Проклятие Ведьмака

Это был брат Питер. Я узнал его по венчику седых волос вокруг лысой головы, по сутулой спине и плечам. По лицу узнать его было невозможно, потому что из-за следов побоев и пятен запекшейся крови он был сам на себя не похож. Сломанный нос почти расплющился по лицу, один глаз превратился в раздувшуюся красную щель.

Ужасно было видеть этого доброго человека в таком состоянии. Сначала он позволил мне сбежать, потом рассказал, как добраться до камеры, чтобы спасти Ведьмака и Алису. Наверно, под пытками он сознался во всем. Чувство вины накрыло меня.

– Прежде это был брат, верный слуга церкви! – провозгласил квизитор. – Однако взгляните на него сейчас! Взгляните на этого предателя! На того, кто помогал нашим врагам и стал союзником тьмы. У нас есть его признание, написанное собственноручно. Вот оно!

Он поднял лист бумаги, показывая его всем.

Никто, конечно, не имел возможности ничего прочесть – там могло быть написано что угодно. Но даже если сказанное соответствовало действительности, одного взгляда на несчастного брата Питера было достаточно, чтобы понять – признание из него выбили. Это было нечестно. Тут даже и не пахло справедливым судом. Ведьмак как-то рассказывал, что, когда людей судят в замке в Кастере, там, по крайней мере, происходит настоящее слушание – есть судья, есть обвинитель и есть человек, который пытается оправдать обвиняемого. Здесь же квизитор все делал сам!

– Он виновен, в этом нет никаких сомнений, – продолжал он. – И потому мой приговор таков: от вести его в катакомбы и оставить там. И да будет Господь милостив к его душе!

Внезапный вздох ужаса пронесся над толпой, причем чувствовалось, что больше всех потрясены сидящие перед платформой священники. Они-то точно знали, какая судьба ждет брата Питера – его расплющит Лихо.

Питер попытался что-то сказать, но у него слишком распухли губы. Один из охранников кулаком ударил его по голове, квизитор наградил злобной улыбкой. Несчастного потащили к двери в задней части платформы, и не успел он оказаться снаружи, как вперед вывели следующего пленника. Сердце у меня упало. Это был Ведьмак.

На первый взгляд ему пришлось несравненно легче, чем брату Питеру, – на его лице было всего лишь несколько синяков. Но потом я заметил такое, от чего меня пробрала дрожь. Он щурился от яркого света факелов и казался сбитым с толку, в глазах застыло отсутствующее выражение. Он выглядел… потерянным, как если бы у него отшибло память и он забыл даже, кто он такой. Как же, должно быть, сильно его били!

– Перед вами Джон Грегори. – Громкий голос квизитора эхом отдавался от стен. – Апостол дья вола, ни больше ни меньше, который на протяжении многих лет занимался своим богопротивным ремеслом по всему Графству, выманивая деньги у легковерных людей. И вы думаете, что этот человек покаялся? Признал свои грехи и умолял о милосердии? Нет, он проявил упрямство и ни в чем не сознался! Теперь очистить его может лишь огонь, только в этом его единственная надежда на спасение. Но хуже того: не удовлетворившись тем, что заключил сделку с дьяволом, он обучал своему ремеслу других. Отец Кэрнс, прошу тебя встать и дать показания. С одной из передних скамеек поднялся священник и вышел вперед, оказавшись в свете факелов. Он стоял спиной ко мне, я не видел его лица, но разглядел забинтованную руку и узнал голос, который слышал в исповедальне:

– Господин квизитор, Джон Грегори привел с со бой в этот город ученика, чья душа тоже уже отрав лена. Его зовут Томас Уорд.

Я услышал, как Алиса тяжело задышала рядом. Колени у меня задрожали, и внезапно я остро осознал, как опасно находиться здесь, так близко к квизитору и его вооруженным приспешникам.

– Милостью Господа нашего мальчик оказался у меня в руках, – продолжал отец Кэрнс, – и если бы не вмешательство брата Питера, позволившего ему сбежать, я доставил бы его на допрос. Однако я успел поговорить с ним, господин. Мальчик упрям не по годам и не поддается никаким словесным убеждениям. Сколько я ни старался, он так и не понял, что стал на неправедный путь, и в этом нужно винить Джона Грегори, человека, который не только сам практиковал свое вредоносное ремесло, но и развращал молодежь. Насколько мне известно, через его руки прошло не меньше двадцати учеников, и теперь они занимаются тем же и сами имеют учеников. Вот каким образом дьявольская порча распространяется по всему Графству!

