Пронзающие небо

Со всех сторон послышались испуганные вскрики, но на них навалились самоуверенные басы:

— Новоприбывшим не бояться!.. Всякое проявление испуга будет приравнено к ереси!.. Восторгаться величием загадочного неба! Восторгаться!..

И тут вновь стал нарастать гул голосов — теперь правда сбивчивый: кто-то пытался уверить себя, что ему совсем не страшно. Алёшу понесли вперёд, и вскоре, когда пещера осталась позади, он увидел исполинскую, вздымающуюся вверх дугу — даже и дух захватывало от размеров этого — Алёша был поражён — никогда ещё не доводилось ему видеть такого исполинского… Это был костяной колосс с полвесты в основании, выгибающийся дугой, и вздымающийся вверх на многие версты — колосс поражал размерами, но на поверхности его были заметны трещины, многометровые выбоины — казалось — он рухнет, а это могло произойти в любое мгновенье, и с падением его погибнет целый мир. Вокруг восклицали:

— Гостя из вне на высочайший уровень! Еретика-антистихотворца на шестисот семидесятый для распыления…

Звучали и иные голоса, которые распредели уже не отдельных новоприбывших, но целые группы. Тогда же Алёша приметил, что откуда-то сверху свисают цепочки самых разных оттенков от серого до непроницаемого чёрного. После каждого «распределения», дёргали за какую-нибудь из цепочек, и она стремительно уносилась вверх. Когда назвали его «высочайший» уровень, то дёрнули за цепочку наиболее светлого цвета…

Спустя некоторое время сверху стали спускаться платформы. Они падали на некотором отдалении от сгрудившихся масс, и при падении каждой слышались голоса:

— Та-ак — это пятисотый Б — группа четыре семь — Б-ы-с-т-р-о!!!..

Когда на ту или иную платформу загружались распределённые, то обвившие их по сторонам массивные тросы напрягались и стремительно подымались. По мере того, как платформы уносились вверх, толпа таяла, был унесён и отчаянно сопротивляющийся "еретик-антистихотворец", и остался один Алёша и окружающая его группа размноженного лика. Наконец грохнулась платформа, которая была такого же светлого света, как и вызвавшая её цепочка. Как только Алёшу внесли на платформу — тросы напряглись, и платформа столь стремительно, что у юноши заложило в ушах, понеслась вверх. Его крепко держали, но он всё-таки мог оборачивать голову, и видел, что те платформы, которые подымались прежде, уже остановились на разной высоте, возле объёмных проломов в этой костной исполинской поверхности (причём над каждым пролом были выбиты номера). Новоприбывших выгружали, причём, в зависимости от назначения — либо обращались с ними вежливо, либо же пихали, били… У каждого уровня было множество окошечек, которые не имели какой-то определённой формы, но были просто кривыми, уродливыми проломами из которых вырывался мертвенный свет в самых разных оттенков. Раз их платформа задела какую-то иную — сильно качнуло, брызнули искры, а кто-то из стоявших на краю не удержался — полетел вниз… Подъём был долгим, и за время его Алёша ещё несколько раз видел пролетающие мимо тела, или обрывки тел — было непонятно живые они или нет — во всяком случае, падали они беззвучно.

Как и следовало ожидать, несмотря на стремительность, подъём выдался очень долгим, и с каждым оставленным внизу десятком метров нарастал стремительно меняющий направление, то ледяной, то обжигающий ветрило. Юноша хотел взглянуть с той высоты на которой теперь находился, однако, его по прежнему накрепко держали и единственное, что он мог видеть — отлетающую вниз костную поверхность…

Самая верхняя часть кости выгибалась плато версты в три, с ужасающе изодранными, прогибающимися вниз, грозящими катастрофой краями; возле одного из таких прогибающихся краёв в костной поверхности была пробита выемка и в эту то выемку и поднялась платформа…

….Сотни, тысячи голосов — и в какой же стремительной, исступлённой череде все эти голоса грохочут, переплетаются, наваливаются — валы слов, океаны восклицаний — конечно, Алёша не утерпел и сразу поднял голову. Увидел он огромное число однообразных ликов — эти лики были ликами приведших его, но всё же и отличались от них: хотя черты тоже были оплывшими, а глаза мутными — всё же под мутной пеленою постоянно пылал мучительный, надрывный пламень; эти, пристально в него впивающиеся глаза, так и кишели вопросами; и сами лики — с первого взгляда казались точно такими же мертвенно бледными как и там, на много вёрст внизу, в подкостной галереи — но в галерее бледность была вызвана постоянной нехватка воздуха, возможно — питанием (Алёша так и не узнал, какое они там находили себе пропитание) — здесь же смертная эта бледность подымалась из глубин — тот нездоровый, лихорадочно пышущий пламень, который пылал в их глазах — выжигал их изнутри… Они были гораздо более измождены нежели жители глубин, и, приглядевшись повнимательнее, Алёша даже ужаснулся их худобе: ведь здесь, несмотря на костяные укрепления по краям площадки, бил постоянный сильнейший ветрило, и они непременно должны были бы быть унесены — и только потом, приглядевшись, он обнаружил, что на ногах их — ботинки с высокими, сбитыми из чего-то тяжёлого подошвами — эти то подошвы их и удерживали…

Меж тем, продолжая оглядываться, Алёша обнаружил, что всю вокруг заставлена выдолбленными из кости массивными стволами; на которых лежали массивнейшие тома, в которых усердно что-то записывалось; меж столами высились костяные приборы о предназначении которых Алёша даже не мог догадываться: приборы эти отчаянно двигались, крутились, вертелись — и было их так много, и так разнообразно было их движение, что у Алёши зарябило в глазах, он опустил голову, замотал ею, пытаясь совладать со сдавливающим виски обручем ледяной боли, и тут осознал, что к нему обращаются с многочисленными вопросами. Причём тон вопросов был самый разный — то обращались к нему почтительно, то грубо встряхивали, и выкрикивали повелительно, дыша чем-то смрадным в лицо. Алёша и рад был бы ответить, да наваливалось на него такое множество слов, что он просто путался в причудливом переплетении слов, и, наконец, не выдержал, завопил:

— Оставьте! Оставьте меня!.. Оставьте же!!!

