Противофаза

Последние фразы предназначались явно для нас с Хвостом.

— Извините меня, пожалуйста, Анатолий Васильич. Я вчера не смог, — заканючил я свои оправдания.

— Чекалин Миша, если не ошибаюсь? Так вот, учти Миша, если хочешь оставаться в команде, соблюдай дисциплину и выполняй все установки тренера. Учти, что твои близкородственные связи с директором для меня ничего не значат, — выговорил мне тренер и посмотрел теперь на неподготовленного Хвоста, — Как фамилия?

— Поправочку можно? — вступился я за подручного, — Мой друг не является хоккеистом. Он пришёл меня поддержать.

— Вот как! Жаль, фактура подходящая для хоккея, — заметил Фирсов и высказался, — Присутствие посторонних на тренировках команды запрещено.

Хвост ушёл, горестно сутулясь и унося с собой гитару, а хоккейные пацаны потянулись в многофункциональный спортивный зал с баскетбольными корзинками и с гимнастическими тренажёрами.

Анатолий Фирсов не был новичком в роли тренера для подростков. Мало того, он до прошлого года работал с молодёжной командой ЦСКА. Мягкий по натуре, он сильно нервничал, когда не знал, что делать, или когда делал не то, что было по душе. Любую неряшливость, необязательность и опоздания он считал недопустимым, в особенности для себя. Опоздания его были связаны не только с его учёбой в ГЦОЛИФК на третьем курсе. С должности помощника главного тренера в ЦСКА он полностью не ушёл, договорившись с Константином Локтевым о работе на полставки. Приходилось соглашаться выполнять самые различные поручения в клубе.

А ведь его чуть было не турнули окончательно из спорта. Когда Фирсов приезжал с молодёжкой ЦСКА в Канаду, то получил там приглашения сразу от нескольких хоккейных клубов выступать за них. Он прямодушно обратился за разрешением к спортивным чиновникам. К его удивлению, на него набросились, как на «врага народа», и буквально затаскали по высоким инстанциям. Естественно, он стал невыездным, и пришлось перейти на менее престижную должность помощника тренера. Вдобавок ему задержали присвоение очередного звания майора.

Работу у Шумилова Фирсов воспринял, и как материальное благо, семью с двумя детьми нужно было содержать, и как подстраховку на случай возможного увольнения из Вооружённых сил, армейские чиновники не оставляли ушедшего из большого спорта великого хоккеиста в покое. Пусть на новой работе он также будет числиться на полставки, но всё же на должности главного тренера и в перспективе создателя нового полноценного хоккейного клуба.

Для начала парни позанимались упражнениями на разминку, прогрели мышцы. Затем перешли к турникам. Я не старался особо вылезти со своей физухой, подтянувшись на перекладине по средней норме раз пятнадцать. Остальные болтались также вокруг этой цифры. Ливадин лишь выдал около двадцати, да ещё у одного защитника Вадика Дьяконова получилось показать результат чуть выше. С прессухой также надёжно угнездился в середняках, подняв своё тулово 48 раз из положения сидя. А с прыжками в длину так перестарался, что оказался хуже всех. Дальше нам предстояло идти на стадион сдавать нормативы по бегу.

— Анатолий Васильич, время тренировки ведь уже закончилось, — напомнил я по простоте душевной.

— Понимаю, что по моей вине поздно начали. Может, поработаем ещё немного? — попросил тренер с трогательно-виноватым видом.

— Извините меня, Анатолий Васильич. Но я никак не могу. Дела кое-какие назначены, — вздохнул я.

Пацаны вдруг разорались и всем скопом набросились на меня:

— Тебе что, распоряжения тренера пофигу?

— Ты чего у нас, самый умный?

— Тебе насрать на интересы команды?

— Ишь ты, особенный какой нашёлся!

Куда подевались мои верные пчёлки? Даже деликатный Жека злобно кривил свою морду. Они бы даже драться со мной наверняка полезли, но тренер потребовал прекратить балаган и сделал мне знак, чтобы поскорее выметался. Мне ничего не оставалось другого, как повернуться и утопать в раздевалку.

По пустому шоссе Хвост гнал нашего воронка со скоростью за сто км в час, и минут через десять мы уже сворачивали на хорошо уложенную дорогу в лес, ведущую к садовому товариществу «Звезда». Не добравшись до места назначения, уткнулись в милицейский пост с будкой, шлагбаумом и двумя краснопёрыми щеглами. Нас далее не пустили. Раньше такой пост торчал только у въезда в само товарищество, а к индюковой даче вела отдельная дорога. Как мы ни упрашивали товарищей балдохов пропустить к усадьбе, изворачиваясь и вря напропалую о ждущем нас как манну небесную больном родственнике, как ни корчили котошрековские мордуленции, были вежливо и непреклонно отправлены на те хутора, где бабочки расплодились. Было желание, и не только у меня, вертануть этих двух орёликов вокруг своей оси так, чтобы те вспахали землю своим носопырным агрегатом. А вдруг тут их целая кодла в оцеплении сидит, прячется? Потом из кустов как выпрыгнут, как выскочат.

