Пропавшая экспедиция
Шрифт:
«Правда.Ру», 4 апреля 2011.
Вернувшись в Благовещенск, Урманский первым делом заглянул в университет. Следовало за день закрыть все «хвосты». Сдать отчёт по сессии, подписать «почасовки» преподавателей, отдать заявку на ремонт аудиторий, проверить начисление отпускных.
Да, дел было много. Но основная причина заключалась не в них. Он оттягивал неприятный разговор с женой. В свете происшедших событий долгожданная семейная поездка к морю накрывалась не просто медным тазом, а бронированным колпаком. Что делало серьёзную трещину в их не таких уж крепких отношениях.
История с блоками настолько захватила профессора, что он не желал бросать начатое дело на полдороге. Тем более на завтра
Стук в дверь привёл профессора в чувство.
— Да, входите.
Дверь распахнулась, на пороге появился декан геофака. Всё такой же суетливый и потный.
— Ты здесь? — Юрий Николаевич устало опустился на стул, с тоской посмотрел в окно. — Чёртова жара меня скоро убьёт. Я с чем к тебе: из десяти заказанных мной аудиторий за лето отремонтируют в лучшем случае пять. Я к чему: если что, дашь свои для заочников в первом семестре? Во вторую смену. А мы за осень добьём остальные.
— Без вопросов.
— Слава богу. А то уж не знал, к кому и сунуться. Тебя не было. С физматом у меня сам знаешь, какие отношения…
— Ездил в Хабаровск, — вяло отозвался Урманский.
— К вдове? Из-за этого… Дмитриева?
— Нет, — соврал, сам не зная почему, профессор. — Захотелось посмотреть дневники Колодникова. А её перед моим приездом ограбили. Представляешь?
— Неприятно, — выдохнул Ельцов. — Как Николаевна?
— Нормально.
— Это хорошо, что так, — декан поднялся со стула. — Передавай привет. Кстати, завтра у Иры Блинниковой день рождения…
— Меня не будет. — Урманский вытянул из портфеля портмоне, достал несколько денежных купюр. — На подарок.
— То есть как? — Ельцов деньги взял, но продолжал стоять на месте. — Ты что, хочешь Ирку обидеть?
— Передай мои самые наилучшие пожелания. — Александр Васильевич произносил слова тускло и бесцветно. — Но, честное слово, не могу. Завтра уезжаю. На Граматуху. По местам экспедиции Колодникова.
— Оно тебе надо? — Ельцов всплеснул руками. — Ты что, уже полностью решил плясать перед этим мальчишкой?
— Дело не в том…
— Именно в том! — Юрий Николаевич слегка повысил голос. — Впрочем, поступай как знаешь. Но поверь: всё это… — Он почему-то указал пальцем на небольшую статую Дон Кихота, стоявшую на столе заведующего кафедрой.
Дверь за Ельцовым захлопнулась.
Урманский налил из чайника холодной воды в стакан: вот и начались нарекания. А ведь ещё и до дому-то дойти не успел.
Щетинин аккуратно разложил перед собой распечатанные материалы, присланные из Москвы на скрытый электронный адрес.
Первая «посылка» от Вилена Ивановича. После чего СЧХ уткнулся в экран монитора и в третий раз перечитал сопроводительное письмо. Точнее, ту его часть, где генерал указал на то, что «Гюрза» в Амурской области действует на свой страх и риск. Никакого приказа из Министерства обороны или каких-либо иных структур руководители подразделения не получали. Зато восемнадцать контрактников (увидев цифру, подполковник, не сдержавшись, присвистнул), служащие одной части, в том числе и те, чьи фото СЧХ выслал дядьке, одновременно подали рапорт на отпуск. И… одновременно в него ушли.
Щетинин с силой потёр кончик носа пальцем: к выпивке, что ли? Ещё раз перечитал сообщение. «Что ж, — мысленно проговорил подполковник, — значит, с „Гюрзой“ можно не заморачиваться. Достаточно поставить в „неловкое положение“. Ребятки захотели срубить бабла на беспределе. Устроим им свой беспредел… Так, а что у нас по академику?»
Щетинин сунул в рот сигарету, прикурил, углубился в чтение материалов.
Листов оказалось семь. Отчёт Колодникова перед комиссией Академии наук о проделанной экспедиции 1968 года. Отчёт, до которого генерала Щетинина, не последнего человека в иерархии спецслужб, допустили только с третьей попытки. И то после звонка одного очень серьёзного человека.
