Проклятые вечностью
Шрифт:
Анна оказалась права, сейчас их троица оказалась на обочине жизни, вызвав на себя гнев бессмертных, их общий враг был куда сильнее каждого из них, а значит, хотя бы на время им надлежало забыть о старой розни, сосредоточив усилия на Викторе и Мирабелле. К тому же, если Дракула падет до того, как сможет раскрыть тайну их общего прошлого, последнее так и останется сокрытым в пыли веков. И сейчас, зная некоторые подробности былой жизни, лишавшие душу покоя, Ван Хелсинг уже не мог прозябать в забвении.
Его кровь смогла открыть Селин лишь маленькую частичку его истории, а он хотел знать все. Хотел сорвать все маски, за которыми скрывались предательство и ложь — две вечные стороны на медали заговорщиков.
В этих мрачных мыслях прошел его, наполненный одиночеством и сомнениями путь, поэтому
Страх перед темнотой был ему неведом, а потому он смело ринулся вперед, проходя меж стройными рядами могил, то и дело натыкаясь на обломки старых надгробий, обращавшихся в тлен вслед за теми, кто покоился под ними. Каждое мгновение его взгляд останавливался на покосившихся от времени крестах или встречался с пустыми глазами статуй, взиравших на него из потустороннего мира, а оттого холодок пробежал по его спине.
Никогда в жизни не было такого, чтобы охотник страшился, слушая суеверные россказни о проклятых, или боялся призраков, обитавших на грани миров, но сейчас, по неведомой даже ему причине, каждый шаг давался ему все с большим трудом, а душу охватывало неясное волнение. И дело было не в пугающей атмосфере, не в заунывном поскрипывании деревьев, простирающих к небесам свои кривые ветви, не в скрипе ограды, ударяющейся о камень.
Несколько недель назад в погоне за оборотнем, он уже был здесь ночью, ступал по священной земле обители усопших, но тогда даже мускул не дрогнул на его лице, а теперь вся душа трепетала и рвалась наружу из темницы бренной плоти. Он не понимал этой перемены, а потому начинал опасаться собственных мыслей. Раньше кладбище представлялось ему лишь местом упокоения мертвых тел, переступивших порог земной жизни и из вместилищ красоты сделавшихся прахом, теперь же ему казалось, что он видел их беспокойные души, вырвавшиеся из гробового плена.
Но когда его взгляд столкнулся с мраморным изваянием, стоящим на широком постаменте у дальней ограды, охотник впал в какое-то оцепенение. Лунный свет, падая на раскинутые в разные стороны крылья ангельского создания, заставлял статую светиться в ночи. Пройдя по заросшей ежевикой тропе, Ван Хелсинг подошел ближе, вглядываясь в безмятежное лицо совсем еще юной девушки, увековеченной в камне. Природа оставила на мраморе свой отпечаток, избороздив полунагой силуэт и волосы незнакомки мелкими трещинками, но ее лик прошел сквозь века нетронутым ни временем, ни стихией, сохранив прекрасные черты. Высокие скулы, прямой нос, большие глаза и венец длинных волос, скрывающих округлые груди — это была красота истинной аристократки, которой могли позавидовать древние богини. Но когда взгляд скользнул по эпитафии на надгробной плите, его сердце пропустило удар, а душу сдавило в стальной хватке отчаяния. Холодная надпись гласила:
То не мертво, что вечность охраняет,
Смерть вместе с вечностью порою умирает!*
Несмотря на то, что он слышал эти слова впервые, они показались ему удивительно знакомыми. Его разум начал биться в лихорадочных мыслях, пытаясь вернуть к жизни затерянные в вечности воспоминания, но все усилия терпели провал за провалом, а смысл написанных слов все глубже впечатывался в его сознание. Эпитафия, которая вначале показалась ему бессмысленным набором слов, все больше обнажала глубокий философский смысл, олицетворяющий жизнь, как замкнутый круг. Это был настоящий жизненный парадокс: ведь единственным охранником вечности была, как ни странно, смерть, которая погибнет лишь вместе с вечностью, ибо когда не будет сущего, не будет и смерти, но она бессмертна, потому что вечность не знает конца, и при том жива, ибо перейдёт чрез все века. Однако для тех, кто видел оборотную сторону ночи, был ясен и другой, сокрытый от людей смысл: ибо охранниками вечности были бессмертные — дети ночи, в их жилах не текла кровь, но они не были мертвы, они существовали в тени, вбирая с кровью жертв их знания, накапливая вековую мудрость. Каждый из них олицетворял смерть и был хранителем вечности, и лишь их погибель могла оборвать вечность, ибо
вместе с прахом вампиров по ветру развеивались их вековые знания, история цивилизаций канувших в Лету, завершалась целая эпоха.Но когда порыв ветра колыхнул молодую поросль ежевики, стелящуюся по камню, Ван Хелсинг увидел вторую надпись у самого основания плиты, едва заметную, куда хуже сохранившуюся, укрытую мхом, но все еще читаемую. Убрав сухие ветки, охотник ножом провел по очертаниям букв, чтобы слова стали более отчетливыми и прочитал:
Да сотворит Господь милость и истину с тобою!
