Просто друзья

Мила видит мое напряжение, берет меня за руку и ведет к двери с надписью "партер". Моей руке тепло, даже чувствую какое-то покалывание. И отпускать не хочется.

Мила проходит первая. На ней красивое платье, оно не длинное, но открывает ее тонкие и изящные щиколотки. Я раньше считал ее худой, никогда такие не нравились. А сейчас вижу, что она не худая, а стройная. Плавные изгибы, мягкие и манящие движения. Они завораживают и заставляют хотеть большего.

В глазах ее вижу предвкушение. Не ошибусь, если скажу, что нечто похожее я видел в зеркале в машине перед заездом. У меня были такие же глаза. На дне можно рассмотреть мечту, что исполнится вот-вот.

Свет гаснет, а занавес открывается. Первые аккорды, первые движения ног балерин, запах пыли, что взмывает вверх со сцены. Музыка, она проникает внутрь, складывает клеточки в правильном порядке, в красивую картинку. Это ее мир.

Мила наблюдает за каждым движением на сцене. Замечаю то улыбку, то снова этот хмурый взгляд, то удивление. Целый спектр эмоций. Спросите — смотрел ли я балет? Ну, в принципе да. Но это не основное. Я смотрел на нее.

— Почему именно балет? — задаю вопрос.

— Мне было около шести лет, когда нас с семьей пригласили на одно представление. Это было в Санкт-Петербурге, в Мариинском театре. Банально, но меня так впечатлило все, что происходило на сцене, как целый мир, неизведанный. А то, что неизведанно — надо изведать, — она хитро посмотрела на меня. А еще, — она засмеялась и прикрыла рот рукой, чтобы не было громко, — мне понравились их ноги, ноги балерин. Я как загипнотизированная наблюдала за всеми движениями. Раз-два, раз-два. И захотела так же.

— Как думаешь, у тебя получается? Сможешь так же? — показываю на сцену, где одна из балерин делает что-то невообразимое.

— Могу лучше, — ох, темная Мила, — у нее ноги короткие для такого прыжка.

Я смеюсь и нисколько не прикрываю рот рукой. Пусть знают, что мне смешно. Получаем замечание с соседнего ряда.

— Темная Мила вышла на прогулку? — шепотом говорю ей на ушко, ощущая аромат шоколада, мой мозг требует порцию серотонина. — Мне нравится.

— Нравится? — повторяет она.

— Нравится.

— А светлая Мила, она какая?

— Зануда и зубрила, — Мила улыбнулась мне и снова отвернулась к сцене.

То, что происходит сейчас на сцене мало меня волнует. Нет, безусловно, очень интересно, как расправляются с мышиным королем, но действие рядом со мной вызывает больше интереса и, что самое главное, больше вопросов. К себе, в том числе.

— Тебе не понравилось? — спросила Мила, когда включился свет.

— Ну почему же, — улыбаюсь я, — Принцесса та, балерина, была ничего такая. Вон ногами как дрыгала.

— Глеб, — она смеется. — Это все, что ты запомнил и заметил?

— Нет, не все, — смотрю на нее в упор, больше не улыбаюсь. Сам не знаю, зачем так провоцирую.

— А что еще? — Мила смотрит мне в глаза и не моргает.

— Твой восторг в глазах. Больше всего мне понравился он.

— Перед Новым годом я всегда покупаю билеты именно на Щелкунчик, — уходит она от темы.

— Почему?

— Потому что это сказка о любви, о дружбе, о зле, что всегда будет побеждено, и о том, что истинная красота — она внутри, — опускает глаза. — Она будто напоминает, что чудо есть, а в Новый год мы все в него верим. Да, Глеб Навицкий?

Мы доходим до моей машины. Мила ни слова не сказала, в каком состоянии я оставил свою малышку. Просто молча села на пассажирское сиденье и устало прикрыла глаза.

— Милка? — спрашиваю я осторожно.

— Да? — она все-таки открывает глаза и в отражении я вижу темную Милу, она будто флиртует со мной, снова.

— Ты хочешь домой?

— Светлая Мила хотела бы принять ванну и лечь спать, включив в наушниках Чайковского.

— А темная Мила…

— А темная Мила хочет бургер. Как тогда. — Смотрит с такой теплотой. Коснись рукой, и эта теплота перельется в тебя как сообщающиеся сосуды.

— Есть идея получше.

— Боже, только не гонки, — она закатывает глаза, но понимаю, что если бы и повез, она только поддержала бы меня. Это просто игра, теперь я это вижу.

— Нет, Мила, не на гонки. Пристегнись.

Глава 17

Глеб

Мили сидит рядом. На губах загадочная улыбка, огни города отражаются в ее глазах. Ножкой отбивает ритм песни, что звучит по радио. Какая-то новогодняя и веселая. Частенько поглядываю на нее такую. Сейчас Мила чувствует себя более свободной.

— И куда мы едем? — не выдержала Мила.

— Увидишь. Нетерпеливая, — хитро ей улыбаюсь.

— Ой, Глеб, — широко открывает глаза и хватает меня за руку, что ненадолго потерял управление, чуть не выехал на встречку, — надо маме позвонить. Она же будет переживать. Мы вечером всегда созваниваемся.

— Мила, вот ты как скажешь какую-нибудь х*йню, так потом хоть убейся, — смеюсь.

— А что я такого сказала?

— Ничего. Смотри, до первого пункта мы уже доехали.

Я ничего лучше не придумал, чем отвезти ее за бургером. Она хотела — я исполнил. Ну разве не идеально?

Стоим в очереди, она в это вечернее время длинная. Стою, теперь моя очередь нервно отбивать ритм правой ногой в нетерпении. Мила спокойна, изучает, что же можно заказать. Глаза бегают по строчкам, а губы забавно шевелятся — она читает.

Мы вообще с ней забавно смотримся. Оба в вечерних нарядах, выбираем, какой из бургеров заказать. И мне нравится то, что сейчас происходит.

С несколькими крафтовыми пакетами садимся обратно. Довольные.

— И..все? — с какой-то грустью в голосе спросила Мила.

— Нет. Пристегнись. Нас ждет пункт номер два.

Мы едем по вечерней Москве. Потоки машин делят все пространство на равные геометрические фигуры. Весь город вообще сплошная геометрия: прямоугольные дома, такие же прямоугольные тротуары, трапецевидные крыши.

Мы подъехали к старому дому в самом центре. Высокая сталинская постройка. Многие выстроятся в очередь, чтобы поймать возможность купить замызганную однушку в этом доме.

— Мы где? И что это за дом?

— Здесь раньше жила моя бабушка. Вон видишь красивый балкон на предпоследнем этаже? — я показываю рукой, — вон там она и жила.