Он был существом, которое одним своим видом уже повергало в изумление; когда же он завопил, то все, даже и державшие его отпрянули — встали плотным кольцом, которое по крайней мере защитило Алёшу от ветра. Кольцо безмолвствовало, ожидало от Алёши какой-то дальнейшей выходки, которая указала бы им, что же делать дальше; однако же за пределами кольца продолжалось то шумливое, суетливое подобие жизни, которое царило здесь и задолго до Алёшиного прибытия. Конечно, юноше больше всего хотелось просто вырваться из этого места, но, не видя к этому никакой возможности, спросил первое, что пришло в голову:

— Расскажите мне о себе. Покажите, чем вы живёте…

Вновь зашумели голоса, но уже счастливо-одобрительные, и среди прочего было выражено повеление, чтобы двое из приведших Алёшу остались, поддерживать хрупкого гостя, а остальные — убирались по своим уровням. Приказание было исполнено и начался осмотр…

Что запомнил Алёша?.. Запомнил, что окружающие всячески пытались выразить своё почтение — в поклонах, в любезных, льстивых словечках, в отвратительных своей невзрачностью улыбках. Причём больше всего старались льстить те, кто осмеливался прежде выражаться за Алёшу как за еретика; они воображали, что он затаил на них зло, и ужасно волновались (хотя, как он мог таить на них какое-то зло, когда они ничем и не выделились из однообразной массы?). Постепенно в окружающей его толпе росло убеждение, что Алёша наделён огромнейшей властью, и они считали уже за величайшее счастье, что им дозволено составлять его свиту — они с ожесточением натасканных псов, отгоняли всех, кто пытался пристроиться со стороны (да и друг на друга поглядывали как на соперников, искали только повод, чтобы сцепиться)… Алёше были показаны различные дёргающиеся и стонущие приборы, было объяснено по какому принципу происходит их движение, а когда Алёша спросил, в чём смысл этого движения, и вообще — всех их суеты, то получил восторженные возгласы (они увидели в его вопросе некий высший смысл); его подвели к подъёмнику, который черпал и черпал из костных недр сотни мелко исписанных листков — причём некоторые листки были залиты кровью, или чем-то смердящим; листки эти стремительно просматривались, и почти все сбрасывались обратно, в костные недра — лишь незначительная их часть разбиралась, расшивалась по толстенным книгам (некоторые на десять метров громоздились), Алёша видел, как одну из этих книг сбросили вниз, и тут же принялись сшивать новую… Прошли ещё немного и вот следующий подъёмник — он беспрерывно поднимал слитые из костей механизмы, от самых ничтожных, до многометровых: всех их объединяло одно: они столь отчаянно дрыгались, извивались, что напоминали выдранные из единого организма агонизирующие части (и впрямь некоторые брызгали какими то тёмными жидкостями) — в не зависимости от величины, все эти приборы были одинаково отвратительны, однако ж те, кто стояли возле этого подъёмника чем-то их различали — большая их часть, так же как и листы, летела вниз, немногие же оставлялись, скреплялись между собою и образовывали новые, всё более сложные механизмы — когда же механизм становился слишком громоздким или устаревал, то его, также как и десятиметровые томищи, сбрасывали вниз.

Алёша истомился от этих непонятных образов, и вдруг, пронзаемый холодом в сердце, схватил одного из шедших рядом, и, хорошенько его встряхнув, прохрипел:

— Зачем всё это, а?!.. К чему эта мучительная работа?!..

Схваченный, равно как и окружающие, вновь принялся торжественно, благоговейно восклицать, но Алёша не унимался — он ещё сильнее встряхнул его:

— Говори — откуда это всё подымается?!

— Со всех уровней… — голос испуганный, дрожащий — кажется, встряхиваемый только теперь осознал, что навлёк гнев "Высочайшего гостя".

— Так — ясно. Стало быть: из всей этой костной толщи, со всех этих вёрст. — Борясь со стискивающим виски ледяным обручем, хрипел сквозь сжатые зубы Алёша. — …Ну, а что там написано?..

— Где… написано…? — в выпученных на Алёшу глазах безумием пылал ужас — человек этот, несмотря на то, что на голову превосходил его, теперь настолько сжался, что сделался даже и меньше; снизу вверх на него глядел.

— Да на листах! На листах вот этих!..

Алёша выхватил из кипы проносимых мимо листов горсть и сунул в совсем уж перепуганное, дрожащее лицо..

— Ну так — читай же…

Перепуганная частичка массы вырвала из его рук этот лист, дрожащим голосом (конечно — а каким же ещё?!) начала зачитывать: "На блоке ааа1ррр2, выточены детали для проекта бртрок74гр37 забраковано семь тысяч сто сорок компонентов по ниже приведённым…"

— Довольно! — вскрикнул Алёша, и тут же часто-часто зашептал. — …Довольно, довольно, довольно уже этого безумия… Я понимаю — здесь огромный мир, невообразимое количество уровней, и на каждом из этих уровней что-то да производится, подымается сюда; здесь производятся некие расчёты… В общем, несчётное число частичек доставляет сюда некие механизмы, их здесь скрепляют, потом сбрасывают в бездну; ещё — каждую минуту сюда подымаются тысячи страниц, исписанных подобной билебердой. Но я не понимаю — какова конечная цель всего этого?..