Противостояние. Том II

Стю: «Черт знает что ты хочешь навесить на меня, Ник».

Глен: «Интересно. Возвращает нас к тому, что мы только что обсуждали. Дай ему закончить, Стюарт, потом влезешь со своими комментариями».

Ник: «Руководство этого департамента правопорядка разместится в окружном суде Боулдера. Стю получит право назначать служащих числом до тридцати по собственному усмотрению, свыше тридцати — при утверждении большинством голосов на заседании комитета Свободной Зоны, свыше семидесяти фи утверждении большинством голосов на общем собрании Свободной Зоны. Я хотел бы, чтобы в повестку дня был внесен такой пункт. Конечно, мы можем спорить тут до посинения, но все будет без толку, если Стю не согласится взять это на себя».

Стю: «Истинная правда!»

Ник: «Мы уже достаточно разрослись, чтобы нам стал необходим какой-то закон. Без него все расползется по швам. Взять хотя бы случай с тем парнем, Геринджером, гонявшим на тачке по Перл-стрит. В конце концов он разбил ее, легко отделавшись лишь царапиной на лбу. Он мог убиться сам или убить кого-то. А ведь все, кто видел, как он это делает, знали что дело кончится плохо, НУ И ДЕЛА, в натуре быть беде, как сказал бы Том. Но никто не чувствовал себя вправе остановить его, потому что у них не было соответствующих полномочий, не было власти. Это один случай. Есть еще Рич Моффат. Наверное, некоторые из вас знают, кто такой Рич, но для тех, кто не в курсе: он, похоже, единственный алкоголик в Зоне. Когда он трезв, он держится более-менее в рамках приличий, но когда пьян, просто не отвечает за свои поступки, а пьян он бывает часто. Три или четыре дня назад он надрался и решил расколотить все витрины на Арапахо. Когда он чуть-чуть протрезвел, я поговорил с ним об этом, ну вы понимаете, с помощью записок, и ему было здорово стыдно. Он указал на следы своих развлечений и сказал: „Ты только погляди. Погляди, что я натворил. Осколки по всему тротуару! А что, если бы какие-нибудь ребятишки поранились? Я был бы виноват“.»

Ральф: «От меня сочувствия не ждите. Никакого».

Фрэн: «Перестань, Ральф. Все знают, что алкоголизм — это болезнь».

Ральф: «В задницу такую болезнь. Это просто сентиментальная брехня».

Стю: «А вы двое нарушаете процедуру. А ну-ка заглохните оба».

Ральф: «Извини, Стю. Я лучше буду читать дальше».

Фрэн: «А я помолчу как минимум две минуты, господин председатель. Даю слово».

Ник: «Короче, я нашел для Рича метлу, и он убрал почти все осколки. Неплохо поработал, кстати. Но он был прав, когда спросил, почему никто не остановил его. В прежние времена такой парень, как Рич, и близко бы не смог подойти к крепкому зелью; ребятам вроде Рича было по карману лишь дешевое слабенькое винцо. Но теперь огромные запасы крепкого зелья лишь ждут, чтобы их достали с полки. Более того, я убежден, что Ричу ни в коем случае не позволили бы дойти до второй витрины, а сейчас он перебил все стекла на южной стороне улицы на протяжении трех кварталов и перестал только потому, что устал. И вот еще один пример. У нас был случай, когда один человек, чьего имени я не стану называть, обнаружил, что его женщина, которую я тоже не назову, навещает днем другого мужчину. Вероятно, нам всем понятно, о ком я говорю».

Сюзан: «Наверное, да. Здоровенный мужик с могучими кулачищами».

Ник: «И вот этот человек избил третьего участника, а вместе с ним и женщину, о которой идет речь. Вряд ли для нас всех имеет значение, кто был прав, а кто виноват…»

Глен: «Вот тут ты ошибаешься, Ник».

Стю: «Глен, дай ему закончить».

Глен: «Дам, но к этому вопросу я еще вернусь».

Стю: «Ладно. Давай дальше, Ральф».

Ральф: «Ага… Сейчас уже закончу».

Ник: «Поскольку важно то, что этот человек совершил хулиганский поступок — нападение и избиение — и гуляет на свободе. Из всех трех случаев этот больше всего беспокоит рядовых граждан. У нас тут очень разношерстное общество, настоящий винегрет, и потому мы неизбежно столкнемся с разного рода конфликтами и ссорами. Вряд ли кому-то из нас хочется иметь в Боулдере прифронтовую полосу. Представьте, что бы произошло, если бы этот человек взял в оружейном магазине револьвер 45-го калибра и пристрелил бы их обоих. Тогда у нас на свободе разгуливал бы убийца».

Сюзан: «О Господи, Ники, что же это? Нам теперь и об этом еще думать?»

Ларри: «Да, это погано, но он прав. Есть старая поговорка, по-моему, она родилась на флоте: „Ломается все, что может сломаться“.»

Ник: «Стю уже выполняет функцию нашего общественного руководителя, а значит, люди уже воспринимают его как представителя власти. Мое же личное мнение: Стю — славный малый».

Стю: «Спасибо на добром слове, Ник. Наверное, ты никогда не замечал, что я кажусь выше, потому что ношу обувь с внутренним каблуком. Теперь серьезно: я приму ваше предложение, если вы того хотите. На самом деле мне не по душе эта чертова должность: судя по тому, что я видел в Техасе, работа полицейских — это в основном отчищать блевотину с ваших рубашек, когда парня вроде Рича Моффата вывернет прямо на вас, или отскребать козлов вроде этого малого, Геринджера, от мостовой. Единственное, о чем я вас прошу, это чтобы на общем собрании для меня был установлен тот же годовой срок, что и для всего комитета. И я всем ясно дам понять, что через год сложу с себя эти обязанности. Если вас это устраивает, то я согласен».

