот так, не думая ни о чем и лишь поглаживая сына. Тот словно уснул и не проснулся, когда до слуха женщины донеслись сверху приглушенные звуки, похожие на удары.
В дом кто-то проник? Подавив приступ паники, Верна осторожно сняла с колен голову сына, встала. Расцарапанная рука больше не болела, только немного зудела. «Надо промыть и перевязать.» —
Топор сам собой лег в ладонь. Примерившись, женщина резко откинула крышку подвала. Ничего. Резко упала тишина. Несколько секунд спустя стук возобновился. Стало ясно, что кто-то колотит в дверь кулаками. Миссис Чес быстро выбралась наружу, шепнула Виктору: «Сиди смирно. Я сейчас вернусь.» — и, прикрыв крышку подпола, шагнула к двери.
— Кто там?
— Э-э… миссис Чес?
Голос был мужской. Молодой, незнакомый. В нем слышались одновременно облегчение и тревога.
— Да. А вы кто такой?
— Гарольд, миссис Чес. Гарольд Робинс, ассистент доктора Кларена. Вы заходили к нам сегодня на прием… Могу я войти?
— Нет.
— Но миссис Чес, мне необходимо, — заканючил он под дверью. — Вы не представляете, как это важно. Позвольте…
— Это опасно, молодой человек.
— Для вас? Уверяю, что нет…
— А я говорю не о себе.
Никто не должен видеть Виктора в таком состоянии, в каком он сейчас. Люди этого не поймут. Люди ее осудят — и за то, что не боится, и за то, что прячет, продолжает любить, не отрекаясь. Странные существа люди. Они так часто предают, обманывают, оскорбляют кого-то, но при этом обижаются, если предают, обматывают и оскорбляют их самих. Они твердят, что никому ничего не должны, но хотят, чтобы все человечество было перед ними в долгу.
— Миссис Чес, речь идет о вашем сыне…
Топор в руке женщины дрогнул. Пальцы едва удержали ставшую слишком тяжелой рукоять.
— Что вы знаете о моем сыне? — прошипела она, порывисто шагнув вперед.
— Мы таки будем переговариваться через дверь? А если нас кто увидит?
Узкая Кейт-стрит в это время суток была почти безлюдна — взрослые на работе, оставшиеся без присмотра дети где-то носятся. Дома остаются только старики и некоторые женщины, занятые хозяйством. Весьма немногие из них могут позволить себе праздность и любопытство. Но достаточно вспомнить записную сплетницу миссис Тук, чтобы понять, что тут не только у стен есть глаза и уши.
Верна решительно откинула засов:
— Проходите.
Гарольд Робинс бочком протиснулся в комнату. Тихо присвистнул, увидев в руке хозяйки топор:
— Уверяю вас, это лишнее. Я вовсе не намеревался причинить вам вред. Я только хотел сказать…
— Говорите побыстрее и выметайтесь.
— Не слишком-то вы любите гостей, миссис Чес. Могли бы и повежливее.
— Не нравится — уходите.
— Я уйду, — молодой человек сделал шаг назад, — но вы в таком случае ничего не узнаете.
— О чем вы говорите?
— Ну, — Гарольд замялся, — я бы хотел осмотреть вашего заболевшего сына. Где его кровать?
Он окинул взглядом комнату. Вернее, две комнаты, сделанные из одной большой с помощью шкафа и небольшой выцветшей ширмы, явно купленной где-то на распродаже. Передняя комната соединена с кухней — тут была плита, мойка, посудный шкаф, буфет, а также стол, который явно служил не только как обеденный.
Ни одной кровати не было, но за шкафом наверняка есть постель. Вот только как определить, есть ли на ней человек?— Это не ваше дело. — отрезала Верна.
— Но, позвольте, как же мне назначить лечение, если я не увижу пациента?
— А вы собираетесь его лечить? Вы кто? Врач?
— Я ординатор, — Гарольд Робинс покраснел. — Работаю ассистентом у доктора Кларена вот уже третий год. Мне пока не доверяли никаких особенных случаев… так, по мелочи, типа простуды и расстройств желудка. Но вечно быть ассистентом я не хочу. Через год заканчивается моя ординатура, я смогу начать свою практику… А как начать ее, если у тебя нет никакого опыта? За два года мне доверили всего четыре случая краснухи, шестнадцать простуд, три легких перелома и ушибы, дюжины полторы расстройств желудка и больше десятка случаев белой горячки. Это не считая побоев, полученных женами от мужей и колики у младенцев. А мне хочется настоящей работы. И вот я подумал — может быть, вы станете моими первыми пациентами?
— А как же доктор Кларен? — осторожно поинтересовалась Верна.
— Милейший доктор будет только раз, если пациентов у него станет немного меньше. Он то и дело твердит, что я должен нарабатывать практику, но как тут ее наработаешь, если все мало-мальски интересные случаи доктор забирает себе? Ну, пожалуйста, миссис Чес. Разрешите мне увидеть вашего сына?
Верна прислушалась — не доносятся ли из погреба подозрительные звуки? Нет, тишина. Но тишина подозрительная. Ох, Виктор, что там с тобой происходит?
— Я… не знаю, — женщина прислушивалась так напряженно, что, ей казалось, она не услышит, если вдруг на соседнюю улицу упадет и взорвется при падении военный дирижабль.
— Но это очень важно. — Гарольд кинулся к женщине, встряхнул за плечи. — Вы себе не представляете, насколько. Ведь у вашего сына не проказа, не так ли?
Верна задохнулась, хватаясь рукой за горло.
— Вы… вы…
— Я знаю, — кивнул Гарольд с уверенным видом. — Так мы приступим?
Миссис Чес еще могла его выпроводить — сочинить небылицу, переключить его внимание на что-нибудь другое. Но как раз в эту минуту под полом что-то с грохотом упало. Хотя звук был негромким, женщина все равно вздрогнула.
— Что это там? — ассистент доктора Кларена мигом сделал стойку, словно гончая собака, гонящаяся за дичью. — Там кто-то есть?
Она еще могла его выпроводить, но внезапно махнула рукой.
— Да. Желаете взглянуть? Зрелище не для слабонервных.
— Не беспокойтесь, миссис Чес. — Гарольд так и подпрыгнул. — Я готов.
— Только я должна взять с вас клятву никому, никогда ни под каким видом не рассказывать посторонним, что вам предстоит увидеть.
— Готов поклясться на Библии. — торжественно изрек молодой человек.
Женщина вздохнула и откинула крышку подвала, приглашая гостя спуститься вниз.
— Только будьте осторожны, — успела шепнуть на ухо. — Виктор… он… неважно выглядит.
Забытая керосиновая лампа так и стояла на заменявшем стол ящике, бросая на стены желтовато-багровые отсветы. Ее никто не тронул. В дальнем углу, в тени, ворочалась странная бесформенная масса, которая до недавнего времени была ее сыном, Виктором Чесом.
Как раз когда они спустились, туша заворочалась, пытаясь укутаться с головой в рваный плед.