Сергей
принялся отыскивать в первую очередь те места, в которых упоминались злосчастные блоки, о которых говорил Рыбаков. Впрочем, увлёкшись, он стал читать всё подряд.«…Обследовали поверхность сопки. Нами не было найдено ни единой вещицы, которую можно было бы связать с памятником. Мною было принято решение расширить поиски и уделить более пристальное внимание окрестностям поселения (если оно таковым являлось). Добраться до него можно было только с одной стороны — по узкой тропе. С других сторон сопка имеет либо отвесную скалу, либо настолько крутые склоны, что по ним почти невозможно подняться. Практически сопка неприступна, к тому же имеется ещё одно очень серьёзное неудобство для тех, кто захотел бы здесь поселиться, — отсутствие воды. Кто же тогда оставил после себя строгие ряды (!) пустых западин одинаковых размера и формы? Судя по количеству западин-жилищ, здесь могли разместиться несколько сотен человек. Но зачем? Заниматься земледелием на этом „пятачке“ невозможно, разводить животных — тоже. Приходим к выводу: здесь когда-то располагался военный лагерь каких-то племён. Кто это был — загадка!»
СЧХ бросил взгляд на часы: Рыбаков уже как два часа должен был прилететь. Наверняка сначала домой поехал, сукин сын. Совсем от рук отбился. Щетинин достал мобильный телефон и хотел было набрать номер майора, но передумал и снова принялся за чтение.
«…Подобные нуклеусы, а также техника обработки камня характерны для неандертальцев. Что подтверждает выводы директора Института археологии и этнографии, академика Вакуленко (1947 год) об открытии ранее неизвестной культуры на территории Приамурья, культуры эпохи неолита». Эта фраза академиком, судя по всему, специально вставлена в отчёт: основное направление исследований Колодникова — период позднего неолита. И без оного неолита в отчёте никак не обойтись.
А вот дальше. «…Выходы скалы не походили на затопленные каменные бруски. Однако нами открыт новый археологический памятник, причём значительно более древний. Долина водотока довольно широка…»
СЧХ сунул сигарету в рот, не глядя, прикурил. Мысли в голове начали наращивать обороты. Получалось, чёртовы обработанные гранитные блоки не имеют никакого отношения к скалам, что расположены на Граматухе. Тогда откуда их тащили? Щетинин вслух матюкнулся: «Из Египта, что ли?». Скорее всего и Колодников думал именно так. Потому и заинтересовался блоками, что они были не к месту. Как прыщ торчали на его пути. И ни одно прокрустово ложе не могло их «врезать» ни в одну официальную теорию. Вон даже академик в отчёте попытался «пристроить» бруски хоть куда-то. Ан ничего не выходило. Против всякой логики они валялись посреди тайги, в глубине материка, вдали от цивилизации.
Взгляд подполковника снова прошёлся по тексту. Ощущение, будто он что-то упустил. Итак, что мы проскочили? Тектоническая деятельность монолита, ключ Джуркан, нуклеус, наскальный рисунок… Точно! Вот оно! Рисунок, а под ним текст. Всего несколько слов. Несколько слов, специально завуалированных среди фраз для отчёта. Именно на них и споткнулся взгляд. Неужели это именно то?
СЧХ вынул изо рта сигарету, облизнул пересохшие губы и прочитал вслух: «…На возможность открытия местной культуры эпохи бронзы на Среднем Амуре наталкивает и обнаруженное на речке Тынок, впадающей в Зею с левого берега, несколько выше с. Ураловки, изображение молодого северного оленя, выполненное техникой точечного пикетажа (выбивки). Впоследствии точно такой же рисунок был нами обнаружен и на Граматухе, и на Джуркане, и на Тынке, и на Норс. Сравнительно недалеко от местонахождения рисунка, на правом берегу Анго, ещё во время экспедиции 1961 года были обнаружены бронзовые предметы датированные 1 тысячелетием до нашей эры, которые я бы отнёс к карасукской культуре поздней бронзы. Но карасукцы — представители сибирской бронзы. Основным занятием у них было скотоводство, и в поисках хороших пастбищ они постоянно перемешались на новые места. Не исключено, что в I тысячелетии до нашей эры часть поздних проникла в бассейн Амура, где встретила племена, в отличие от сибиряков, разводившие оленей…»