– Благодарю тебя, отец. Можешь сесть. Одних твоих показаний достаточно, чтобы осудить Джона Грегори!

Когда отец Кэрнс сел, Алиса сжала мой локоть.

– Пошли, – зашептала она мне в ухо. – Оставаться тут слишком опасно!

– Нет, пожалуйста, – зашептал я в ответ. – Еще чуть-чуть…

То, что здесь прозвучало мое имя, напугало меня, но я хотел задержаться еще немного, чтобы точно знать, какая судьба ждет моего хозяина.

– Джон Грегори, ты заслуживаешь одного-единственного наказания! – провозгласил квизитор. – Тебя привяжут к столбу и сожгут живьем. Я буду молиться за тебя. Я буду молиться, чтобы боль помогла тебе осознать ошибочность избранного тобой пути. Я буду молиться, чтобы ты просил Господа о прощении. Тогда тело твое сгорит, но душа спасется.

Во время этой речи квизитор неотрывно сверлил Ведьмака взглядом, но с таким же успехом он мог выкрикивать свой приговор, обращаясь к каменной стене. В глазах Ведьмака не мелькнуло даже искры понимания. В каком-то смысле это было хорошо, потому что он, похоже, не имел представления, что здесь происходит. Но это же заставило меня осознать, что, если даже каким-то образом я сумею освободить его, он, возможно, никогда не будет таким, как раньше…

Ком застрял у меня в горле. Дом Ведьмака стал моим новым домом, я помнил все его уроки, все наши разговоры, все жуткие сражения с тьмой. Мне будет недоставать всего этого, и при мысли, что наставника сожгут живьем, на глазах у меня выступили слезы.

Мама была права. Поначалу я колебался относительно ученичества у Ведьмака. Меня страшило одиночество. Однако мама сказала, что я смогу разговаривать с Ведьмаком и что, хотя он учитель, а я ученик, со временем мы станем друзьями. В тот день я не мог сказать наверное, подружились ли мы, потому что он часто обращался со мной сурово и сердился на меня, но одно я знал точно: мне будет недоставать его.

Когда охранники потащили Ведьмака к задней двери, я кивнул Алисе и, наклонив голову и стараясь не встречаться ни с кем взглядом, повел ее по балкону и дальше, вниз по лестнице. Снаружи небо уже начало светлеть. Когда ночная темнота окончательно рассеется, кто-нибудь может узнать нас. Теперь на улицах было гораздо больше народу, и за то время, что мы провели внутри, толпа около здания, где шел суд, по меньшей мере удвоилась. Я проталкивался к задней части дома, к двери, откуда выводили пленников.

Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять – надеяться не на что. Ни одного пленника мне рассмотреть не удалось, что неудивительно, поскольку около двери столпились не меньше двадцати охранников. Можно ли даже думать о том, чтобы что-то затевать против них? Сердце у меня окончательно упало, и, повернувшись к Алисе, я сказал:

– Пошли отсюда. Тут ничего не поделаешь.

Мне хотелось поскорее спрятаться в подполе, поэтому шли мы быстро и по дороге не проронили ни слова.

Глава 12 Серебряные врата

Когда мы наконец оказались в подполе, Алиса & устремила на меня гневный взгляд:

– Это несправедливо, Том! Бедная Мэгги! Она не заслуживает смерти на костре. Никто из них не заслуживает. Нет, нужно что-то делать!

Я пожал плечами, глядя в пространство. Мой разум оцепенел. Вскоре Алиса легла и уснула. Я пытался последовать ее примеру, но мысли о Ведьмаке не давали мне покоя. Ну да, вроде бы никакой надежды нет. Но может, стоит пойти к месту казни? Может, тогда какая-то возможность и появится? Я без конца обдумывал этот план, прикидывал так и эдак и в конце концов решил, что с наступлением сумерек покину Пристаун и пойду домой, чтобы переговорить с мамой. Она подскажет, что делать.

Все случившееся здесь мне не по зубам, я нуждаюсь в помощи. Мне предстояло идти всю ночь без сна, поэтому было бы разумнее выспаться сейчас, пока есть возможность. Однако задремал я далеко не сразу. Когда же это произошло, мне почти сразу же стал сниться сон: я снова был в катакомбах.

Как правило, во сне ты не понимаешь, что спишь. Однако если это все же случается, как правило, происходит одно из двух: либо ты тут же просыпаешься, либо остаешься во сне и дальше действуешь по своему желанию. Так, по крайней мере, всегда бывало со мной.