Проклятье живой воды

Нет.

Здесь не может быть тихо и спокойно. Это не то место, где надо находиться. Здесь опасно. И этот голос… он против опасности. Он прячет опасность и прячет от опасности. Завораживает. Затягивает. Обманывает. Ему хочется довериться, но доверять нельзя. Надо спрятаться. Уйти. Укрыться за…

Снова голос. Странный голос. Вроде тот, а вроде и нет. Что изменилось?

Что-то изменилось. Сэр Генри так много времени провел здесь, что сразу заподозрил неладное. А когда заметил, что на постели Розы никого нет…

Постель Розы в последние дни сильно отличалась от той, на которой привыкла и на которой должна была спать, согласно положению и возрасту, его дочь. Деревянная основа осталась, но многочисленные драпировки и накладные резные украшения и столбики у изголовья сняли. Исчезла перина, подушки и одеяла — все это пришло в негодность, и было выброшено несколько дней назад. Тело его дочери покоилось на одной простыне грубого холста, укрываемое другой простыней. Преодолевая брезгливость, сэр Генри сам ворочал сочащуюся слизью тушу, до локтей натягивая охотничьи перчатки из лосиной кожи. Но что поделать, если ни одна женщина не соглашалась даже за большие деньги подойти к этому существу, а дворецкого и лакея привлекать к этому делу он не хотел. Чем меньше народа будет знать, во что превратилась его Роза, тем лучше.

Его Роза. Его единственное дитя, наследница имени, титула, состояния. Когда-то — целую вечность назад. — он мечтал устроить для нее наилучшую партию, тщательно отбирая кандидатов в женихи. Увы, мечтам не суждено было сбыться. Такое бывает только в сказках — чтобы явился прекрасный принц, поцеловал чудовище — и вместо него возникла юная заколдованная принцесса, прекрасная, как сон. Но сказки на то они и сказки, чтобы отличаться от жизни.

И все же… Все же в глубине души теплилась надежда. Нет, не на прекрасного принца из старинных легенд, а на непутевого племянника Джеймса Фицроя. Когда этот молодой человек, отчисленный из Итона едва ли не с позором — славное имя предков решили не марать правдой — появился на пороге его дома с письмом от убитой горем матери: мол, помоги, Генри, сделай из моего сына человека. — разве думал сэр Генри, что из юноши действительно будет толк? Сколько времени он просто тут прожил, равнодушным бездельником, пока не стряслась эта беда? Превращение произошло так внезапно, что сэр Генри только удивлялся — как он мог столько времени не видеть очевидного? Да и сам Джеймс вряд ли знал, на что способен. Но если это правда, если у молодого человека все получится, если выяснится, что он и есть тот принц из сказки — какое время, такие и принцы. — то почему бы и нет? Спаситель получит руку его дочери.

Ее настоящую руку, а не вот это.

Сейчас «вот это» больше напоминало розовое влажное от слизи щупальце, заканчивающееся клешней. Оно мягко скользило по простыни, собирая ее в складки, цепляясь, чтобы смягчить падение.

Падение.

На глазах сэра Генри, враз вырвав его из мечтаний, розовая бесформенная туша с сочным шлепком свалилась с постели и, немного повозившись на полу, медленно поползла в сторону распахнутого ради притока свежего воздуха окну. Конечности елозили по полу, вбрасываемые во все стороны, цеплялись клешнями за щели в полу — ковер тоже убрали и выкинули — и потом подтягивали тушу за собой.

— Роза? — опомнившись, сэр Генри бросился к ней, замешкавшись только для того, чтоб схватить с камина перчатки и торопливо натянуть. — Роза, что ты делаешь? Остановись.

Он кинулся к ней, опускаясь на колени и примериваясь, чтобы половчее обхватить туловище дочери. Но растопыренные пальцы скользили по слизи, а когда один из них случайно провалился в распахнувшуюся пору, сэра Генри всего передернуло. Усилием воли он заставил себя оставаться на месте, удерживая тушу от попыток добраться до окна.

— Нет, Роза, нет. Не делай этого. Остановись.

Туша продолжала попытки. Щупальца задвигались энергичнее. Одно из них хлестнуло сэра Генри по плечу так, что он чуть не потерял равновесие. Под перчатками что-то пульсировало и содрогалось.

