Пророк

– Все так, ваша светлость, – суетливо начал кланяться староста. – А ты, Федор, уймись, не позорь деревню перед высоким гостем.

– Уймись?! – зло выкрикнул Федор. – Да какой он высокий гость? Кровопивец он! А еще про стороннего закупщика тень на плетень навел. Можно бы стороннего нанять, да за то, чтобы ко мне одному за молоком ездить, закупщик три шкуры с меня сдерет!

– А что ж вы деревенскому сходу не предложили другого закупщика, если у него цены выше? – спросил я.

– Так ведь ваши-то закупщики вперед платят, – смутился Федор, – остальные-то по поставке. А сеять на какие деньги? В банк сунешься – там землю и дом заложить велят, а случись неурожай, так что же мне, по миру идти?

– Так чем вы недовольны, Федор? Моя закупочная компания кредитует вас без залогов, соглашается на погашение долга в счет урожаев будущих лет, платит проценты банку, несет риски, а вы не теряете имущество. Вот поэтому ее закупочная цена и ниже, чем у конкурентов. Так ведь зато и вы можете спокойно работать и не печалиться о будущем. К тому же вам не возбраняется взять у меня землю в аренду, увеличить оборот и свою прибыль.

– А почему ты, князь Юсупов, владеешь землями, которых взглядом не окинешь, а у меня, Федьки Кузнецова, надел такой, что семья с него едва кормится? – глаза Федора налились кровью, и он двинулся на меня. Тщедушный староста попытался преградить парню дорогу, но тот его как будто и не заметил. – Почему ты миллионами ворочаешь, а я тысчонку сберегаю, чтоб на Рождество семью в Москву свозить? Почему ты на «Руссобалтах» разъезжаешь, а я старый «Опель» починяю? Чем ты лучше меня? Отчего у тебя с рождения все, а у меня шиш с маслом?

Я холодно посмотрел в глаза собеседнику, и тот застыл на месте.

– Ты гражданин самой богатой и самой сильной страны мира, – тихо произнес я в нависшей тишине. – Это не шиш с маслом. За это поколения твоих предков кровь и пот лили. Твой месячный доход равен доходу целой деревни в какой-нибудь Бразилии или на Сицилии. А те же сицилийцы куда как богаче эфиопов, но знать об этом не хотят, а завидуют Федьке Кузнецову из Горелово. Так и будем друг друга достатком попрекать? Всегда есть те, кто живут хуже и лучше тебя. А то, что люди в неравенстве рождаются, так от века заведено, и не нам с тобой это менять. Мои предки за свои поместья службу служили, на благо отечества работали. Не только ради себя, а и чтобы детям своим добро передать. И ты своим детям хороший надел и богатый дом передать хочешь. Так не сетуй на судьбу, а работай, учись, детей в люди выводи. Сможешь на деревне богатейшим стать – кто тебя попрекать начнет? Чего ты хочешь от меня? Чтобы я раздал свое имущество таким, как ты? Могу. А что проку? Не ценит человек того, что даром получает, как ты не ценишь то, что от рождения имеешь. Богатство, которое без труда досталось, не вверх человека поднимает, а вниз тянет. Дам я тебе миллион, так ты и вовсе работать бросишь. Вижу, что бросишь. Вот сегодня праздник церковный, так почему ты не в церкви и не с семьей? А нет праздника, так почему не учишься, как со своего клочка земли большой урожай получить? Я же когда через деревню ехал, видел, что за трактора и сеялки в ангарах стоят. Прошлый век: топливо жрут, зерно разбазаривают. Почему не взял у меня в имении новую технику? Учиться надо, Федор, работать, любить свою семью и уважать соседей – а ты вместо этого кровь свою и чужую льешь в пустой потехе. Да будь ты хоть и сам князем, с такой жизнью все одно бедняком помрешь.

– Ох, хитры вы, баре, – набычился Федор. – И складно ты, князь, говоришь, а все не так получается. Я одно знаю: барин завсегда мужика облапошит. Не ровня мы вам. А вот ты, коль такой умный, встал бы в стенку с мужиками али против меня одного. Вот бы и посмотрели, кому что от бога дано.

– Да что ж ты, Федор, деревню нашу позоришь! – жалобно пискнул староста.

– Ну, если у человека кулаки чешутся, то словами его не успокоишь, – усмехнулся я. – Изволь, Федор. Только я ведь тебе и впрямь не ровня, сам за целую стенку постоять могу. Отчего б тебе не собрать таких, как ты, да и не выйти на меня разом? А я, чтоб интересней было, тому, кто меня положит, завтра же миллион рублей уплачу – но с условием! – предостерегающе поднял я руку, упреждая гомон толпы. – Те, кого я положу, учиться поедут, в сельскохозяйственный институт. Стипендию назначу, семьи ваши в обиду не дам, но кто диплом получить не захочет или не сможет, тот мне миллион уплатить должен будет. Согласны?

