Проклятый Лекарь. Том 2

И что я получил взамен? Три! Общий баланс после всех затрат и «прибыли» — девять процентов! Расход был тотальным.

Я не просто не заработал. Я ушёл в глубокий минус.

Но черт побери, почему так мало Живы в благодарность? Военные не умеют говорить «спасибо»?

Почему? В чём ошибка?

Мой мозг, игнорируя физическую слабость, немедленно начал лихорадочный поиск причин.

Может, проклятье считает некромантию грязной энергией? Не засчитывает спасение, если в нём была использована магия смерти? Исцеление по его правилам должно быть чистым?

Но какая разница каким именно способом спасти жизнь? А ведь это было именно спасение.

Или всё-таки дело в самом Свиридове? Его благодарность ещё не «созрела». У него сильный шок, чтобы в полной мере осознать, что произошло. Его мозг ещё не обработал тот факт, что он только что умер и вернулся.

Благодарность — это осознанная эмоция. А он пока просто дезориентированный кусок мяса, не способный на сложные чувства.

А может, и то, и другое? Проклятье оштрафовало меня за использование тьмы, урезав награду, а тот мизерный остаток, что прошёл, был всем, на что был способен его потрясённый разум.

Какая бы ни была причина, результат был один. Моя гениальная схема «лечи живых — тренируйся на мёртвых» только что потерпела сокрушительное фиаско.

Холодный гнев, которого я не чувствовал с первых дней в этом мире, снова накатил волной. Если каждое такое «чудо» будет стоить мне огромных затрат энергии, а приносить жалкие крохи… Арифметика была простой и беспощадной. Я не смогу так выжить.

Я обманул проклятье, объединив две свои сущности. Но, похоже, оно обмануло меня в ответ, выставив счёт, который я не мог оплатить.

Но сейчас нельзя было этого показывать. Нельзя было оставаться здесь. Через минуту эйфория от «чуда» пройдёт, и начнутся вопросы. «Как вы это сделали, доктор?», «что это было за свечение?». Вопросы, на которые у меня не было ни сил, ни, что важнее, безопасных ответов.

Я силой воли выпрямил спину, сбросил с себя оцепенение и снова надел свою маску. Маску авторитетного, немного уставшего, но всё контролирующего врача.

— Радоваться рано, — отрезал я. Мой голос прозвучал резко и властно, мгновенно убивая их зарождающуюся эйфорию. — Его системы перезапущены, но организм на грани истощения. Нужно немедленно доставить его в клинику. Капельница с поддерживающим раствором, полное обследование, проверка на скрытые повреждения мозга. Каждая минута промедления увеличивает риск необратимых осложнений.

Магическое слово «осложнения» подействовало безотказно. Все тут же засуетились.

— Мой внедорожник у главного входа, — Долгоруков мгновенно поднялся на ноги, забыв о своей ране. — Он будет надёжнее и быстрее любой вашей кареты скорой помощи. Довезу за десять минут.

— Я тоже еду, — заявила Аглая тоном, не терпящим возражений. — Я не оставлю вас одних.

Свиридов, шатаясь, попытался сесть, но его повело в сторону. Я подхватил его под локоть, поддерживая. Поручик посмотрел на меня с таким благоговением, с таким фанатичным обожанием, что мне стало почти неловко.

— Я поеду только с вами, доктор, — прошептал он, его голос дрожал. — Ни с кем другим. Вы… вы вернули меня.

Отлично. Полный комплект.

Пациент с острым синдромом привязанности к спасителю. Классика посттравматического стресса. Теперь он будет ходить за мной, как привязанный щенок. Ещё одна проблема, которую придётся решать позже.

— Долгоруков, помогите ему встать, — скомандовал я. — Аглая, возьмите мою сумку. И… наш реквизит тоже нужно забрать.

Я кивнул на шкаф фокусника.

Барон понимающе хмыкнул. Но прежде чем мы приступили к этому деликатному делу, меня догнал граф Бестужев. Аглая, всё это время державшаяся рядом с ним, что-то шепнула ему на ухо.

— Святослав Игоревич, — Бестужев подошёл ко мне. В его глазах больше не было паники хозяина дома, в котором случился скандал. В них было глубокое, почтительное уважение. — Я… мы все вам обязаны. Вы не просто спасли жизнь этому молодому глупцу. Вы спасли честь двух родов. И мою репутацию.

— Я просто делал свою работу, граф, — ответил я стандартной формулой.

— Нет, — он твёрдо покачал головой. — То, что вы делаете, нельзя назвать просто работой. Не беспокойтесь, — он понизил голос, — никто не будет задавать лишних вопросов. Ни о воскрешении, ни о обо всей этой ситуации. Я лично прослежу, чтобы у всех свидетелей этого вечера случился приступ внезапной амнезии. Считайте меня своим должником. Если вам когда-нибудь что-нибудь понадобится — административная поддержка, финансовая помощь, решение… деликатных вопросов — просто дайте мне знать. Любые двери моих возможностей для вас теперь открыты.

Он протянул мне руку. Я пожал её. Это было не просто рукопожатие. Это было заключение союза. Он официально становился моим соратником.

Этот вечер определённо стоил всех затраченных усилий.

— А теперь, — я повернулся к Долгорукову, который терпеливо ждал, — займёмся нашим реквизитом.

Эвакуация Костомара после такого пафосного момента превратилась в форменный фарс.

Двухметровый скелет категорически не хотел складываться в багажник внедорожника. Костомар обиженно скрипел всеми суставами, пытаясь удержать рюкзак с учебниками.

— Я ем грунт! — возмущённо пробормотал он, когда Долгоруков попытался согнуть его пополам.

В переводе с костомарского это означало: «И это вся благодарность за помощь?!»

— Потерпи, дружище, — я похлопал его по черепу. — В клинике выделю тебе самую уютную каталку в морге. С мягким матрасом.

— Я ем грунт… — обречённо вздохнул Костомар, позволяя запихнуть себя в багажник.

Долгоруков захлопнул дверцу и повернулся ко мне с выражением человека, переосмысливающего реальность.

Внедорожник мчался по пустым ночным улицам Москвы. За окнами мелькали фонари, создавая в роскошном салоне причудливую игру теней.

Атмосфера была странной — густая смесь облегчения, адреналинового отката, усталости и затянувшегося, немого шока.

Свиридов сидел на заднем сиденье, укутанный в тяжёлый плед, который нашёлся в машине. Он был похож на ребёнка, очнувшегося после страшного кошмара, и смотрел в одну точку, пытаясь осознать своё возвращение из небытия.

Аглая устроилась рядом, выполняя роль сиделки. Она была единственной, кто выглядел почти спокойной. Возможно, после жизни с главарём банды её было трудно чем-то по-настоящему удивить.