— Остановись, Роза. Не надо. Перестань. Прекрати. Это же я. Я.

Голос. Знакомый голос. Голос, полный страха. Страха, от которого хочется уйти. Страшно. Больно. Нельзя тут оставаться. Почему не получается сдвинуться с места? Почему нельзя сдвинуться с места? Надо постараться. Надо приложить больше усилий. Надо…

— Нет, Роза. Нет.

Упершись коленями в пол, стиснув зубы, сэр Генри изо всех сил старался удержать тушу, не дать ей добраться до окна. И почему он решил проветрить комнату? Не нравился запах? А понравится ему, если «вот это» вывалится из окна? Да, эти комнаты выходят на сад, но все равно, за садом расположены особняки соседей. Если кто-то выглянет в окно, что он увидит? Это ему, Генри Фрамбергу, ясно, что под неприглядной оболочкой скрывается его дочь. Остальные увидят слизистый ком отвратительно воняющей плоти. И тогда…

— Нет, Роза, нет. Я не дам тебе уйти.

От напряжения он зажмурился, со свистом дыша сквозь стиснутые челюсти и чувствуя лишь, как конвульсивно бьется под его руками туша. Обхватив ее поперек, он невольно прижался грудью и сейчас смутно чувствовал, как пропитывается слизью рубашка. Но какое это будет иметь значение, если он не сможет удержать свою дочь?

Борьба продолжалась еще несколько минут, но постепенно рывки стали слабеть. В какой-то миг, изловчившись, сэр Генри рискнул отпустить одну руку и, сдернув с края постели сбившуюся в комок простыню, кое-как набросил ее на тело дочери.

Словно только того и ожидая, она расслабилась. Последняя судорога прошла по ее телу, дергаясь, утянулись под простыню щупальца. Туша свернулась в комок, и сэр Генри дрожащими от напряжения руками тщательно подоткнул края со всех сторон, для надежности потом прикрыв ее и второй простыней. После этого сил осталось лишь на то, чтобы сесть поудобнее, привалившись спиной к ножке кровати. Мелькнула мысль о том, что надо бы встать и закрыть окно. Мелькнула и пропала.

— Ну, что ты задумала, дурочка? — проворчал он, прикрывая глаза. — Захотела убежать? Почему? Разве тебе здесь плохо? У тебя есть я, твой папа. Папа не даст в обиду свою маленькую девочку. Мы справимся. Мы выживем. Джеймс нам поможет. Ты помнишь Джеймса? Должна помнить. Твой кузен… он и есть тот самый принц из сказки. Помнишь, твоя нянька рассказывала тебе истории? Я еще сердился на нее за то, что она забивает тебе голову глупыми выдумками. А это оказалось правдой. Я это понял. Пусть поздно, но понял. И ты пойми тоже. Просто поверь. Он вернется и все будет хорошо. Ты выздоровеешь. Станешь красивее, чем прежде. И мы поедем в Париж. А потом — в Италию. Во Флоренцию. Или в Венецию. А потом — в Испанию. Мы отправимся в путешествие. Втроем. И нам будет хорошо и…

Он осекся, почувствовав прикосновение. Случайно или нарочно, возясь, чтобы устроиться поудобнее или привлеченное звуками знакомого голоса, одно из щупалец выпросталось из-под простыней и, дотянувшись, коснулось клешней его опущенной руки.

Глава 22

Во дворе ее встретил знакомый запах. Миссис Чес с отвычки поморщилась, но вспомнила, что так или почти так пахло в подвале, когда там сидел Виктор. Может быть, это знак, что ее мальчик рядом?

— Виктор? — осторожно подала она голос. — Виктор, мальчик мой? Это мама…

Голос ее прокатился по двору и растаял. Миссис Чес сделала несколько шагов, направляясь в сторону башни. В стенах ее зияло несколько отверстий — где-то на месте дверных или оконных проемов, где-то просто обрушилась часть стены. Внутри царила темнота. Верна остановилась. Ей почудилось в темноте какое-то движение.

— Виктор? Виктор, это ты?

В ответ послышалось негромкое гудение, словно кто-то мычал сквозь стиснутые челюсти.