Проклятые вечностью

— О, Гэбриэл, порой мне кажется, что наши возможности ограничиваются лишь фантазией Творца, ведущего свою игру, чтобы развеять тысячелетнюю скуку.

— Это людские судьбы, а не игра?

— Не будь наивным, мой друг. Это самая интересная игра из всех. Здесь нет мелочных человеческих розней из-за земли, скота или женщин. Это великая игра: один Бог против другого, добро против зла, и судьба всего живого положена на хрупкую чашу весов. Здесь ты — ближайший соратник Господа, и я — сын Дьявола — мы оба лишь пешки, покорно ожидающие, пока один из них решит сделать свой ход, но они оба бессмертны, как сама вечность, а потому, партия длится уже не первый век.

— Это ложь. Это просто невозможно!

— Ну что ж, если ты не веришь моим словам, не вижу смысла их тратить на пустые разговоры, — пожав плечами, отозвался граф.

— Нет, — почти жалобно простонал Ван Хелсинг, даже боясь предположить, что еще расскажет Дракула об их общем прошлом. — Продолжай.

— Как бы то ни было, выбор у меня был небольшой. Либо ты с кучкой рыцарей из Ордена, либо ничего, а хрупкая надежда была все же лучше, чем никакая. Я согласился, собрал остатки сил, и мы выступили к границе. Два года мы вели с турками партизанскую войну, защищая христианские земли от иноверцев, и были вознаграждены за это победой. Но я, как мне казалось тогда, получил еще одну награду — преданного друга, брата, разделившего со мной не только тяготы битвы, но собственную кровь.

— Братание?!

— О, я вижу, твоя зазноба поведала тебе и об этом! Да, мы стали братьями крови, — проговорил вампир, показывая ему белесый шрам на своем запястье. — Это была твоя первая ошибка, вызвавшая впоследствии гнев Господень.

— Ошибка?

— А ты как думал?! Проблема заключается в том, что даже небесные воины, оказавшись на земле, становятся подвержены людским порокам, как и посланники тьмы, но последних за это не подвергают анафеме. Ни ты, ни я в тот момент не подумали о том, что языческий обряд, магия крови, повлекут за собой такие непредсказуемые последствия. Нельзя делиться святостью, Гэбриэл. Но это было лишь верхушкой айсберга.

— Ты уже наговорил достаточно!

— Мне остановиться? — с веселой улыбкой проговорил вампир, наслаждаясь тем моральным превосходством, которым обладал в этот момент над охотником.

— Нет, — недовольно буркнул он.

— По сути, твоя миссия была выполнена, но ты так и не получил приказа вернуться на небеса, а потому, сохранив твою ангельскую сущность в тайне, мы вернулись в мой родовой замок, — Дракула бросил беглый взгляд на темные стены, увитые плющом. — Там нас как всегда встретила Изабелла, ставшая еще прекрасней. Несмотря на холод, на царивший мрак, она выскочила встречать победителей и кинулась мне на шею, едва мы переступили порог. Представь себе конфуз, дочь служанки кидается на шею господину. Мне было почти сорок, а ей без малого двадцать. Так началась наша печальная история, которая привела нас к тому, что ты видишь сейчас.

— Что произошло после?

— Для начала пришлось вернуться к кровавой политике, ибо привыкшее к жизни в военное время население оказалось совершенно не готово к миру. Разбой и мародерство процветали, то и дело вспыхивали локальные мятежи, которые приходилось жестоко карать. И тут-то начались наши с тобой первые разногласия. Будучи слугой Господа, ты не мог принять мои методы правления, хотя они и были обоснованы и полностью отвечали требованиям эпохи. Кто сказал, что сажание на кол — жестокое наказание? Вырезая десятки на глазах у тысячной толпы, я на корню пресекал бунты, я, по сути, спасал остальных. Но ты не желал меня понять, постоянно взывая к милосердию, но забывая о том, что добрые правители долго не живут.

— А Изабелла, что было… — охотник замялся, так и не решаясь облачить свои мысли в слова.

— Мы втроем были неразлучны. В тот миг, я думаю, что каждый из нас узнал о том, что значит семейное тепло, но женская красота — это такая сила, которая оставляет след даже после своего исчезновения, волнуя душу и сердце, а ее красота, в том числе и духовная, всегда была рядом. Тогда-то Валерий и открыл нам тайну ее происхождения, но было уже поздно, я не мог повернуть назад. Мы оба, ты и я, полюбили Изабеллу той любовью, которой недозволенно любить брату или слуге Господа. Эта была грешная любовь, безнадежная, но она зажгла наши сердца.

