Проклятие сублейтенанта Замфира

В этой двойственности: живого, но животного и человечного, но мёртвого, крылся какой-то смысл, но какой — Замфир никак не мог уловить. Он мельком заглянул на кухню, сухо кивнул Амалии и рассеянно улыбнулся Виорике. Маковея не было. Василе отправился делать ежеутренние упражнения и умываться, но только бросил взгляд на рукомойник — и обомлел. Его флакона, уже на две трети пустого, не было.

Ночной кошмар ворвался в его жизнь, рот наполнился слюной с привкусом корицы, онемели изнутри щёки. Замфир деревянным шагом, на негнущихся ногах, вошёл в свою комнату и вытащил револьвер.

Все его сны в этом доме складывались в странную мозаику с множеством лишних элементов. Что она изображала, Василе не улавливал, он видел в цыганской пестроте только одно чёткое и ясное место. Его жизнь напрямую зависит от уровня жидкого мыла в бутылке. Той бутылке, которая пропала.

Решительно отмахивая револьвером шаги, он подошёл к конюшне — впервые за всё время, что жил в этом доме. У приоткрытого створа его решимость ослабла. Он остановился и осторожно заглянул внутрь.

Большой сарай на четыре стойла был почти пуст. Посредине, на дощатом полу, усыпанном редкими пучками соломы, стояло странное существо, похожее на лошадь. Серая в розоватых яблоках, с розовыми окаймлёнными бабками, неимоверно худая, с раздувшейся грудью. Её голова, тяжело провисшая в холке, казалась черепом, обтянутым шкурой. Замфир видел каждую костную шишку, выпирающую сквозь кожу.

Лошадь судорожно втягивала в себя воздух, но, не в силах расправить лёгкие, захлёбывалась надсадным кашлем.

Из темноты вышел Маковей с ушатом и ногой подопнул низкую скамью ближе к лошадиному боку. Плеснуло, и по боку деревянной бадьи поползла ослепительно-белая пена. Замфир стиснул рукоять так, будто хотел выжать из неё сок. Не замечая наблюдателя, Маковей натянул овечью варежку и зачерпнул воды в бадье. Он что-то ласково бормотал под нос и тёр шкуру, прямо по уродливо торчащим рёбрам. Вода со стуком падала на пол, мокрая шкура темнела, снежная пена таинственно сверкала, с тихим треском лопались пузыри.

Замфир, не в силах более сдерживаться, шагнул внутрь. Его длинная тень легла на затылок Сырбу, и он почуял, его плечи напряглись, движения замедлились. Маковей осторожно повернул голову и скосил взгляд.

— Шувано? — выкрикнул Василе. Страх и ярость терзали его попеременно, и голос сорвался на фальцет.

Глава 11

Маковей убрал руку от лошадиной шкуры. Вода с хлопьями пены стекала с перчатки на пол. Капли стучали о доски пола, и Замфиру этот звук был равноценен стуку молотков о крышку гроба.

— Что ты несёшь?! — спокойно спросил Маковей.

Старая кляча перед ним тяжело дышала, а, когда заходилась в кашле, пена сползала по острым рёбрам под брюхо. Маковей не выказывал никакого волнения. Он стоял, терпеливо подняв руки, и это окончательно вывело Замфира из себя.

— Ты — шувано! Я всё знаю!

Василе взвёл курок. Лязгнул металл о металл. Маковей вздрогнул. Свободной рукой он похлопал лошадь по спине и сказал с издёвкой:

— Не бойся, Бьянку, господин офицер на солнце перегрелся. Солнышко в декабре коварное…

— Не морочьте мне голову, фрунташ Сырбу! Бросьте варежку и отойдите

от корыта! Медленно!

— Да с чего бы?

В голосе Маковея не было ни капли страха, будто не был в его спину

нацелен заряженный револьвер.

— Не забыл ли господин столичный хлыщ, в чьём доме он квартировать

изволит?

Зато ехидства в нём было, хоть черпаком выплёскивай. Замфир попытался выдохнуть, но лёгкие окаменели. В его голове мелькнула глупая мысль, что цыган может быть заговорённым и обычная пуля не причинит ему вреда. Василе всегда старался жить аккуратно, не совершать необратимых поступков и оставлять дверь позади открытой, но суеверный страх коварно толкнул его в спину. Он перешагнул тот порог, за который вернуться не получится. Что бы дальше ни происходило, его жизнь прежней не станет.