Ибо твой грех — мой, возлюбленная сестра!
Еще раз оглядев статую с ног до головы, охотник увидел небольшой разлом — отходящую плиту у каменного постамента, говорящую о том, что когда-то оттуда было что-то извлечено или же, наоборот, положено. Подойдя к подножию почти вплотную, охотник засунул в щель лезвие ножа, которое ушло вглубь практически до основания, пропоров пустоту. Не понаслышке зная о том, что богатые семьи часто делали тайники у основания могил, Гэбриэл, используя литой клинок как рычаг, постарался отодвинуть глыбу. Скользнув по камню, кинжал высек десятки искр, издав отвратительный лязг, но все же исполнил свое предназначение. Охотник сумел отодвинуть плиту и просунуть руку к основанию могилы. Там была лишь пустота и примятая земля, но, скользнув по ней ладонью, он нащупал едва заметное углубление, продавленное каким-то тяжелым предметом в те далекие времена, когда почва была еще мягкой. Очевидно, эту таинственную вещицу забрали задолго до того, как он нашел это хранилище, а потому, вернув плиту на свое место, Ван Хелсинг уже собирался продолжить свой путь, когда его взгляд скользнул по высеченным на мраморе цифрам: 1443-1462гг. В тот же миг в разуме раздался голос Дракулы, воскрешая в памяти разговор в замке Франкенштейна и их первую встречу.
— «Эта женщина умерла в тот же год, что и граф!» — пронеслось в его голове. Это совпадение показалось ему не случайным, а учитывая то, что в пятнадцатом веке среди жителей городка была лишь одна семья, способная себе позволить воздвигнуть над усопшим подобный монумент, сомнений в том, кем была эта таинственная незнакомка, у него почти не осталось. Было ясно, что она принадлежала к роду Валериусов, оставалось непонятным другое: почему ее не похоронили в семейном склепе? Если в суждениях опираться лишь на логику, эта незнакомка была сестрой Дракулы, но ни в одной летописи не говорилось о ее существовании. А это породило новую череду вопросов.
— Испокон веков кладбище было местом встречи живых и мертвых, проблема заключается лишь в том, что даже в смерти последние не могут обрести покой, потому что те, в чьих жилах течет живая кровь, не могут побороть своего любопытства, — проговорил до боли знакомый голос за спиной охотника. — Не думал, что ты доберешься так быстро!
— Я послушал твой совет! — отозвался охотник, в некоторой степени пристыженный своим поступком.
— И что же привело тебя на эту могилу? — холодным голосом поинтересовался Дракула, поравнявшись со своим бывшим другом.
— Невидимая рука! Чья-то воля! Кто эта женщина? — бросил Ван Хелсинг, с удивлением наблюдая за тем, как вампир положил на надгробную плиту кованую бронзовую розу, будто переливавшуюся при лунном свете.
— Ты мне скажи! Ведь еще несколько минут назад ты с таким рвением осквернял ее могилу, пытаясь отыскать то, что я забрал три века назад.
— Да как ты смеешь? — прорычал охотник, но, встретившись с холодным взглядом графа, смирил свой гнев.
— Не кричи. Не стоит беспокоить мертвых. Я думаю, тебе прекрасно известно, что бывает, когда они поднимаются из могил.
В тот момент между ними воцарилось гробовое молчание. Каждый из них тихо взирал на ангельский лик девушки, на щеках которой, будто слезы горести, застыли капли воды, которых охотник не заметил раньше. Она взирала на своих гостей с легкой полуулыбкой, застывшей на каменных губах, с каким-то возвышенным спокойствием, которое способно отразиться лишь на лицах тех, кто нашел упокоение в райских садах.
Ван Хелсинг не мог наверняка сказать, сколько минут, а может быть часов, они провели в молчаливой задумчивости, но одна мысль, раскаленным железом жалившая его сердце, никак не давала ему сложить эту пугающую головоломку.