Проклятый Лекарь. Том 2

— Ваше сиятельство, — я поклонился ровно настолько, насколько требовал этикет, ни сантиметром больше, ни сантиметром меньше.

— Благодарю за консультацию моей дочери, — его тон не содержал ни капли тепла. Это не была благодарность отца. Это был сухой отчёт чиновника, закрывающего формальный вопрос. — Надеюсь, она не отняла у вас слишком много вашего ценного времени.

Интересно.

Ни слова о самой Марине, ни вопроса о её здоровье или репутации. Для него дочь была не человеком, а… досадной проблемой, которую я помог временно решить. Обузой, нарушающей идеальный порядок его мира.

— Обычная консультация, ваше сиятельство. Кстати, о здоровье, — я решил перехватить инициативу. — Вам самому стоит проверить уровень мочевой кислоты в крови. Подагра в вашем возрасте может давать серьёзные осложнения на почки.

Он едва заметно дёрнулся. Микрореакция, которую заметил бы только я. Для всех остальных он остался невозмутимой статуей.

— С чего вы взяли, доктор?

— Характерная деформация сустава большого пальца левой ноги. Вы слегка прихрамываете, перенося вес на правую ногу, чтобы скрыть это, — я перечислял симптомы как неопровержимые улики. — Плюс едва заметные тофусы — подагрические узелки — на ушных раковинах. Вы, вероятно, принимаете их за обычные жировики, но это отложения солей. Классическая картина.

— Хм, — министр смотрел на меня с новым, холодным интересом. Он не был впечатлён. Он анализировал. — Возможно, я действительно наведаюсь в вашу клинику. Для профилактического осмотра.

Он развернулся и так же бесшумно удалился, оставив меня с отчётливым ощущением, что я только что прошёл самый сложный экзамен в своей жизни. И неясно, сдал я его или провалил.

Я не завоевал его дружбу, как с Долгоруковым. Я завоевал его… внимание. А внимание таких людей бывает опаснее, чем их гнев.

В этот момент на небольшой сцене в дальнем конце зала появилась оперная дива — мадам Розеншталь, как она представилась, гордость императорских театров. Её мощное, чистое сопрано заполнило зал, заставив гостей прервать свои беседы и повернуться к сцене.

Я использовал этот момент, чтобы оглядеться и провести быструю «инвентаризацию».

Сосуд показывал девяносто три процента. Спасение репутации Бестужевых и облегчение их животного страха щедро оплатилось проклятьем. Стабильный, высокий уровень. Можно работать.

Я посмотрел в сторону окна. Аглая, окружённая стайкой молодых повес, умело отбивалась от их назойливых комплиментов вежливой, но холодной улыбкой.

Она держалась. Аристократическая выучка.

Я мельком взглянул на портьеру. Она висела неподвижно. Надеюсь, мой костлявый друг не решил подпевать оперной диве. Его чувство ритма, мягко говоря, оставляет желать лучшего.

После арий на небольшой сцене, установленной в конце зала, появился модный иллюзионист — месье Калиостро, как он пафосно себя называл.

Тощий, как голодный гуль, с нафабренными, закрученными кверху усами и в блестящем фраке, который, казалось, жил своей собственной жизнью.

После нескольких дешёвых фокусов с платками и исчезающими цветами, от которых публика откровенно скучала, он приступил к своему коронному номеру.

— Дамы и господа! А сейчас вы увидите величайшее чудо! Чудо мгновенного исчезновения! Мне нужен доброволец из зала!

Несколько дам кокетливо захихикали, но желающих не нашлось. Калиостро, не смутившись, подкатил на сцену большой вертикальный шкаф, похожий на гроб, обитый красным бархатом.

В тот момент, когда я увидел этот шкаф, что-то внутри меня похолодело. А ведь он стоял рядом с тем местом, где прятался Костомар.

Я бросил быстрый взгляд на портьеру в нашем углу. Она висела неподвижно. Слишком неподвижно.

Чёрт. Нет. Не может быть.

— Смотрите — он абсолютно пуст! — провозгласил иллюзионист и с триумфальным жестом распахнул дверцы.

Наступила пауза. Секунда оглушительной, недоумевающей тишины.

В шкафу стоял Костомар. С огромным рюкзаком за спиной. Мой двухметровый скелет-дворецкий, сжимая лямки своего рюкзака, с искренним любопытством уставился на фокусника своими пустыми глазницами.

— Я ем грунт? — вежливо и вопросительно произнёс он. В переводе с костомарского: «Простите, сударь, я вам не мешаю?»

Калиостро взвизгнул.

Это был не мужской крик, а тонкий, пронзительный визг, как у поросёнка, которого тащат на убой. Он отскочил назад, споткнулся о собственный фрак и с грохотом рухнул на сцену.

Зал ахнул.

Нужно было действовать. Мгновенно.

— Великолепно! — крикнул я, первым нарушая гробовую тишину и начиная громко аплодировать. — Браво, месье Калиостро! Какая потрясающе реалистичная бутафория! Где вы достали такой механизм?!

Иллюзионист, лежавший на полу, хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Но в его глазах, полных ужаса, мелькнул проблеск понимания. Мой спасательный круг до него дошёл.

— Да… да! — пролепетал он, торопливо поднимаясь на ноги и отряхивая свой фрак. — Это… это мой новый реквизит! Эксклюзив! Механический скелет! Чудо имперской инженерной мысли! Полностью на паровой тяге!

Он подскочил к шкафу и быстро захлопнул дверцы, пока Костомар не успел добавить что-нибудь ещё о своих гастрономических предпочтениях. Заперев своего «ассистента» внутри, Калиостро повернулся к залу и отвесил дрожащий, но эффектный поклон.

Зал, получив объяснение, взорвался аплодисментами. Они были рады обманываться.

— Потрясающе! Как живой!

— А голос! Вы слышали? Даже голос имитирует!

— Гений! Настоящий гений!

Я медленно выдохнул, осушив бокал шампанского одним глотком.

Костомар был временно нейтрализован. Он останется в этом бархатном гробу до конца представления. Главное, чтобы он не обиделся и не решил продемонстрировать публике ещё один фокус — исчезновение двери шкафа.

Бестужев и Долгоруков, стоявшие неподалёку, смотрели на меня со смесью шока и безграничного восхищения. Я только что предотвратил скандал, который мог бы стоить иллюзионисту карьеры, а хозяину дома — репутации.

Калиостро, бледный, но счастливый, закончил своё выступление под оглушительные овации (шкаф с Костомаром предусмотрительно укатили за кулисы), и вечер снова вошёл в своё привычное русло. Гости разбились на группы по интересам, обсуждая кто фокусы, кто политику.

Я заметил, как мой новый приятель, князь Долгоруков, направился к карточному столику, где ставки были высоки, а коньяк лился рекой. Вокруг него тут же собралась шумная группа молодых офицеров, а молодой поручик Свиридов — тот самый оптимист, что спорил о здоровье генерала Мартынова — очевидно, уже сильно перебрал шампанского.