Проклятие сублейтенанта Замфира

— Они же враги…

— И мы им враги, но разве мы заслуживаем смерти? На поле боя всё зависит от тебя, твоих действий и Бога. А когда ты падаешь в неуправляемом аэроплане вниз, от тебя не зависит ничего. Можно молиться, но что ему наша боль, если Он не знает, что это такое, и что ему наша смерть, если сам Он вечен? Говорят, нас больше полутора миллиардов. Какова муравьиная куча! Разве за каждым муравьишкой уследишь?

Он снова замолчал. В вагон вошёл солдат, сказал что-то громко и отрывисто. Из-за ширмы выглянула сестра.

— Господин сублейтенант. Машинисты проверяют сцепки, скоро эшелон тронется.

Штабс-капитан повернулся с видимым облегчением, это не прошло мимо внимания Замфира.

— Прощай, Вась, Бог даст, ещё встретимся.

— Ты вернёшься на фронт?

— Да. Но не в кабину аэроплана. Может, попрошу о переводе в кавалерию.

По составу прокатилась дрожь, весомо лязгнули стыки. Анна Львовна вышла из-за ширмы и двинулась вдоль коек, проверяя, как лежат раненные и поправляя одеяла и подушки.

— Прощайтесь, господа, не то ваш друг уедет с вами в Кишинёв.

Замфир нашёл руку Сабурова, мягкую и холодную, и с чувством сжал.

— Мы увидимся, Костел, я знаю. Выздоравливай, друг.

— И ты береги себя, Вася!

У выхода в тамбур Василе обернулся. Сабуров не смотрел на него. Вытянув шею, он с тоской глядел в небо. Замфир спешно спустился в траву. Эшелон дёрнулся, со стоном провернулись колёса. Налетел свежий ветер и вычистил лёгкие от больничных миазмов. В воздухе закружились мелкие белые снежинки и таяли, не касаясь земли. Василе задумчиво проводил взглядом удаляющийся состав, где на больничной койке, с флягой под гипсом, уезжал в глубокий тыл совсем незнакомый Сабуров — потухший и сломленный. Что-то, смутно похожее на облегчение, всколыхнулось в Василе. Этот сверхчеловек, покоритель неба, оказался уязвимым. Теперь он был вялым и беспомощным, а Замфир напротив — окреп, исполнился силой и уверенностью. Это осознание было приятным и запретным удовольствием. Василе устыдился и прочитал «Конфитеор», каясь в грехе гордыни, и всё же до самого вечера он вспоминал влажную руку Сабурова, его изуродованное лицо, пучки слипшихся волос, торчащие из-под повязки. А более всего — растерянные слова про котёнка в обувной коробке.

Глава 10

Василе задумчиво проводил взглядом удаляющийся состав, где на больничной койке, с флягой под гипсом, уезжал в глубокий тыл совсем незнакомый Сабуров — потухший и сломленный. Что-то, смутно похожее на облегчение, всколыхнулось в Василе. Этот сверхчеловек, покоритель неба, оказался уязвимым. Теперь он был вялым и беспомощным, а Замфир напротив — окреп, исполнился силой и уверенностью. Это осознание было приятным и запретным удовольствием. Василе устыдился и прочитал «Конфитеор», каясь в грехе гордыни, и всё же до самого вечера он вспоминал влажную руку Сабурова, его изуродованное лицо, пучки слипшихся волос, торчащие из-под повязки. А более всего — растерянные слова про котёнка в обувной коробке.

* * *

Ноябрь прошёл, близилось Рождество. Замфир продолжал свои физические экзерциции. В качестве гимнастического снаряда он использовал колоду, которую вряд ли бы смог поднять в день своего прибытия на платформу Казаклия. Он не раз замечал жаркий взгляд дорогой Виорикуцы из-за занавески девичьей спальни. В такие моменты Василе принимал позы древнегреческих атлетов с античных ваз и, уже не скрываясь, улыбался для неё.

После поцелуя у насыпи их тянуло друг к другу с магнетической силой. Бодрствуя, Василе непрерывно чувствовал холодную пустоту перед своей грудью — там, где должна была быть Виорика. Тоска от того, что он не может заполнить её любимым телом, прижать к плечу милую головку, скручивала кишки в тугой клубок.

