Просвечивающие предметы (сборник)

– Простите, – я снова его прервал, – а вы уверены, что никогда не слыхали о ее знакомом-англичанине?

– Англичанине? Вы вроде про немцев говорили. Нет, не знаю. Американец, по-моему, был один молодой в Сан-Максиме в двадцать восьмом году. Так он, когда Нинка с ним танцевала, всегда прямо сознание терял. А в Остенде и англичане могли быть, да и мало ли где еще. Но меня, по правде сказать, не очень-то интересовало подданство ее воздыхателей.

– Вы, значит, совершенно уверены, что про Блауберг ничего не знаете… ну, а дальше?

– Нет, – ответил он, – не думаю, чтобы кто-нибудь мог ее там прельстить. Тогда у нее как раз был очередной недуг, а она в таких случаях питается одним лимонным соком со льдом и огурцами и говорит о смерти, о нирване и тому подобном. У нее был пунктик насчет Лхасы {67} – ну, вы знаете, что я имею в виду.

– Не назовете ли ее точное имя? – попросил я.

– Ну, когда мы с ней познакомились, ее звали Нина Туровец {68} , а уж как там на самом деле… нет, я считаю, вам ее не найти. Мне, между прочим, часто думается, что ее просто никогда не было. Я Варваре Митрофанне про нее рассказывал, она говорит, что это я посмотрел плохую фильму и увидел дурной сон. Вы что, уже уходите? Она вот-вот вернется… – Он поглядел на меня и захохотал (он, по-моему, перебрал своего коньячку). – Ой, я забыл, – сказал он. – Вам же не эта моя жена нужна. И кстати, – добавил он, – бумаги у меня в полном порядке. Могу вам показать carte de travail [23] . А если вы ту найдете, я бы тоже не прочь на нее взглянуть, пока ее не посадили. А может, лучше не надо.

67

…пунктик насчет Лхасы… – Лхаса – столица Тибета и центр буддизма – считалась на Западе «запретным городом», куда открыт доступ лишь адептам эзотерических учений.

68

Туровец – еще одна шахматная фамилия (по ассоциации с турой/ладьей). См. вступ. статью.

23

Удостоверение на право работы (фр.).

– Благодарю вас за беседу, – говорил я, когда мы с чуть излишним жаром жали друг другу руки – сначала в комнате, потом в коридоре, потом в дверях.

– Это вам спасибо, – кричал Пал Палыч. – Мне, вы знаете, очень нравится про нее рассказывать. Жалко вот, не уцелело ни одной карточки.

Мгновение я стоял задумавшись. Все ли я из него выжал?.. К нему-то уж всегда можно будет еще раз наведаться… Не могло ли быть случайного снимка в какой-нибудь курортной газете с автомобилями, мехами, собаками, модами сезона на Ривьере? Я и спросил его об этом.

– Все может быть, – ответил он. – Она как-то выиграла приз на маскараде, но где, не помню. Для меня тогда все города были как один большой ресторан и танцулька. – Он покачал головой, бурно рассмеялся и захлопнул дверь. По лестнице мне навстречу поднимались Черные вместе с мальчиком.

– В некотором царстве, – говорили Черные, – жил-был автогонщик, и была у него белочка, и вот однажды…

Глава шестнадцатая

Сперва я решил, что добился желаемого, что теперь мне, по крайней мере, известно, кто любовница Себастьяна; но очень скоро я остыл. Неужели ею могла быть первая жена этого болтуна, размышлял я в такси, направляясь по следующему адресу. Стоит ли, в самом деле, дальше идти по этому следу, слишком уж правдоподобному? Разве образ, набросанный Пал Палычем, сам за себя не говорил? Капризная ветреница, порушающая жизнь глупца. Но не Себастьяна же? Я подумал о его остром отвращении к прямолинейной трактовке добра и зла, к страданиям заемного образца и усладам готового пошива. Женщина такого сорта стала бы немедленно действовать ему на нервы. О чем бы они могли разговаривать, даже если бы она умудрилась познакомиться в отеле «Бомон» с этим спокойным, необщительным, рассеянным англичанином? Сразу оценив, что у нее за душой, он, без сомнения, начал бы избегать встреч. Он, помнится, говаривал, что бойкие девы умом непрытки, что ничего нет скучнее, чем охочая до развлечений красотка. И даже больше: если внимательно приглядеться к самой что ни на есть прехорошенькой особе, покуда она источает сироп банальности, в ее красоте наверняка отыщется какой-нибудь маленький изъян, отвечающий изъяну ее мышления. Он, может, был и не прочь отведать яблока греха, ибо, исключая грехи против синтаксиса, к идее греха был равнодушен; но получить взамен яблочное желе, патентованное и разложенное по банкам, увольте. Он мог простить женщине легкомыслие, но дутую таинственность – никогда. Бедовая девчонка, захмелевшая от пива, его бы позабавила, а вот от намеков какой-нибудь grande cocotte [24] , что ей до смерти хочется покурить гашиша, его бы передернуло. Чем больше я размышлял, тем менее вероятным все это выглядело. В любом случае не стоило заниматься сей особой, не проверив двух других вариантов.