Пришлось уползать со злобным сопением и не менее злобным урчанием с поля словесных баталий. Сопели мы с Хвостом, ясен пень. Урчало всё остальное. Когда уже отъехали из зоны видимости, Хвост заделал себе хитрющую морду и предложил обойти препятствие пешком по лесу. Никакого милицейского оцепления не оказалось, кроме тех двух долбодятлов на посту. Сделав крюк по весенним, оставшимся в изобилии сугробам и грязным проплешинам, выбрались к усадьбе Индюка и ужаснулись размеру воронки на месте красивого здания где-то около восьми метров в диаметре и глубиной пяти. На многие сотни метров аж до самой кромки леса были разбросаны щебень, битые кирпичи и обломки чего-то горелого. Даже отдалённые постройки превратились в развалины. Представляю, какой тут бум-тарамбум приключился.

Искать что-либо тут было бесполезно, как и возможных очевидцев произошедшего. Индюк жил уединённо, на отшибе товарищества. Нет, вру. Какой-то худощавый тип в спортивном костюме всё-таки сидел на удалённом от нас краю воронки. Подошли к нему, и я сначала не поверил своим глазам. Тип оказался моим отцом. Срочно отослал Хвоста обратно к машине и с волнением проговорил:

— Здорово, батя!

— Здоровей видали. Это ты вон здравствуешь, а мне суждено тут бейцы околачивать, как собаке на привязи, — недовольно проворчал призрак, — И я тебе ни разу не батя, сам ведь знаешь. Хотя за то, что выручил моего удолбыша, можешь рассчитывать на вечную мою благодарность и считать своим отцом в этой жизни.

— А другого отца у меня здесь не было и не надо. Что я могу для тебя сделать?

— Чего теперь для меня ты можешь сделать? — повторил за мной призрак с заметной иронией, — От меня же, считай, ни одной косточки не осталось. А если чего и оставалось, то собаки с воронами подъели. Хоронить ничего не требуется. И панихиды всякие со свечками тоже не нужны. Там судят по делам содеянным, а не по словесам пустозвонным. Себя береги и этим меня будешь радовать. Индюковое добро на себя переводи, не тяни резину. Здесь уже бесполезно чего-то искать. Ключи от всех нычек Индюка в Рыболове найдёте. Хвост подмогнёт. Паспорта индюковы и бланки всяких ксив по разным нычкам припрятаны. Они все на разные фамилии. Бери, значит, своего подопечного в охапку, и пусть он тебе переделывает те ксивы на тебя. Справитесь, не понадобится кучу сделок через нотариуса оформлять. На всякий случай пошуруди в записях Индюка адресок одного прикормленного нотариуса. Пусть и не был я тебе настоящим отцом, но радуюсь, что попадёт это добро в достойные руки.

— Скажи, батя, зачем ты так сделал? Ну, в смысле, себя взорвал. Ведь мог же запросто договориться с приехавшими братками. Их же Лупатый прислал, твой кореш, — задал давно мучивший меня вопрос.

— Какой он мне к чертям свинячьим кореш? Падла он конченная, — вспыхнул Децал, — Сдал меня как-то раз мусорам со всеми потрохами. Думал, я не узнаю про то. Кистепёрый со своим бычьём ко мне не чаи с пряниками распивать прикатили. Заказала меня эта сука жидовская, отвечаю. Но прежде чем загасить, сыграли бы они со мной в Гестапо. Кололи бы по многим темам. Выдал бы я им всё, чего знал и даже чего не знал: и об индюшачьих богатствах, и обо всех его секретах, и о твоём блокноте, и о Клетчатом, и о много чего таком, из-за чего потом Лупатому пришлось бы самого Кистепёрого с его бакланами загасить, если бы я их всех не забрал с собой в пристяг. Тебе не во всех индюшачьих подвалах посчастливилось побывать. Таким пыточным приблудам позавидовал бы сам папаша Мюллер. К Индюку братки нередко притаскивали барыг колоть на бабосы. Никто из них не выдерживал.

— Живы остались те гниды, батя. Не смог ты их мочкануть. Никсона видел на лупатовской днюхе, а Панок закончил свою никчёмную жизнь только неделю назад, в давке после хоккейного матча, — вставил я свои три копейки.

Децал долго и самозабвенно матерился, потом вдруг осёкся и спросил меня с мрачным видом:

— Ты чего у Лупатого забыл?

— Зазвал туда меня один из его подручных в качестве барда. Миня Пятница его погоняло. Может, знаешь его?

— Я чего, должен всех лупатовских шнырей знать? — возмутился призрак.