Противостояние

– Ладно, иди. В переговорах будешь заниматься нашими вопросами, так что еще встретимся. Главное, помни наш принцип: того, что взяли, не отдавать и еще чего прихватить.

Берия откинулся в кресле и заржал.

– А предложения о переговорах в Петербург переданы?
– поинтересовался Павел.

– Да, - буркнул Берия.

– И когда они начнутся?

– Оладьин отказывается идти на переговоры, - пробурчал нарком.
– Как я понимаю, в этом его убедил Татищев.

– Что?
– Павел похолодел.
– Он что, не понимает, что продолжение войны - самоубийство для Петербурга? Еще максимум месяц, и мы возьмем УРы.

– Татищев понимает, что такое для вас бомбовые удары по Баку, и он в хороших отношениях с Черчиллем. Он увязывает переговоры с заключением перемирия с Крымом. А товарищ Сталин хочет покончить хотя бы с этим беляцким гнездом.

– Я убью Татищева, - выдохнул Павел.

– Только когда получишь на это приказ партии, - нахмурился Берия.-Но на переговорах ты ему вежливо улыбнешься, пожмешь руку и будешь разговаривать так, как тебе прикажут. Иначе покажешь себя врагом народа. Если сложилось так, что в Северороссии в ближайшее время сохранится буржуазный режим, нам выгоднее ее дружба с Британией, чем с Гитлером. А значит, Татищева мы будем оберегать... И ты будешь.

* * *

Апрельская капель барабанила по подоконнику министерского кабинета. Совершенно усталый Алексей полулежал в своем кресле. Мысли вяло текли в голове. "Нельзя так расслабляться, - сказал он себе, - еще куча работы".

Телефон на столе тонко запел. Он поднял трубку и услышал голос секретаря:

– Господин министр, на проводе Молотов.

– Соединяйте.

Усталость слетела с Алексея, словно сброшенный мокрый плащ. Вскоре в трубке прозвучал холодный голос советского наркома:

– Здравствуйте, господин Татищев.

– Здравствуйте, Вячеслав Михайлович, - отозвался Алексей.

– Я звоню вам, чтобы узнать, не изменилась ли ваша позиция по отношению к нашим мирным предложениям, - сухо произнес нарком.

– Нет, - отрезал Алексей.
– Мы готовы обсуждать территориальные уступки, но на следующих условиях. Переговоры должны вестись в Стокгольме, а не в оккупированном вами Таллинне. Мир должен быть заключен трехсторонний, с участием Крыма.

– Ваше положение безнадежно, - жестко проговорил Молотов.
– Наши войска наступают. Через несколько недель мы можем взять Петербург. Мы лишь хотим избежать лишних жертв.

– