Пронзающие небо

И началось веселье!..

Потом, все золотящиеся, смеющиеся, забывшие о своих горестях, стояли взявшись за руки, а Жар, похожий на тлеющий под сугробом пламень, прыгал поблизости, повизгивал.

Сашка, смеясь, восклицал:

— Приходите сегодня к нашей крепости — с остальными ребятами познакомитесь. Вы видали, какую мы большую крепость построили?! Славный будет штурм, вы на чьей стороне: нападающих или защищающих? Я в нападении, там веселее, бежишь, на склон забираешься, от снежков увертываешься!

— Ну, и мы, значит, в нападении! — выпалил разгоряченный Ярослав.

— Вот и хорошо, пойдемте я вам теперь наши стены покажу.

Стены сделанные из нескольких рядов обструганных древесных стволов поднимались метров на десять. Взобравшись на них Алеша обнаружил, что стены достаточной толщины, чтобы на них спокойно разомкнулись несколько караульных, выглянув же за острые зубцы (это вершины внешнего ряда стволов были заостренны словно колья) Алеша обнаружил, что от леса его отделяет метров двадцать.

Алеша обернулся и посмотрел на разбойничий городок — со стены он весь был виден. Походил он на обычную деревеньку, затерявшуюся, правда, в лесной чаще. Дома мало чем отличались от деревенских — были, разве что, несколько массивнее и стояли более плотно, и возвышался над всеми этими постройками центральный дом в котором проходили пиры. Указав на него Санька сообщил, что разбойники меж собой называют его дворцом Соловья, а весь городок Соловей-градом.

…Остаток дня пролетел совсем незаметно. И чем ближе опускалось солнце к вершинам елей, тем сильнее Алеша желал, что бы ночь никогда не наступила. И чем больше он об этом думал, тем быстрее летело время.

Но вот солнце кануло за вершины елей и небо окрасилось в яркий багрянец. Ребята готовились к штурму снежной крепости, а в большом доме или по разбойничьи — в Соловьёвом дворце, готовились к большому пиру. Первым привели и усадили по левую руку от Соловья Луку и сразу же поставили перед ним громадный, до краёв наполненный кубок…

Ну а Алеша, посидев немного, поднялся из-за стола и, попрощавшись с Соловьем, пошел к себе в комнату. Там он остановился напротив кровати, сжал кулаки и молвил кому-то невидимому:

— Ну что ж, мы еще померимся силами!

И закрыв глаза рухнул…

* * *

…На подхватившие его, сильные руки. Бешено вскрикнул, попытался вырваться, но тщетно — они накрепко его держали. Вот загремели басистые, стремительные голоса:

— Он что ли?..

— А то — не видишь?.. Он же из-за пределов пришёл!

— Что ж с ним делать?..

— Надо наверх доставить — там разберутся!..

Постепенно Алёша успокоился, и смог оглядеться: как и следовало ожидать, его окружали невыразительные, совершенно одинаковые лица, а происходило всё в той самой комнатке, где совсем недавно разыгралась подстроенная Снежной колдуньей драма. Алёше даже показалось, что он чувствует её леденистое, снежное дыхание. И тут один из однообразных ликов принялся восклицать:

— Узнаёшь ли меня?!.. Я вырос!.. Это я! Я! Ты меня провёл, и я теперь на третьем уровне!..

Но на его возгласы никто не обращал внимания — все продолжали пристально вглядываться в Алёшу. Приговаривали:

— Какое воистину удивительное лицо!.. Надо узнать — нет ли ереси в том, что мы на него смотрим!

— А что — в этом может быть ересь?! — испуганный выкрик.

— Дело настолько удивительное, что только старейшины знают. Но во всяком случае — лучше на него пока не глядеть… Понесли его!..

— А что — если нести его — это тоже ересь?!..

— Несите!.. Несите!.. Несите!.. Несите!.. Несите!.. Несите!..

Алёше показалось, что не руки, а эти исступлённые голоса подхватили его, да и вынесли в коридор. Освещение было довольно тусклым, но той дымки, которая в прошлый раз обращала всё в ночные образы уже не было, и Алёша отчётливо увидел уродливые, изломанные выступы, трещины — с отвращением глядел он на эти наполненные мертвенными цветами стены, и теперь был уверен, что они костного происхождения. Его довольно быстро подымали вверх, и он приметил также, что в стенах были многочисленные проломы в комнаты, ничем не отличные от той, в которой разыгралась драма — Алёша понимал, что и в них происходило тоже самое, и только без его присутствия, но вот к чему эта раздробленная, в мириадах мест повторяющаяся однообразность, он ещё не понимал. И тут подал голос тот, который прежде был его карликом-проводником:

— А я узнал великое новшество! Оказывается, чтобы удостоиться ночи, совсем не обязательно сочинять четверостишие!..

— Что?! — разом несколько напряжённых голосов.

— Да, да! — продолжал ликовать счастливый безумец. — Я же прошёл просто так, под защитой этого Господина… То есть не Господина, а так… Ещё и не известно кого, может — преступника…

— Так, так, так — и что же из того. — голоса и вкрадчивые.

— А то, что, когда пришла великая минута — я не мог сказать ни строчки, чтобы посмеяться над стариком. Так Она сама строчки придумала! Понимаете — совсем не обязательно…

— Ересь! Великая ересь! Хватайте его! К суду его! К суду!..

— Да что вы?! Да я…

Но ему не дали договорить. Сильные руки схватили эту фигуру, и, как не старался он вырваться — удержали его, понесли вслед за Алёшей. Долго-долго продолжался этот подъём; была довольно значительная тряска, и от этого, в конце концов у юноши невыносимо разболелась голова. Изломанные углы, проломы в комнатки — какое же однообразие!.. Было что-то безысходное, отчаянное в окружающих его лицах — точнее в одном размноженном, невыразительном лике.

— Отпустите меня! Я сам пойду! — никакого ответа. — Послушайте: я куда вы меня несёте?.. Ну что же вы не отвечаете?! Куда вы меня несёте?..

Один из идущих, старательно глядя мимо Алёши, проговаривал:

— Не отвечайте ни на один его вопрос. Возможно, и очень даже вероятно, что — это большая ересь…

Вот, наконец то коридор раздался в стороны, и они остановились в довольно просторном костяном помещении, перед костяными же воротами — Алёша уже едва воспринимал эта — от грохота бессчётного множества исступлённых, басистых голосов, буквально раскалывалась его голова.

— Открывайте! Открывайте! Открывайте! — заревели многочисленные глотки.

Протекло ещё несколько минут рёва, и тогда только, надрывно скрипя, треща, и брызжа костяной пылью, ворота поползли вверх. Навалился ток воздуха, который после мрачных подземелий показался живительно свежим. Тут же грянула команда: "- Тихо!.." — и все выкрики разом смолкли.

Теперь только ворота, отсчитывая последние свои метры надрывно, грозясь в любое мгновение переломиться скрежетали, и вот наконец прекратился и этот скрежет, и Алёша, в блаженной для него тишине увидел небо Мёртвого мира. Единственное — эти застывшие, клубящиеся массы были на высоте не в версту, не в двух верстах, но на огромной — в десятки, а может и в сотни вёрст. Однако, клубы были такими исполинскими, что и на таком расстоянии были видны отчётливо, и, казалось — не представимой своей массой продавливали пространство, грозили рухнуть, раздавить под собою.