Пистолет дрожал. Замфир не сразу сообразил, что ствол ушёл в сторону и целит в голову лошади. Кляча с трудом повернула морду в его сторону. Мутными от страдания глазами она смотрела на Василе. Прогреми сейчас выстрел, и благодарная Бьянка ангелом серым в розоватых яблоках унесётся в рай. Замфир подпёр рукоять второй рукой и прицелился в спину Маковея. Потом подумал и поднял выше, поймал на мушку кудрявый затылок.

— Отойди… от моего мыла… — раздельно сказал он.

Василе было страшно. Раньше револьвер на боку успокаивал. Пусть стрелял он только в тире, но каждая из шести свинцовых пуль в барабане способна остановить любого здоровяка, и это осознание вселяло уверенность в себе. Сейчас Замфир впервые в жизни направил револьвер в голову живого человека. Палец лежал на курке, и стоило ему пальцем продавить упругую пружину, как одна из пуль поставит точку в жизни Маковея Сырбу — проклятого цыганского колдуна, мужа госпожи Амалии, отца Виорики…

Замфир сделал то, что делать никогда и ни в коем случае нельзя, но в его жизни не было человека, который мог об этом предупредить. Он сначала достал оружие, потом начал думать о последствиях. Его богатая фантазия уже расписывала картины похорон, рыдающих женщин, высокомерно-презрительных офицеров военной полиции, трибунала… Палец на спусковом крючке задрожал, ладонь вспотела, и потяжелевший револьвер чуть не выскользнул из рук. Василе встал пошире и до боли сжал рукоять.

— Отойди… от моего… мыла… цыган! — повторил он.

— Убери пистолет, болван, ты всё равно не выстрелишь! Раньше от

страха сдохнешь. — расслабленно и ехидно ответил Маковей.

Отсутствие страха в голосе стрелочника пугало больше всего. Тот, как бы невзначай переступил, но так, что правая нога его оказалась за скамьёй с ушатом. Это движение заметил Замфир.

— Ещё одно движение, и я стреляю! — завопил он и в тот же миг

вспомнил, что в доме рядом находятся две женщины. Василе испуганно

глянул через плечо. Дверь с треском распахнулась, на крыльцо выскочила Амалия с лопатой в руках. В два прыжка она слетела по ступенькам и кинулась к конюшне. Маковей не мог её видеть, но вся эта ситуация его порядком разозлила. Презрение, которое он испытывал к сублейтенанту, распалило злость.

— Да катись ты к чёрту! — зарычал Маковей и пнул ушат.

Замфир отвлёкся на Сырбу, увидел, как из падающей бадьи льётся вода и сразу уходит сквозь щели в дощатом полу, как опадают хлопья пены,

бесценной, как его жизнь. Все мысли улетели из головы, ушли в сырую

землю под конюшней вслед за мыльной водой. Горло отпустило, воздух

вырвался из лёгких криком отчаяния. Палец сам нажал на курок, и раздался выстрел. Василе успел увидеть, как выкатились глаза на багровом от натуги лице, левая нога Маковея шаркнула по полу в неуклюжем реверансе, он вскрикнул и сразу умолк. С тревогой и надеждой он смотрел через плечо сублейтенанта. Замфир уже выбирал свободный ход курка для второго выстрела, но что-то твёрдое, пахнущее жирной землёй и червями, врезалось ему в затылок. Замфир удивлённо хрюкнул, дощатый пол вздыбился и врезался ему в лицо.

— Господи, только не снова!.. — непонятно всхлипнула Амалия. — Я не переживу!

За открытыми воротами, стоя на отвесной стене зелёной травы, рыдала Виорика. Кудлатый пёс весело проскакал за её спиной куда-то вверх. В голове осколки черепа покачивались в растаявшем мозгу, как ледяное крошево в чаше для пунша. Больше Замфир не чувствовал ничего. Где-то за спиной стонал и ругался Маковей, трещала разрываемая ткань.

— Что ты ему сказал? — рыдающим шёпотом спросила Амалия у мужа. — Почему он в тебя стрелял? Скажи правду! Это Тайная полиция?