24

Светской кокотки (фр.).

Вот почему я с таким нетерпением переступал порог щеголеватого дома в весьма шикарной части Парижа, к которому меня подвез таксомотор. Горничная сказала, что мадам нет дома, но при виде моего разочарования попросила немного подождать и вернулась со словами, что, если мне угодно, я могу поговорить с мадам Лесерф {69} , подругой мадам фон Граун. Ко мне вышла хрупкая маленькая дама с бледным лицом и мягкими черными волосами, – думаю, мне еще не случалось видеть столь ровной бледности. На ней было глухое черное платье, а в руке она держала длинный черный мундштук.

69

Мадам Лесерф. – По-французски конечное «f» в фамилии Lecerf (букв. олень) не произносится, но в переводе оно передано, чтобы сохранилась ее ассоциация с ферзем (см. вступ. статью, с. 12).

– Так вы хотите видеть мою подругу? – спросила она, и в ее хрустально-прозрачном французском мне почудилась восхитительная старосветская обходительность.

Я представился.

– Да, я видела вашу карточку, – сказала она. – Вы ведь русский, не правда ли?

– Я пришел по очень деликатному делу, – пояснил я. – Но скажите прежде, прав ли я, полагая, что мадам Граун – моя соотечественница?

– Mais oui, elle est tout ce qu’il y a de plus russe [25] , – ответствовала она своим нежным звенящим голосом. – Муж ее был немец, но он тоже говорил по-русски.

25

Ну да, она самая что ни на есть русская (фр.).

– О, – сказал я, – прошедшее время тут очень кстати.

– Вы можете быть со мною откровенны, – сказала мадам Лесерф. – Я обожаю деликатные поручения.

– Я родственник, – продолжал я, – английского писателя Себастьяна Найта – он умер два месяца назад, и я надеюсь написать его биографию. У него была близкая приятельница, он с ней познакомился, когда в двадцать девятом году отдыхал в Блауберге. Я пытаюсь ее отыскать. Вот, кажется, и все.

– Quelle dr^ole d’histoire! [26] – воскликнула она. – А что бы вы хотели от нее услышать?

26

Какая странная история! (фр.)

– Да все, что ей заблагорассудится… Но должен ли я понимать… вы действительно думаете, что мадам Граун и есть та дама?

– Очень возможно, – сказала она, – хоть и не помню, чтобы я от нее когда-нибудь слышала это имя… как вы сказали?

– Себастьян Найт.

– Нет, не слыхала. Но все же вполне возможно. У нее всегда заводятся друзья, где бы она ни жила. Il va sans dire [27] , – добавила она, – вам следует поговорить с ней самой. Уверена, вы найдете ее очаровательной. Какая, однако, странная история, – повторила она, глядя на меня с улыбкой. – Зачем вам писать о нем книгу и как получилось, что вы не знаете имени этой дамы?

27

Разумеется (фр.).

– Себастьян Найт был человек довольно скрытный, – пояснил я. – А ее письма, которые у него хранились… понимаете, он пожелал, чтобы после его смерти они были уничтожены.

– Правильно, – сказала она, оживляясь, – я его вполне понимаю. Всегда жгите любовные письма. Прошлое – самое благородное горючее. Не хотите ли чаю?

– Нет, – отвечал я. – Что бы я хотел, так это узнать, когда можно видеть мадам Граун.

– Скоро, – ответила мадам Лесерф. – Сейчас ее нет в Париже. Почему бы вам не зайти завтра? Да, это наверное будет в самый раз. Она может вернуться уже сегодня вечером.

– Прошу вас, – сказал я, – расскажите немного о ней.

– Что ж, это нетрудно, – сказала мадам Лесерф. – Она хорошо поет. Ну, знаете, цыганские песни. Она необыкновенная красавица. Elle fait des passions [28] . Я ужасно ее люблю; когда я бываю в Париже, для меня в этой квартире всегда есть комната. Вот, кстати, ее портрет.

Она бесшумно и неторопливо прошлась по устланной толстым ковром гостиной и сняла с рояля большую обрамленную фотографию. С минуту я рассматривал полуотвернутое от зрителя изысканно-красивое лицо. Мягкий изгиб щеки и пропадающий взлет брови – очень русские, подумал я. На нижнем веке и налитых темных губах лежало по блику. Выражение лица показалось мне странной смесью мечтательности и коварства.

28

Она сводит людей с ума (фр.).

– Да, – сказал я. – Да…

– Так это она? – испытующе спросила мадам Лесерф.

– Возможно, – отвечал я, – и мне не терпится ее увидеть.

– Я попробую разведать сама, – сказала мадам Лесерф с очаровательным видом заговорщицы. – По-моему, гораздо достойнее написать книгу про людей, которых знаешь, чем сделать из них котлетный фарш, а потом подавать это как беллетристику!

Я поблагодарил ее и попрощался на французский лад. Ручка у нее была на удивление маленькая, и, когда я чуть сжал ее ненароком, она поморщилась, так как на среднем пальце носила большое кольцо с острым камнем. Я тоже о него укололся.