Проклятый Лекарь. Том 2

Барон Долгоруков вёл машину, крепко сжимая руль.

Его раненое плечо, должно быть, нещадно ныло, но он не подавал вида, его профиль был высечен из камня. Я сидел на переднем сиденье, откинувшись на спинку и прикрыв глаза, пытаясь восстановить растраченные силы.

А в багажнике, скрючившись в три погибели и обхватив костлявыми руками рюкзак с книгами, ехал мой верный дворецкий, наверняка проклиная этот мир и его тесные средства передвижения.

Тишину нарушил голос Долгорукова.

— Док, — начал он после долгой паузы, — давайте начистоту, без этого цирка для профанов. Я на войне в Туркестане видел шаманов, которые оживляли глиняных скорпионов. Это ведь фамильяр, я прав? Гомункул, в которого вселили духа или элементаля?

Я мысленно выдохнул.

Слава Тьме. Он не понял самого страшного.

Он принял капитана моей гвардии, древнюю и разумную нежить, за примитивного гомункула, куклу, дёргаемую за ниточки.

Он даже близко не представляет уровень угрозы и силы, которую только что собственноручно запихивал в багажник. Пусть так и думает. Это гораздо, гораздо безопаснее для всех нас.

— Вы удивительно осведомлены, барон — ответил я, открывая глаза. — Большинство людей вашего круга считают подобные вещи сказками для простолюдинов.

— Пытался когда-то и я сам, — он криво усмехнулся. — Читал древние гримуары, даже пробовал сам провести ритуал. Ничего путного не вышло. Только зря пару десятков лягушек перевёл и чуть не спалил библиотеку в имении. Видимо, для этого нужен особый дар. А я всегда мечтал о настоящем, боевом фамильяре. Чтобы в бою спину прикрывал. Ваш… он ведь не только для переноски книг?

— Скажем так, он многофункционален, — ответил я с загадочной улыбкой.

С заднего сиденья донёсся тихий, подавленный смешок. Аглая.

— Завидую. Белой завистью, — серьёзно сказал барон. — Где вы его достали, если не секрет? На чёрном рынке?

— Это… семейное, барон. Достался по наследству от одного дальнего родственника. Весьма эксцентричного господина.

Барон кивнул, принимая мою ложь.

Тема была закрыта. Он думал, что разгадал мою маленькую тайну. Как же он ошибался. Но его заблуждение было мне на руку.

Теперь я для него не просто гениальный врач, а ещё и «коллега», посвящённый в тайные искусства. Наш союз становился всё крепче.

Умный человек.

Знает, когда не стоит копать глубже, если не хочешь найти что-то, что тебе совершенно не понравится.

Он стал хранителем моей тайны. Не по своей воле. И он никогда не расскажет о ней, потому что никто ему не поверит. Его сочтут сумасшедшим.

Я не просто спас его честь. Я сделал его своим невольным сообщником. Очень удобная позиция.

Мы подъехали к ярко освещённому приёмному покою «Белого Покрова».

Впереди была долгая ночь объяснений с дежурным врачом, госпитализация Свиридова и попытка как-то легализовать это «чудо», не привлекая внимания. Но это были уже технические детали.

Главная проблема была в другом. Я посмотрел на Свиридова, который всё ещё отрешённо смотрел в пустоту.

Я вернул его тело к жизни. Но что именно я вернул вместе с ним из той холодной, липкой темноты?

Свиридов закашлялся — сухо, надсадно, как будто из его лёгких вырывался не воздух, а пыль. Он начал растирать руки, кутаясь в плед, но озноб, казалось, шёл изнутри.

— Холодно, — пробормотал он. — Почему так холодно?

— Нормальная реакция после клинической смерти, — успокоил я, хотя понятия не имел, так ли это. — Терморегуляция организма восстанавливается не сразу.

Он кивнул, принимая моё наукообразное объяснение, и поднёс ладонь ко рту, чтобы прикрыть очередной приступ кашля.

И вдруг замер.

В тусклом свете уличных фонарей, проникающем через окна машины, мы все увидели это одновременно.

На тыльной стороне его ладони, от запястья к суставам пальцев, медленно, словно невидимые чернила на пергаменте, проступали тонкие чёрные линии.

Они ветвились, сплетались, создавая причудливый, болезненный узор. Как русло высохшей реки.

— Что… — Свиридов с ужасом уставился на свою руку. Он попытался стереть линии другой рукой, но они были частью его кожи. — Что это? Что со мной?!

Аглая не вскрикнула. Она издала тихий, сдавленный звук, полный суеверного ужаса, и отшатнулась в самый угол сиденья.

Долгоруков смотрел в зеркало заднего вида на руку Свиридова, и на его каменном лице впервые за весь вечер отразился чистый, неприкрытый страх.

А я смотрел на чёрные линии и чувствовал, как внутри меня всё холодеет.

Глава 19

Все смотрели на руку Свиридова, как заворожённые, словно на ядовитую змею, выползшую из рукава.

Я же смотрел на узор с холодным, отстранённым интересом учёного, столкнувшегося с аномальным явлением.

Активировал некро-зрение и увидел проблему во всей её неприглядной красе.

Когда я «сшивал» его разорванные каналы, то использовал некромантскую энергию как каркас — временную опору, на которой должна была вырасти новая, здоровая ткань живительной силы.

Это было как арматура в бетоне. Как хирургические швы на ране. Швы должны были рассосатся сами собой, стать частью его ауры. Но они не рассосались.

Теперь, когда его собственная, живая энергия начала циркулировать по восстановленной системе, она столкнулась с этим мёртвым каркасом.

С чужеродной структурой. Конфликт живого и мёртвого. Классическое энергетическое отторжение. Его организм, его душа, пыталась избавиться от этой некромантской «занозы», выталкивая её наружу, на периферию. Через кожу.

— Что со мной происходит?! — голос Свиридова дрожал от паники.

— Попробуем кое-что, — сказал я максимально спокойно, как будто это была рутинная процедура. Моё спокойствие было их единственной надеждой. — Дайте руку.

Он протянул дрожащую конечность, как утопающий хватался за соломинку.

Я осторожно взял его ладонь. Она была холодной, как лёд. Я сосредоточился, отсёк всю свою тёмную сущность, оставив только чистую, целительную Живу, и влил микроскопическую, ювелирно отмеренную дозу в его руку.