Прошка Лебеда и жезл некроманта

— Никого я не насильничал! — возмутился Прошка. — Она сама… То есть, я и знать не знал, что это дочка. Думал служанка просто…

— Ага, служанка, — захныкал купец. — Все знают, что Маруся дочка моя. Единокровная. Я же ее кровиночку везде с собой вожу. Показываю. Вот она, моя ненаглядная… Единственная… Наследница… А теперь…

Купец снова зарыдал. Воевода посмотрел на некроманта, требуя от него объяснений.

— Тут вот какое дело, — замялся Прошка, пытаясь сообразить, какую правду говорить, а какую при себе удержать. — Под снадобьем я был. Мне его Яга нацедила, чтобы королеву амазонок того… честь мундира не опозорить. Вот и привиделось. Не знал я, что это дочка. Совсем другую бабу видел.

— Мда… дела! — задумчиво промычал воевода. Опустил глаза, как будто размышляя о чем-то. Потом его осенило. — Погоди, это в ту ночь было, когда ты к королеве ходил?

Прошка кивнул.

— И после этого к Богучару поперся?

Снова кивнул.

— А зачем? — воевода пристально посмотрел на некроманта, затем еще пристальней на купца. — На кой черт ты некроманта ночью к себе позвал?

Купец, который не ожидал такого поворота беседы, вжался в стул. Воевода наступал:

— Зачем он тебе так срочно понадобился? И почему в баню к мужику чужому не служанку, коих у тебя полный дом, а дочь свою направил? Чувствую тайну. Колись!

Купец завыл, затем схватил стакан, залпом выпил вино и громко стукнул днищем о деревянный стол.

— Все скажу, брат-воевода. Не вели казнить.

И вывалил всю подноготную. Про брата своего мерзавца, который наследство батино куда-то заныкал, а куда — говорить отказывался. Про то, как ненароком, в пылу жаркой беседы придушил его. Как пришла ему в голову идея услугами некроманта воспользоваться, и как оно все вышло.

— А этот… — закончил Богучар свой рассказ. — Гостеприимством воспользовался, да Марусю мою развратил.

— Не виноват я! — напомнил Прошка. — Говорю же, под снадобьем любовным был.

Воцарилась тишина. Воевода переводил взгляд с одного собеседника на другого. Затем налил себе вина из кувшина. Выпил.

— Прошка! — обратился он к некроманту. — Жениться хочешь?

— Нет! — отмахнулся тот. От одной мысли, что его тестем может стать дикий купец, по коже побежали мурашки.

— А кто? Кто на ней брюхатой теперь жениться? — завопил Богучар.

— Погоди! — осадил его воевода. — Малуша! — кликнул он служанку. — Позови сюда Яшку. Дружинник такой, перед воротами дожидается.

Недоумевающий Яшка предстал перед воеводой через минуту. Стоял, как истукан, все по сторонам пялился.

— Жениться хочешь? — задал воевода свой дежурный вопрос.

Дружинник пожал плечами.

— А будешь?

— Как прикажете, — неуверенно отозвался он, по-прежнему, вытянувшись в струну.

— Сойдет? — обратился воевода к купцу. Тот пожал плечами.

— Пусть шлем снимет?

Яшка снял. Богучар оценивающе посмотрел на молодого дружинника, затем на воеводу.

— Что-то неказистый. Всех посмотреть можно?

— Это тебе не бордель, — взбеленился воевода. — Бери, что дают, или проваливай отсюда. А некроманта своего я тебе в обиду не дам. Один он на все войско, — а подумав, добавил: — На государство один.

Купец тяжело вздохнул.

— Ладно. Этого давай. Только, чур не затягивать. Время дорого.

— Сегодня пусть женятся! — решил воевода. — Если возражений нет. Когда к тебе некромант в гости приходил?

Купец стал загибать пальцы. Считать значит.

— Два месяца прошло!

— Вот и хорошо! — обрадовался воевода. — Бывает, что раньше рожают. Никто ничего не заподозрит. А теперь иди, Богучар! Иди к свадьбе готовиться. И чтобы вечером всю дружину напоил и накормил. И вот что… — он покосился на Яшку. — Зятя с собой забери. Не нужен он мне тут сегодня.

— А как же занятия? — возмутился молодой дружинник.

— Назанимались уже, — вздохнул воевода. — Идите. А ты, Прошка, останься. Поговорить надо.

Когда дверь за купцом и молодым дружинником закрылась, воевода поменялся в лице. Встал со стула. Прошелся по комнате вперед и назад.

— Бизнес, значит, наладил? — наконец вымолвил он.

Настала очередь Прошки вжаться в стул.

— Жалования дружинника тебе уже не хватает? — продолжал воевода. — Красивой жизни захотелось? А я ему избу отдельную… Доспех черный…

— Я это… — замялся Прошка. — Один раз. — соврал он. — Исключительно из благих побуждений. Помочь хотел.

— Альтруист хренов! — оборвал его воевода. — А то, что в последнее время народец состоятельный не помирает тебе известно?

Прошка опустил голову, виновато уставился на крышку стола, мучительно соображая, как оправдываться, и чем может грозить ему вскрывшаяся правда.

— Дурак! — зарычал воевода. — Дать бы тебе… Сколько берешь за сеанс?

— Нисколько, — продолжил гнуть свою линию некромант.

Воевода подскочил к Прошке и врезал кулаком по столу. Да так, что кувшин с вином и кружки подлетели в воздух и с лязгом приземлились обратно.

— Не врать! — завопил он, и некромант раскололся.

— Мешочек золотых.

Воевода присвистнул.

— Скотина ты, Прошка. Да еще какая. А я думаю, чего это он на занятиях, как дохлая курица. А он ночами не спит. Капитал сколачивает. Вот что… — воевода наконец, остановился и сел напротив Прошки. — Тридцать процентов с каждого оживления.

— Двадцать! — осмелел Прошка.

— Двадцать пять! — воевода протянул ладонь, Прошка сдался.

Вечером была свадьба. Дикая, богатая, необузданная. Казалось, гулял весь город. А больше всего — дружинники. Невеста была в белом. Вот уж новость. Наверное, во все времена и во всех мирах девушек наряжали именно в такие вот, символизирующие чистоту и невинность наряды. О том, что дочь купца не так уж невинна, догадывались немногие.

Когда девушка под руку с мужем впервые появилась перед гостями, Прошка, наконец, сумел разглядеть настоящее лицо той, кому он своим поведением нанес смертельное оскорбление. Девушка была приятной наружности. Светловолосая. С конопушками, милым вздернутым носиком. В этом они с Яшкой были похоже. А еще она была веселой, энергичной и улыбчивой, что всегда подкупает мужчин. Яшка тоже несчастным не выглядел. Улыбался во все свои тридцать два зуба, махал гостям руками и, то и дело, прихватывал свою суженную за талию. По всему было видно, с нетерпением ожидая первой брачной ночи.

У Прошки настроение было скверным. С одной стороны, он чувствовал себя виноватым за то, что натворил тогда в доме у купца. Хотя тому и была объективная причина. Действие бабкиного зелья. С другой стороны — он все размышлял о том, что его ребенка теперь будет воспитывать пусть не плохой, но чужой мужик. Хотя, с другой стороны, если все получилось, другого такого же будет воспитывать толпа воинственных баб. Тоже не сахар. А сам одинок. Очень одинок, и изменится ли это когда-нибудь — большой вопрос.