— Но как ты мог! Она была твоей сестрой?

— А как ты мог презреть все заветы Господа и воспылать пагубной страстью к женщине? Это был наш общий грех. Твой — ничуть не меньший, чем мой. И наша вторая ошибка, которая не могла остаться безнаказанной. Тогда мы впервые узнали, как остро может ужалить жало ревности. Мы оба страшились этих чувств, бежали от них, но нельзя убежать от себя. Мы бежали по кругу и неизменно возвращались туда, где ждала нас Изабелла.

— Кого выбрала она?

— А вот тут как раз начинается история нашего падения. Не желая делить ее любовь ни с кем, я спрятал ее в тайном убежище, но этим не ограничился. На какие только глупости не готов пойти объятый страстью разум. Я отправил прошение в Ватикан о расторжении своего брака.

— Но это было чистой воды безумием! Ни один священник не согласился бы Вас обвенчать.

— Валерий был не таким уж непогрешимым, как принято считать. Он тоже не любил свою жену, воспылав страстью к служанке, но так и не решился нарушить привычные устои, я же решил пойти до конца. Я понимал, что Господь не благословит наш союз, просто хотел быть свободным. Жить во грехе, не будучи обремененным клятвами верности другой женщине, все как-то спокойней, но в тоже время я изо всех сил цеплялся за трон. Любовь и власть — два самых сильных порока, заставляющих нас терять голову. Как ты понимаешь, мой отец не желал мириться с таким положением дел, а потому, моя судьба была решена, к тому времени у меня уже был наследник, которого по трагическому стечению обстоятельств после моей смерти унесла холера, а жена носила под сердцем еще одного малыша, а значит, оставалось только выбрать палача для исполнения этого богоугодного дела. И им, как ты понимаешь, оказался божественный посланник. Ревность и желание освободить мир от жадного тирана сделали свое дело, ты согласился, а мой отец еще и услужливо подлил масло в огонь, сказав тебе, что я насильно принудил сестру к близости.

— А это было не так?

— Разумеется, нет! Как бы то ни было, мне была послана весть о том, что мусульмане вновь угрожают нашим границам. Ничуть не сомневаясь в правоте этого послания, я начал собирать войска, в лагере мы с тобой снова встретились, но, как ты понимаешь, уже не смогли увидеть друг в друге братьев. Тогда нас держало вместе лишь чувство долга и желание защитить родной край и родных людей, но даже долг отошел на второй план перед ревностью и коварными наветами, которыми нам отравляли разум. В один из дней чаша терпения переполнилась и смерть пришла за одним из нас.

— Но почему ты не сопротивлялся?

— Спустя несколько месяцев постоянных вылазок, как раз в день о котором ты говоришь, я получил письмо от Валерия, сообщавшее о смерти Изабеллы. Она любила меня, но в нужный момент меня не оказалось рядом, и ее забрали. Забрали ни войны, ни болезни, а собственный отец. Валерий слишком сильно боялся гнева Всевышнего, слишком дорожил своим добрым именем и просто не мог допустить огласки. Он предпочел пожертвовать дочерью и ее еще не рожденным ребенком, чтобы восстановить нарушенное нами равновесие. Патриарх рода должен в первую очередь думать о чести и процветании семьи. А потому он проклял меня, и убил Изабеллу. А я… я всего лишь хотел последовать вслед за ней и ты мне в этом помог. Только вот высшие силы распорядились нашими жизнями иначе. Чтобы ее душа попала в рай, я взял наш грех на себя, но, как оказалось, дважды проклятый не может найти упокоение ни в одном из миров. Для меня были закрыты не только врата рая, по известным тебе причинам, но и двери преисподней, а на земле осталась пара незаконченных дел, ибо собственный отец обманул меня.

— И тогда ты решил заключить сделку с Дьяволом и вернуться, чтобы отомстить?

— Именно. При жизни я стал жертвой заговора и хотел, чтобы каждый предатель ответил за свои деяния.

— Что ты чувствовал в момент смерти? — спросил Ван Хелсинг, сам не понимая почему, но еще сильнее он удивился, когда услышал ответ. Сейчас их разговор больше походил на некое пародию дружеской беседы, чем на обличительную речь старых врагов, а потому охотник испытал некое облегчение.

— Ярость, замешательство, одиночество и, к собственному стыду, страх. В тот момент я решил, что не желаю их чувствовать никогда! И эти мысли оказались материальными, низвергнутый с небес услышал их и предложил мне некую альтернативу.