Пророчество Двух Лун

Проселок незаметно завел их в лес. Эмери показалось, что деревья сами собой вдруг выросли вокруг, а дорога рассыпалась на мириады тропинок между стволами. Люди и кони пошли медленнее. Уида озиралась по сторонам, жадно втягивая ноздрями лесной воздух: она откровенно наслаждалась поездкой.

— Я знаю, — проговорила она тихо, поймав взгляд Эмери, — что скоро здесь может произойти сражение, многие люди умрут… Но мне трудно думать об этом. Такие, как я, мы не умеем беспокоиться заранее.

— Где-то здесь находится он. Тот, кого мы ищем, — еле слышно шепнул Эмери. — А если он по какой-нибудь глупой случайности погибнет, то…

Уида вздрогнула и на миг стала серьезной, а затем блаженная улыбка вернулась на ее лицо.

— Но ведь этого еще не случилось, — отозвалась девушка. — И до тех пор, пока вообще ничего не случилось, Эмери, позволь мне просто дышать полной грудью!

Он молча отвернулся. И застыл. Перед ними находилась та самая скрытая крепость, о которой упоминал крестьянин в сгоревшей деревне: высокий деревянный частокол, скрывающий некое строение. И было совершенно очевидно, что недавно здесь уже побывали какие-то солдаты. Под стенами маленькой крепости виднелись обрывки старой палатки, наполовину сгнившей после дождей. Толстый ковер прошлогодней и позапрошлогодней листвы и темной хвои был разрыт — по нему долго топтались люди и кони. Осталось несколько больших кострищ, и посреди одного валялся солдатский котелок с пробитым донышком.

— Мы пришли, — сказал Мельгос, спешиваясь. И оглянулся на «молодоженов»: — Похоже, мы застрянем тут на некоторое время, так что, если вы останетесь с нами, ваше путешествие изрядно затянется. Не передумали? По-моему, вам лучше было бы оставить отряд.

Уида перестала улыбаться. Она осматривалась по сторонам с таким видом, словно прикидывала: как лучше штурмовать выросшее перед ней укрепление. Заметив, что Мельгос не сводит с нее взгляда, она проговорила:

— Обойти крепость и поскакать дальше — так поступают только кочевники пустыни. Хвала небесам, мои предки родились на обычной земле, среди травы, а не в песках. Нет уж, господин Мельгос, я задержусь на неопределенный срок и посмотрю, как вы возьмете эту крепость.

Эмери вздохнул и сказал, обращаясь к капитану:

— Крестьянский бунт посреди королевства — это, по-моему, оскорбительно. А вы как находите, господин Мельгос?

* * *

— Они пришли, Гай! — возбужденно крикнула Хейта, врываясь в комнату, где расположился Талиессин с десятком своих приближенных.

Некогда это был пиршественный зал в охотничьем домике короля Гиона. Очень давно, столетия назад, здесь собирались молодые люди, утомленные долгой скачкой по лесам и неравной схваткой с каким-нибудь свирепым кабаном. Здесь выпивались моря отменного вина и съедались горы свежайшего мяса. Где-то на одной из мозаичных картин затерялся портрет самого короля Гиона: он был изображен среди множества юных всадников, богато разодетых и всячески разукрашенных; но который из них был он — не мог бы определить сейчас никто, разве что Чильбарроэс.

Несколько оленьих голов с огромными ветвистыми рогами висели на стенах справа и слева; в центре комнаты красовался гигантский пиршественный стол. На столе, на скамьях вокруг него и на полу спали вповалку люди, которых Талиессин забрал с собой из деревни, уводя от неизбежной расправы. Самые молодые и сильные мужчины, самые озлобленные из тех, кто взбунтовался.

Женщина была с ними одна — Хейта. Талиессин, который прежде никогда толком не разбирался в людях, сразу определил в ней не столько юную девушку-подростка, сколько вздорное бесполое существо, склонное к хаосу: только посреди мятежей и беспорядков уверенно колотилось ее маленькое сердечко; мирная жизнь медленно убивала ее.

Хейта как будто впервые родилась на свет только тогда, когда вспыхнули первые искры пожара. Из бесформенного комка глины вытянулись ножки и ручки, тонкие, прохладные, липкие от возбуждения; загорелись хищные глазки, выставились в улыбочке остренькие зубки.

Из полусна, в котором протекли первые четырнадцать лет ее жизни, она восстала, ликуя, и сразу узрела перед собою божество, что призвало ее к полноценному бытию: человека, который назвал себя Гай.

Пылая любовью и благодарностью, она размышляла о нем целый день и всю ночь и утром сказала ему:

— А я думала-думала и теперь знаю.

— Что? — спросил он, болезненно щуря глаза.

— Гай — неполное имя. Уменьшительное. Да?

— Да, — сказал Талиессин.

— А какое полное?

«Гайфье», — хотел было ответить Талиессин, таким сильным оказался ее напор, но вовремя смолчал: назваться Гайфье означало практически выдать себя.

— Думай дальше, — сказал он.

И она отошла, покусывая палец.

Талиессин вспомнил об охотничьем домике, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом и обе луны утвердились на небе. Он объявил людям, что знает в лесу хорошее укрытие.

— Уйдем все! — кричали кругом, волнуясь. — Завтра придут солдаты, уйдем все!

Женщины напирали на него, раскрывая рты, и он видел их потемневшие, раскрошенные зубы, и почему-то его втайне утешала мысль о том, что такими зубами они не смогут его разорвать.

— Забери всех! — надрывались они. — Ты ведь знаешь, что с нами сделают солдаты!

— Тихо! — заорал Талиессин, оттесняя их крупом коня. — Ничего они с вами не сделают, вы, курицы! Ничего, ясно вам?

Они притихли, и только в задних рядах кто-то продолжал недовольно ворчать.

Чуть тише Талиессин продолжил:

— Солдаты придут, это точно. Думаю, завтра — сразу после рассвета. В столице уже знают.

Он безошибочно метнул взгляд в ту сторону, где уже зрел вопрос: «А откуда, умник, тебе известно о том, что знают и чего не знают в столице?» — и быстро добавил:

— Это не первый мой бунт.

— Он верно говорит! — крикнули из толпы. — В столице уже все знают, мешкать нельзя!

— Если мы заберем с собой всех, то не успеем вовремя добраться до крепости, — продолжал Талиессин.

И снова его поддержал голос невидимки из темноты:

— Точно, точно! Бабы будут на хвосте висеть!

— Оставим всех, кто сойдет за мирных жителей, — продолжал Талиессин. — Солдаты не станут убивать женщин и детей.

— Почему? — заверещала какая-то женщина совсем близко от Талиессина, и принц почувствовал, как вздрогнул под ним конь.

— Потому что раньше они этого не делали, — устало сказал Талиессин. — Пусть и мужчины останутся, кто не хочет уходить. Потому что тем, кто уйдет со мной, дороги назад уже не будет: нас всех повесят, если схватят.

— Королева не вешает, — громко сказал какой-то мужчина.

Талиессину подумалось, что он знает, кто сейчас заговорил: невысокий, с ручищами как лопаты, с серенькой лысинкой, проглядывающей сквозь серенькие волосики. Неопределенных лет. Должно быть, этот.

Талиессин криво ухмыльнулся своим мыслям. Вот и настало время проверить, истинный ли он потомок Эльсион Лакар!

— Королева вешает, — уверенно произнес Талиессин. — Я сам видел, как она это делала. Стояла и смотрела, а тот человек дергался и вертелся на виселице. Рассказать?