Просто друзья

— А сейчас? Она…

— Да, умерла несколько лет назад. Я тогда был в очередной раз в Англии. Мне сообщили, когда я уже вернулся домой. Спустя несколько месяцев. Даже не успел попрощаться, — тема до сих пор болезненная для меня. Вообще все, что касается моей семьи вызывает противоречивые чувства: я не хочу ни с кем делиться, что творится внутри, но и скрывать и таить все в себе уже невыносимо.

— У тебя с ней были хорошие отношения? — Мила никак не дает знать, что она жалеет меня. Меньше всего я нуждаюсь в жалости.

— Да. Думаю, можно сказать и так. Я с ней не так часто общался, потому что меня всю мою жизнь куда-то отправляли, в какие-то ненужные пансионы, интернаты. А бабушка… Она единственная, кто мог меня просто обнять при встрече. Как-то она подарила мне модель гоночной машины. Тойота Супра. Любимая моя игрушка была.

— А что с ней стало?

— Ее сломали. С тех пор я не могу найти ее, чтобы заново собрать.

— А я вот не помню ни дедушек, ни бабушек. Меня окружали только родители, а потом еще и гувернантка. Я даже не ходила в школу. Помню Зойка, это моя подружка, очень долго этому удивлялась.

— Мы никогда не сможем быть своими в их мире, Милка. У нас изначально другие вводные данные.

— Но ты же отличаешься. Ты другой.

— Тебе так кажется.

Мы смотрим друг на друга. У каждого из нас своя история за плечами. Ощущение, что мы прожили уже несколько десятков лет, будто знаем столько мудрости, что хватит на целую жизнь вперед. Только это не так.

— Пойдем. Покажу кое-что.

Я беру Милу за руку и веду к подъезду. Открываю дверь магнитным ключом, и мы поднимаемся по лестнице на самый верх.

Есть одно место, о котором знают только жители этого дома. Сняв хлипкий замок на двери, которая ведет на чердак, можно пройти на крышу. Оттуда открывается потрясающий вид на город.

Я узнал о нем еще когда бабушка была жива. Помню, приехал на очередные свои каникула и, даже не заезжая домой, попросил отвезти меня к бабушке. А когда настало время возвращаться к родителям, я убежал. И каким-то чудом узнал про этот замок. Прятался на крыше до утра. Пока вконец не замерз и не проголодался. Даже не мог вообразить, что пережила бабушка. А родители… О них я не думал в принципе.

— Глеб, здесь… У меня просто нет слов. Это… будто смотришь Лебединое озеро в первом ряду, когда умирающий лебедь — Майя Плисецкая. Проникает в самое сердце, — вижу как пара слез скатывается по ее щеке.

— Нет. Это похоже на то, когда до финиша остается несколько сотен метров. Чувствуешь, как по венам с бешеной скоростью течет кровь. Скорость машины и скорость моей крови одинакова. Выжимаешь газ до упора. Триста, двести, сто. Финиш. Тормоз. Финал. Я победитель. И душа ликует. Вот так, — киваю головой в сторону открывающегося вида.

— Кровь по венам… Я перед выходом на сцену чувствую нечто похожее. Пять. Четыре. Три… — она встает на носочки и делает какие-то красивые и плавные движения. Не знаю названия их, но они прекрасны. В ее исполнении особенно, — и я сливаюсь с музыкой, мы одно целое. И танец. Каждая мышца, каждое движение — все под контролем. Такое ликование внутри и..

— …драйв, — заканчиваю я ее мысль.

— Да, — улыбается Мила и смотрит, наконец, в мою сторону, — драйв.

— Вены — провода. По ним — ток. С каждой секундой он искрит.

— Пока последний аккорд не ударит, — она опускается в реверансе. Запомнил это движение еще на представлении, а потом уточнил у Милки.

— Финиш.

— Конец первого акта.

Ее глаза кажутся темнее, чем они есть на самом деле. Может, причина в скудном освещении. Но не хочется думать так, ведь это банально. Мне хочется придумать другую причину. Например, что я ей нравлюсь.

— Да, Мила. Оказывается, не такие уж мы и разные, — подхожу к ней ближе.

— Думаешь, у нас получится? — отводит она от меня свои темные глаза.

— Что именно?

— Быть друзьями? — бл*ть, опять это слово. Оно жжет. Противный скрип для моих ушей. Мы — и друзья? Да я трахнуть тебя хочу!

Мой взгляд блуждает по ее лицу. Ищу там ответы на свои вопросы, которые сам себе боюсь и задать. Понимаю свои желания, но озвучить даже мысленно их опасаюсь. Как только они, эти мысли, примут форму, то пути назад может не быть. Скользкая и опасная тропа. А напрасно я не рискую.

Наклоняюсь ближе, хочу вдохнуть ее аромат глубже. А может, почувствовать ее дыхание.

— Картошка остынет и будет невкусной.

Сучка. Темная Мила та еще сучка. Но ее хочется приручить. Ты будешь моей, Мила Апраксина-Навицкая. Друзья, бл*ть.

Не глядя на пакет, достаю оттуда картошку в упаковке и вынимаю тонкую соломку. Продолжаем смотреть друг на друга, провоцировать. Мила поджимает губы и прячет свою улыбку.

— С соусом вкуснее, — комментирует она.

— Ну так открой!

Она не смотрит на пакет и вслепую находит маленькую коробочку ярко-желтого сырного соуса. Открывает фольгу, берет одну соломку, макает ее в соус.

Не выдерживаю и краду ломтик картошки из ее рук, облизав уголок своих губ, который испачкал в соусе.

— Это было…

— Нагло? Знаю.

— Это было мое.

— Что мое — твое. И наоборот. Забыла, жена?

Между нами искрит. И чувствуем это оба. Мила заигрывает со мной, ходит по краю. Темная ее сторона опять на прогулке. Чем чаще я с ней, тем больше она любит выходить наружу. Вопрос: что делать со светлой?

— Я был сегодня у отца, — решил я продолжить разговор.

— И что он сказал?

— Ну, перед тобой новый сотрудник Навицкий холдинг, — развожу я руками в стороны.

— Тогда с первой зарплаты жду приглашения в кино, — хитро щурит глаза.

— Я уж думал колье какое попросишь.

— Идея неплохая. Советом воспользуюсь, но позже. А пока я хочу в кино. Чтобы мы были одни в зале. Сели в середине, у каждого по ведру попкорна, — она мечтательно закрыла глаза. Еще немного, и я сам буду желать этого наравне с победой в гонке, — у тебя уже было что-то похожее?

— Нет. Я вообще никогда не заморачивался, как бы затащить девчонку в постель.