Глен: «Думаю, я могу сказать за всех нас, что да, устраивает. Хочу поблагодарить Ника за его предложение и прошу занести в протокол, что считаю это предложение просто гениальным. Я поддерживаю его».

Стю: «Ладно, предложение сделано. Будем обсуждать?»

Фрэн: «Да, кое-что будем. У меня вопрос. Что, если кто-нибудь прострелит тебе башку?»

Стю: «Я не думаю…»

Фрэн: «Да, ты не думаешь. Ты так не думаешь. Ну а что Ник скажет мне, если вы все ошибетесь: „Ох, извини, Фрэн“? Или: „Твой мужик лежит с пулей в башке в здании окружного суда, кажется, мы все ошиблись“? Господи, Святая Дева Мария, у меня будет ребенок, а вы хотите сделать из него Пэта Гарретта!»

Следующие десять минут ушли на споры, в основном не относящиеся к делу, и ваша покорная секретарша Фрэн здорово ревела, но потом взяла себя в руки. Голосование по назначению Стю начальником полиции Свободной Зоны закончилось с результатом 6–1, и на этот раз Фрэн не изменила своего решения Прежде чем мы закрыли собрание, слово взял Глен.

Глен: «Это просто мысли вслух, я ничего не предлагаю ставить на голосование, но кое о чем мы должны как следует поразмыс лить. Возвращаюсь к третьему примеру нарушения правопорядка, который привел Ник. Он описал этот случай и сказал, что не стоит разбираться, кто тут прав, а кто виноват. Я думаю, он ошибается. Я считаю Стю одним из честнейших людей, каких я встречал в жизни. Но наведение порядка без судебной системы не есть справедливость. Это право кулака. Предположим, что тот парень все-таки взял револьвер и убил женщину и ее любовника. И допустим, что Стю как наш начальник полиции надел на него наручники и посадил в кутузку. Что дальше? Сколько мы будем его там держать? По закону мы вообще не имеем права держать его под стражей, во всяком случае, если руководствоваться той конституцией, которую мы приняли вчера на собрании, потому что по этому документу человек невиновен, пока его вина не доказана в суде. Но все мы точно знаем, что будем держать его взаперти. Пока он разгуливает по улицам, мы не будем чувствовать себя в безопасности! Итак, мы все равно поступим так, пускай даже это идет вразрез с Конституцией, поскольку, когда сталкиваются безопасность и конституционность, безопасность должна взять верх. Но это обязывает нас сделать конституционность и безопасность синонимами как можно быстрее. Мы должны подумать о системе правосудия».

Фрэн: «Это очень интересно, и я согласна, что тут необходимо как следует подумать, но сейчас я предлагаю закрыть собрание. Уже поздно, и я очень устала».

Ральф: «Я поддерживаю. Давайте поговорим о судах в следующий раз. У меня уже голова пухнет. Это восстановление всей страны вышло покруче, чем казалось на первый взгляд».

Ларри: «Аминь».

Стю: «Поступило предложение закрыть собрание. Народ поддерживает?»

Предложение было принято единогласно: 7–0.

Фрэнсис Голдсмит, секретарь

— Почему ты остановился? — спросила Фрэн, когда Стю медленно подъехал на велосипеде к бордюру тротуара и опустил ноги на землю. — Нам еще ехать целый квартал. — Глаза ее еще были красными от слез, которым она дала волю на собрании, и Стю подумал, что никогда еще не видел ее такой усталой.

— Эта история с назначением… — начал он.

— Стю, я не хочу об этом говорить.

— Кто-то должен заниматься этим, родная. И Ник прав. По логике выбор падает на меня.

— Да пошла она, эта логика! А что со мной и с ребенком? В нас ты не видишь логики, а, Стю?

— Я хотел бы знать, что ты хочешь для ребенка, — мягко сказал он. — Разве ты не говорила мне много раз? Ты хочешь произвести его на свет, который еще не совсем сошел с ума. Ты хочешь безопасности для него… или для нее. Я тоже этого хочу. Но я не собирался говорить об этом при всех. Это касается только нас. Ты и ребенок — две основные причины, заставившие меня сказать «да».

— Я знаю, — тихим, срывающимся голосом проговорила она.

Он взял ее за подбородок и, приподняв ее лицо, улыбнулся ей. Она попыталась улыбнуться в ответ. Улыбка вышла жалкой, и слезы снова заструились по ее щекам, но это было лучше, чем если бы улыбки вообще не получилось.

— Все будет нормально, — сказал он.

Она медленно покачала головой, и несколько слезинок упало в теплую летнюю ночь.

— Я так не думаю, — возразила она. — Нет, я совсем так не думаю.

Ночью она долго не могла заснуть и думала о том, что тепло может исходить только от огня — Прометею за это выклевали глаза — и что любовь всегда приходит в крови.

И странная уверенность закралась в нее — парализующая, как растекающаяся по телу анастезия, — что все кончится купанием в крови. Эта мысль заставила ее инстинктивно прикрыть живот ладонями, и впервые за много недель она поймала себя на воспоминаниях о своем сне: темный человек с его усмешкой и… скрученной вешалкой для одежды.