Прости себе меня

Рванула с места, но Егор нагнал её и уже через пару секунд, схватив за локоть, дёрнул на себя с такой силой, что девушка едва не свалилась с ног. Вскрикнула и попыталась вырваться. Его мокрые руки неприятно обожгли кожу. Толстовка, до этого висевшая на плечах, упала на пожухлую траву.

— Пусти! — жалобно пискнула, скрипя зубами от напряжения, — я закричу! Пусти!

— Ты хотела, чтобы мы побывали здесь вместе, м? Разве не так? — он позволил издевательской усмешке скользнуть по своим губам. Снова дёрнул её, приближая к себе окончательно. Её грудь ударилась о твёрдый мужской торс.

— Ненавижу тебя! — раздула от ярости ноздри, и ногтями впилась в его плечи, — больной! Тебя лечить надо!

Её лицо скривилось от отвращения. Верхняя губка приподнялась, а носик сморщился, будто перед ней падаль, а не человек.

Не человек...

Заметила, как темнеет его взгляд. На глазах меняется выражение лица. Ликование и ирония сменяются гневом. Чёрным и липким. Смердящим.

Она заиндевела в его стальной хватке. Перестала дышать, утопая в злобе, которую он не пытался скрывать. Захлёбывалась в собственной ярости и какой-то обречённости.

Егор ещё больнее стиснул пальцы на её руке, причиняя жгучую боль. Она зашипела. Потянул на себя, склоняясь над миниатюрной фигуркой. Заметил панику в больших глазах-хамелеонах. Панику, что снова непоправимо накрывала её с головой.

Дани открыла рот... попыталась набрать в лёгкие побольше кислорода.

Действительно собралась кричать?

Егор опустил взгляд на её губы и тихо хмыкнул.

Не сейчас, Ксенакис. Снова. Не сейчас.

Перехватил свободной рукой её затылок и, удерживая голову, на выдохе впился в полные и такие манящие губы. Проглотил её крик и забрал себе весь воздух, который она так усердно запасала для себя.

Нет... кричать ты будешь потом, Муха.

Глава 31

Дани завыла ему в рот. Завопила, словно ей в глотку вливают расплавленный свинец. Лёгкие загорелись огнём, когда он сначала забрал себе воздух, а затем вдохнул в них свою отравленную жизнь.

Ноги на миг подкосились, но его сильные руки удерживали её так, словно Егор был всегда готов к её сопротивлению. Ждал ударов её маленьких, но таких острых кулачков. Ждал, что её зубы вонзятся в его плоть. Что она снова попытается схватить его за волосы. Любое движение контролировалось. Будь то её нога, рука или поворот головы.

— Отпусти! — успела прохрипеть, когда его губы скользнули на шею, — пусти! — лихорадочно задышала и всё же сделала попытку отпихнуть его, — Я закричу! Клянусь тебе, что закричу! Егор!

Он замер, тяжело выдыхая ей в шею горячий воздух. Ослабил хватку на затылке и медленно опустил ладонь на её лицо. Оглаживая щёку и спускаясь туда, где до этого были его губы. Пятерня мягко обхватила тонкую шею, а большой палец застыл на пульсирующей венке. Она так яростно билась, заставляя кожу в этом месте вибрировать.

— Ты... — его голос вероломно надломился. Что же она с ним делает? — зачем ты вернулась, Ксенакис? Тебе же ясно было сказано, чтобы ты убиралась...

— У меня в отличие от тебя есть сердце, Гордеев. Мне не чуждо беспокойство за других, — ответила, глядя сквозь него. Дрожала от прикосновения его пальцев. Чувствовала, как бьётся сердце. Как отчаянно пульс заставляет дрожать венку под слегка шершавой подушечкой его пальца, — таким ударом можно убить человека.

— Я знаю, каким ударом можно убить человека, Муха, — совсем немного отстранился от девушки. Просто, чтобы можно было посмотреть ей в лицо, — но, как видишь, эта тварь даже смогла сесть за руль.