Их перестрелка взглядами не прошла мимо внимания Маковея. В один несчастливый день он заколотил гвоздями раму окна Виорики и начал запирать её комнату на ночь. Всё, что осталось разлучённым — случайные встречи в сенях, да взгляды за обеденным столом, полные счастливой муки. Они на краткий миг сплетали пальцы в темноте прихожей, или, глядя в разные стороны, касались пальцами ног под столом. Эти редкие прикосновения били сильнее электрического тока и только усиливали их страдания, но жить без них ни Василе, ни Виорика больше не могли.

Маковей становился всё более угрюмым. Амалия, напротив, ласково смотрела на влюблённых и сочувственно вздыхала. А как-то раз Замфир случайно услышал, как она с укоризной сказала мужу:

— Макушор, дети — вода, как ни замазывай, найдут, где вытечь.

Но, какими бы ни были разговоры четы Сырбу за дверью спальни, на людях Амалия перечить мужу не смела.

Как-то ночью, не вполне понимая, что они будут потом делать, Василе попытался вытащить вколоченные гвозди, но не смог поддеть ни одной шляпки. Пока он пыхтел с перочинным ножиком, Виорика в бессильной надежде смотрела на него через стекло. Вдруг глаза её расширились, она в панике замахала руками. Замфир опрометью кинулся к ретираде.

Он повторил обманный манёвр возлюбленной в ночь их первого поцелуя: перевёл дыхание и беспечной походкой вывернул из-за угла, и сразу столкнулся нос к носу с хмурым Маковеем.

— Несварение, господин сублейтенант? — ехидно полюбопытствовал тот. — Никак стряпня Амалии вам не впрок пошла? Или, может, желудочный грипп подхватили?

— Благодарю за заботу, но я здоров, — с достоинством ответил Замфир.

— А раз здоровы, так, может, на фронт германца бить пойдёте? Небось, скучаете без ратных подвигов? Из Трансильвании нас выкинули, Добруджа пала, немцы уже в Валахии, к Бухаресту идут. Вдруг наши войска без вас не справятся?

Замфир пропустил мимо ушей издевательский тон Маковея.

— К Бухаресту? — недоверчиво переспросил он.

— А вы и не знали? Если чуда не случится, к Рождеству в Королевском дворце будет новый домнитор, немецких кровей. Ах да, нынешний же тоже немец… Как я запамятовал? Кажется, ничего и не изменится…

— Господин Сырбу! Я бы вас попросил выбирать выражения!

— Донос на меня в Секретную полицию напишете?

— Не говорите чушь! Откуда вы всё это знаете?

— А вам, что ж, командование не докладывает?

Замфир призвал на помощь всю свою выдержку.

— Господин Сырбу! Я никаких сводок не получаю, а эшелоны давно уже идут без остановки. Откуда вы это знаете? Прошу вас, в Бухаресте мои родители!

— Ничего с ними не станется! Немцы что вам — звери, что ли? — сказал Маковей и добавил, смягчившись: — Иосиф выписывает «Диминеаца»… Лазареску, вы его знаете. Даёт почитать по старой дружбе, когда за покупками прихожу.

— Благодарю, — кивнул Замфир.

Он решил более Маковея не расспрашивать, а на утро нанести визит галантерейщику и прочитать новости собственными глазами. Заодно поинтересоваться: не согласится ли он привезти ещё один флакон жидкого мыла, пусть и за тройную цену.

Василе взялся за ручку двери, когда сзади, очень близко, раздался тихий голос Маковея.

— У меня тут, господин сублейтенант, лис повадился вокруг курятника ходить. Четыре ночи его выглядывал, и всё-таки выследил. Всадил в него два заряда крупной дроби. Мог бы, конечно, поаккуратнее, но уж больно не люблю, когда кто-то к моим курочкам лезет. Собрал потом ошмётки и прикопал в лесу.

— К чему это вы? — Замфир попытался говорить спокойно, но, не смотря на прохладную ночь, ему вдруг стало жарко — настолько, что на лбу выступила испарина.