«Прощание славянки»

— Значит, Коля в Швейцарии?

— Счастливый псих, — позавидовала она. — Вчера и улетел.

— А Гельмут?

— Гельмут раньше. Он же Колин прибор увез. Коля тебе разве не рассказывал?

— Ага, — думал я о своем.

Я не заметил, как мы подъехали к моему дому. Она припарковала машину к самому парапету набережной и откинулась спиной на дверь.

— Ну как? Удовлетворила я тебя, чучело? — Она посмеялась. — Я имею в виду твое больное любопытство. Твою болезненную страсть. Удовлетворила?

— А зачем ты украла бумаги? — спросил я. — Чтобы передать их Мастеру?

— Ой, блин! Опять! — вскрикнула она. — Я тебя сейчас убью! Честное слово!

Она достала из сумочки пистолет. «Беретта-90» — узнал я знакомую марку. Она воткнула ствол пистолета мне в брюхо. На лице ее блуждала загадочная и страстная улыбка:

— О! С каким удовольствием я всадила бы в тебя всю обойму! Всю! До конца! До последнего патрона… До последнего…

— Не надо, — попросил я. — Оставь меня для моей любимой девочки.

Она посмотрела на меня недоверчиво:

— Честное слово? Дай честное слово!

— Б чем?

— Что ты бросишь свою конспирологию! Дай честное слово!

Она была готова проткнуть меня насквозь своим пистолетом. Я молчал.

— Ивасик, не надо, — жалобно попросила она.— Не лезь, Ивасик. Не лезь в чужой улей. Пчелы не любят чужаков. Закусают до смерти. Пожалей себя, Ивасик.

Я все понял. И сказал абсолютно чистосердечно:

— Честное слово.

— Слава Богу, — вздохнула она и убрала в сумочку пистолет. — Пошутили, и будет.

Она повернула к себе зеркало заднего вида и осмотрела себя, поправив волосы на лбу:

— Баб ненавижу. Но твоя лягушатница мне нравится. Что-то в ней есть. Сама не пойму что. И на бабу-то почти не похожа, пацан пацаном. Но шарм врожденный, фирменный. Завтра утром она приезжает. На «Стреле». Не проспи девчонку, Ивасик.

— Эту не просплю, — пообещал я.

— Гляди, Ивасик, — напомнила она на прощание, — ты слово дал! Держи!…

Я зашел в подворотню, а потом выглянул, чтобы посмотреть, как она отъезжает. Она бойко рванула с места. Когда машина перелетела мост через Зимнюю канавку, из-за поворота вылетел мотоцикл с никелированным рулем. Мой знакомец сидел сзади, обхватив молодого левой рукой, а правой придерживал ковбойскую шляпу. Мотоцикл пристроился в хвост ее машины, но я за нее не волновался…

Я пришел домой и скинул с себя проклятый «прикид». В нем я попал в эту кошмарную историю и в нем же выхожу наконец из нее. Больше мне здесь делать нечего! Пчелы закусают! А пчелы являются одним из тайных символов, за которыми скрываются «они».

На столе меня ждала собранная сумка. Я отнес ее в прихожую, чтобы не мозолила глаза. Пусть еще подождет. Было еще не поздно, но я решил пораньше лечь, чтобы выспаться за все эти бессонные ночи. Выспаться как следует и бодрым, здоровым, влюбленным встретить мою девочку-мальчика в одном флаконе…

Я упал на тахту и закрыл глаза. От подушки еще пахло ее духами и миндальным кремом. Господи, прости! Что я нес в ту кошмарную ночь! Что я ей наговорил! Прости меня, Господи!

Я обнял руками подушку и счастливый уснул…

Но сон мне приснился нерадостный… Сон странный, непонятный, фантастический… Кошмарный приснился сон…

17 Сон

Будто стою я на какой-то огромной площади перед массивным зданием с куполом без креста… Здания почти не видно, во всю длину его натянут экран, только купол с колоннами сверху торчит. Я в толпе, запрудившей всю площадь. Сумерки. Дождь идет. Мелкий и нудный. Почти питерский. Но толпа не расходится, хотя экран мертв… Все ждут чего-то… Кто под зонтиками, кто просто так… Пьют баночное пиво, вытягивают шеи в сторону экрана… Чего они ждут? То ли рок-концерт будет, то ли презентация голливудского киношедевра… Это не Россия, а какая-то европейская страна, но я не понимаю какая. Люди вокруг говорят на разных языках, и по виду все разные, есть и черные, и желтые лица…

И вдруг ожил экран, покатились по нему разноцветные тени, и музыка ударила по ушам. Толпа заорала на разных языках, зашумела, засвистела, замахала в такт вскинутыми руками… Дождались… В правом верхнем углу экрана закрутился счетчик таймера. Крайний ноль стал превращаться в цифры… А на экране под бешеную музыку ревело пенное море… Эффект был потрясающий. И дождик еще помогал. Будто на лицо летели брызги от мощной волны… А на волнах металось старинное судно с прямым парусом и веслами-спичками… Парус был рваный, и многие весла обломаны… Нелегко приходилось морякам… Мы видели их мокрые смуглые спины, их судорожно открытые рты… Гребцы смотрели на мрачное, грозовое небо и со слезами молили его о спасении… Раздвинулись грозовые облака, и в просвете показалось чье-то мутное лицо. Раскатился громовой, на всю Вселенную, электронный голос:

— Бог Пан мертв! Мертв… мертв…

Только я подумал о том, что вся история очень здорово снята, и отдал должное технике Голливуда, как чей-то приятный баритон возвестил толпе:

— Зимой двадцать пятого года финикийские моряки услышали в Атлантическом океане этот страшный глас…

Я взглянул на таймер — цифры показывали «0025». Значит, они отсчитывали годы нашей истории. А на экране в бешеных волнах разламывался на части старинный корабль, мелькали в пене обломки и отчаянно кричащие лица… Я подумал во сне: «Неужели это — изделие" Коли Колыванова?!»

Приятный баритон продолжал:

— В двадцать пятом году, в который уже раз, Высший разум поменял на Земле программу развития… Объявил громогласно о смерти языческих богов…

На таймере появилась цифра «0030». На экране была уже бескрайняя пустыня. Из-за горизонта всходило солнце. От солнца к нам по пустыне шел человек в белых, развевающихся на утреннем ветру одеждах. Баритон заявил:

— Высший разум явил на Землю своего нового посланца в образе человека…

На таймере медленно ползли цифры: «0031, 0032…»

А на экране показывали историю Христа. Ходил он с толпой лохматых учеников по глинобитным, сожженным солнцем поселкам… То лечил людей, то с пологой горы на берегу озера рассказывал им что-то, а его ученики раздавали голодным, покрытым струпьями слушателям рыбу и хлеб… А за смоковницей стояли трое в темных одеждах и слушали, недовольно качая холеными, красивыми головами…

Баритон комментировал картины:

— Высший разум через своего Посланца принес на Землю новую программу. Она называлась коротко: «Любовь»… Но как могли понять ее несчастные бедняки, привыкшие к своим прежним жестоким и безжалостным богам?… Они не поняли посланца… Не считая горстки необразованных учеников, ожидавших от своего Учителя чуда, никто не понял его… Посланец Высшего разума отчаялся… Несмотря на то что он дал Богу обет — не творить чудес, он нарушил его и стал их совершать, чтобы привлечь к себе людей, чтобы заставить их поверить в себя… Он кормил их досыта волшебными хлебами, допьяна поил чудотворным вином…