Проклятый Лекарь. Том 2

Его щёки пылали, а глаза горели юношеским максимализмом.

— … и я утверждаю, — громко, на весь зал, вещал Свиридов, — что наше командование в Туркестане действовало блестяще! Слава русского оружия!

— Блестяще проиграло три сражения из пяти и положило под пулями дикарей половину гвардейского полка, — лениво, с усталостью ветерана парировал Долгоруков. — Я был там, поручик. Видел эту вашу блестящую тактику из окопов.

— Вы порочите честь армии! — побагровел Свиридов. — Подвиг отцов!..

— Я говорю правду. А правда в том, что бездарное командование и воровство интендантов погубили больше солдат, чем вражеские пули.

— Вы… вы… — Свиридов, проиграв словесный поединок, перешёл к последнему аргументу. Он сорвал с руки белоснежную лайковую перчатку. — Вы лжец!

Хлёсткий, унизительный удар по щеке Долгорукова прозвучал в наступившей тишине как выстрел. Музыка смолкла. Разговоры оборвались на полуслове. Сотня пар глаз устремилась на них.

Вечер перестал быть светским.

Долгоруков даже не дёрнулся. Он медленно, почти лениво стёр с щеки невидимый след от удара.

— Принимаю ваш вызов, поручик, — его голос был абсолютно спокойным. Он не был зол. Он принимал неизбежное.

— Господа, прошу вас! — Бестужев попытался вмешаться, его лицо стало каменным. — Не в моём доме!

— Честь офицера превыше законов гостеприимства, граф, — отрезал Свиридов, пьяно покачнувшись. — Сатисфакция. Немедленно!

Забавно.

Эти люди, облечённые властью и деньгами, в один миг превратились в дикарей, живущих по первобытным законам стаи. Одно слово, один жест — и цивилизованный фасад рухнул, обнажив древний ритуал.

Кодекс дуэлей был неумолим. Оскорбление требовало крови. И ничто, даже воля хозяина дома, не могло этого остановить.

Гости расступились, образуя круг. Кто-то из офицеров уже бежал за дуэльными пистолетами.

Свиридов пьян и взбешён. Он будет стрелять не целясь, на удачу. Долгоруков — ветеран, холодный и расчётливый. Он будет стрелять на поражение. Неравный поединок.

Если их не остановить, через пять минут у меня появится новый пациент. Или новый труп.

Через несколько минут секунданты, молодые офицеры с серьёзными, сосредоточенными лицами отмеряли шаги. Я стоял чуть в стороне, рядом с Аглаей, которая мёртвой хваткой вцепилась в мой рукав.

— Это безумие, — прошептала она, её зубы стучали то ли от холода, то ли от ужаса.

— Это дворянская честь, — поправил я с холодным интересом антрополога. — Безумие с многовековыми традициями.

Противники встали спина к спине. Тяжёлые дуэльные пистолеты в их руках выглядели неуместными, варварскими артефактами в этом мире электричества и автомобилей.

— Расходитесь! — скомандовал главный секундант.

Десять шагов. Скрип полов под сапогами в мёртвой тишине. Разворот.

— Стреляйтесь, господа!

Два хлопка, почти слившиеся в один, разорвали ледяную тишину ночи.

Долгоруков лишь слегка покачнулся, схватившись за левое плечо. Кровь тут же начала проступать тёмным, почти чёрным пятном сквозь белый мундир. Ранение. Болезненное, но не смертельное.

А вот поручик Свиридов… он не вскрикнул, не схватился за рану. Он просто рухнул на мраморный пол, как подкошенная марионетка, у которой внезапно обрезали все нити.

— Врача! — крикнул кто-то из толпы.

Я освободил свой рукав из хватки Аглаи и бросился к упавшему. Опустился на колени, расстегнул его горячий от недавней жизни мундир, ища входное отверстие. Грудь. Живот. Спина.

Ничего.

Никакой крови. Никакого входного отверстия. Белоснежная рубашка была девственно чиста.

Я проверил пульс на сонной артерии — пустота. Приложил ухо к груди — могильная тишина. Поднял веко — зрачок был широким, чёрным, и не реагировал на свет.

Все признаки клинической смерти, но… если его не подстрелили, то от чего он тогда умер? Или не умер?

Глава 17

— Он мёртв! — истерично взвизгнула какая-то дама в изумрудном платье. — Убийца! Барон Долгоруков убил его!

— Это подлое убийство! — выкрикнул молодой офицер, явно приятель Свиридова, выхватывая шпагу из ножен. — Арестовать барона немедленно!

Громкое заявление, если учесть, что Долгоруков правил дуэли не нарушал. Но сейчас все были на эмоциях, и это мало кого интересовало.

Толпа загудела, как встревоженный улей. Ещё минута — и начнётся самосуд. Аристократы обожают драмы, особенно когда кровь уже пролита.

Игнорируя истерические крики и звон стали, я сосредоточился, активируя некро-зрение.

Картина, открывшаяся мне, заставила мысленно выругаться.

Физическое тело Свиридова было абсолютно цело — никаких пулевых ранений, никаких повреждений органов. Но его энергетическая структура… это было поле боя после магической бомбардировки.

Каналы Живы были не просто повреждены — они были выжжены, разорваны в клочья, словно кто-то взорвал внутри него крошечное, злое солнце. И самое интересное — остатки его жизненной силы всё ещё слабо циркулировали в этих обрывках, медленно утекая в ничто.

Он умирал не от пули. Его естество разрывалось на части изнутри.

Магия. Определённо. И очень грязная.

Я снова открыл глаза. Хаос вокруг нарастал.

Несколько офицеров уже окружили Долгорукова, требуя, чтобы он сдал оружие. Бестужев пытался их урезонить, но его никто не слушал.

Игнорируя всё это, я начал методично, сантиметр за сантиметром обыскивать тело Свиридова.

Карманы мундира — пусто. Манжеты — ничего.

Расстегнув верхние пуговицы его мундира, мои пальцы наткнулись на что-то твёрдое и неестественно холодное под тонкой тканью рубашки.

Серебряный медальон на тонкой цепочке.

Старый, потускневший, покрытый тонкой паутиной трещин, как будто от внутреннего напряжения. Из самой глубокой трещины струился едва заметный, призрачный, тёмный дымок, который был виден только моему зрению.

Бинго.

Я сжал холодный металл в кулаке. Теперь всё встало на свои места.

Это была не дуэль. Это было убийство. Изящное, умное и почти идеальное.

«Почти» — потому что они не учли одного. Что на этом приёме будет врач, который умеет смотреть не только на тела, но и на души.