По толпе пробежал ропот.

– Ох, Сашенька... – Юля вцепилась мне в локоть.

– Я же тебе говорю, что если у человека кулаки чешутся, его не остановить, – тихо ответил ей я, высвобождая руку.

– Но если ты откажешься, крестьяне сами не пустят Федора в драку.

– А кто говорил про Федора?

Меж тем вокруг Федора собралась компания из десятка парней, и между ними завязался оживленный спор. Толпа гудела.

– Ваша светлость, – подскочил ко мне староста, – не погубите! Что же это содеется, если прознают, что в Горелово на вас напали?

– Ничего, – буркнул я, – скажут, что князь в кулачных боях решил поучаствовать. Имею я на это право или нет?

Староста сник, компания, собравшаяся вокруг Федора, развернулась в стенку.

– А что, князь, давай попробуем! – задорно крикнул Федор. – Только не говори потом, что тебя принудили!

Я отступил на два шага назад и развел руки, как бы приглашая противников нападать. Толпа подалась в стороны, только Юля осталась стоять рядом. Я строго посмотрел на нее, и она нехотя отошла к зрителям.

– Эхма! – Федор замахнулся правой рукой и побежал на меня.

«А ведь он не хочет учиться», – рассеянно подумал я, глядя на этого здоровяка.

Толпа ахнула. Очевидно, зрителям показалось, что я упустил возможность увернуться от удара. Однако, скользнув чуть в сторону, я присел, пропуская над головой огромный кулак, и, поднимаясь, легко ткнул противника пальцами под ребра. По инерции Федор сделал еще пару шагов и тяжело рухнул на землю, а на меня налетели новые кандидаты в миллионеры. Зная, что в кулачном бою удары ногами запрещены, я действовал только руками: заблокировал удар второго атакующего и тут же кулаком отправил его в нокаут, сместился к третьему и свалил его с ног упреждающим ударом по корпусу, уклонился от четвертого и врезал ему локтем в грудину. Пятый мертвой хваткой вцепился мне в правую руку – и тут же получил левой по почкам. Шестой постарался воспользоваться моим временным замешательством, но достал лишь на излете, зато схлопотал от меня контрудар в грудину аккурат на вдохе.

Я стоял в боевой стойке посредине «пятака». Вокруг меня, на почтенном расстоянии, мялись оставшиеся четверо Фединых друзей.

– Кто еще хочет стать миллионером? – громко спросил я.

Нарушить молчание никто не решился.

– Ладно, бог с вами, – я быстро сосчитал лежавшие на земле тела. – Шесть студентов сельхозинституту я уже обеспечил. Остальные тоже могут поступать на тех же условиях. Мне, уж извините, недосуг. Дела дома ждут. Подайте нам коней.

– Да как же так, ваша светлость?! – подскочил ко мне староста. – Вы уж простите их, дурных! Они не со зла. Может, все же на застолье останетесь?

– Да нет, считайте попировал, – ответил я. – И вправду дела, не обижайтесь.

Мне подвели лошадь, но когда я забрался в седло, староста ухватился за стремя и забормотал:

– Не серчайте, ваше сиятельство, только земелька у нас и вправду худая, не чета орлинской. Как ее обработать? Работаешь, работаешь – а толку чуть, еще и цены на зерно упали дальше некуда. Оттого и техника старая, оттого мы и соседей беднее. А делать-то что? Может, и впрямь цену закупочную поднимете?

– Подниму цену – буду себе в убыток работать, – ответил я. – Я бы и рад вам помочь, но даром обеспечивать вас из года в год не готов.

– Что же, значит, так тому и быть, – староста обреченно выпустил стремя и отступил в сторону. – Судьба, значит, наша такая, гореловская.

Я обвел взглядом собравшихся. Все они смотрели на меня с укором и печалью.

– А велика ли выручка от молочного скотоводства? – спросил я старосту.

В глазах у мужика мелькнул интерес, и в следующую секунду передо мной стоял уже не понурый лапотник, а деловитый середняк.

– Да вроде как треть от всех доходов, – почесал тот в затылке. – Да, пожалуй, около трети.

– Завтра приедешь в усадьбу к управляющему. Обсудите с ним приобретение маслобойки. Рассрочку дам на десять лет. Цех построите сами. Рентабельность там хорошая, через три года орлинские завидовать вам будут, – отрубил я и пришпорил коня.

Юля нагнала меня только минут через десять скачки. Поймав ее умоляющий взгляд, я осадил лошадь. Мы поехали шагом стремя в стремя.

– Почему ты так разозлился? – спросила она.

– Сам не знаю, – буркнул я.

– Федор...

– Федор тут ни при чем, – перебил я Юлю. – Я разозлился на себя.