— Отпусти! — набравшись сил, Дани снова оттолкнула его от себя. На этот раз Егор не стал её удерживать. Отпустил, позволяя девчонке отступить и даже поднять упавшую с плеч толстовку тёмно-зелёного цвета. Он очень ей шёл.

— Что ты здесь забыла, Муха? Какого хера ты тут оказалась? — его тёмные брови сошлись переносице, а глаза презрительно прищурились, — у тебя что, нехватка мужского внимания? Я сказал тебя разбежаться со своим оленем, а ты нашла себе ещё одного?

Озвучил то, что вертелось на языке. Ты же была девственницей? А теперь что? Во вкус вошла?

— Ты не можешь указывать, что мне делать, Гордеев! С какой стати? Думаешь, можешь распоряжаться мной? Тем, с кем мне общаться? — Даниэла нахмурилась так же, как и он. Даже смело шагнула в его сторону, поднимая указательный палец перед его лицом. Смешно...

— Разве нет? — не смог сдержать усмешку, глядя на то, как она стоит из себя сильную и независимую.

— Ты никто! Понял?! Ноль! Пустое место! — её голос плавно переходил от тихого рычания к шипению. Крылья носа взлетали, раздувая ноздри, а острый подбородок упрямо выскакивал вперёд. — Ты не имеешь никакого права указывать мне! Кто ты? Ты невоспитанный больной ублюдок! Думаешь, всё, что ты творишь, сойдёт тебе с рук? Ты ошибаешься! Рано или поздно ты ответишь за всё, что творишь! Ты ответишь за каждую слезу, что я пролила! Из-за тебя! Бумеранг так сильно пройдётся по тебе, Гордеев... ты будешь ползать в моих ногах, вымаливая прощение! Ты будешь... ссс!

От боли она поднялась на мыски и перехватила его жилистое запястье. Оскалилась, когда его рука, взметнувшись, обхватила её лицо, больно впиваясь в щёки. Продавливая их, и заставляя внутреннюю поверхность впечататься в зубы.

— Тебя заносит, Муха... не замечаешь? Я думал, что ты умнее... нельзя говорить больному ублюдку, что он больной ублюдок. Не знала об этом? Ты играешь с огнём.

Дани не могла больше произнести ни слова. Смотрела в его непроницаемые глаза и молилась про себя, чтобы хоть кто-то вышел на задний двор. Но её молитвы оставались неуслышанными, всё больше превращая её в атеистку.

Её губы задрожали, словно она вот-вот расплачется. Да... он увидел влагу в уголках её глаз. Она скапливалась, превращаясь в крошечные капельки. Одно мгновение и, солёная слезинка сорвалась с ресниц, скатываясь вниз по щеке, и ударяясь о его пальцы.

И Егор не понимал, нравится ли ему то, что он видит. Раньше нравилось. Однозначно. Он ждал этого, как восьмого чуда света. Она прекратила скрывать свои слёзы, и Гордеев перестал испытывать наслаждение от их вида. Не мог дать определение тому чувству, что скручивало ему все внутренности в тот момент, когда капелька рухнула вниз. Но это не удовольствие и не удовлетворение. Это что-то другое, чему он пока не мог найти определения.

— Убери эти сопли, — грубо произнёс, в то время как его пальцы отпустили её лицо и стёрли мокрую дорожку. Ласково. Несвойственно ему. Неожиданно. Словно удар под дых самому себе.

— Я хочу уехать, Егор, — произнесла тихо, будто почуяв его минутную слабость. Взглянула на него, задирая голову и складывая чёрные брови домиком.

— Нет, — качнул головой, — ты не уедешь.

— Ты не можешь держать меня силой, Егор...

— Ты не уедешь сейчас, Даниэла. Ты останешься.

— Зачем? Что тебе нужно? — непонимающе замотала головой. Сердце не утихало, отбивая галоп о рёбра.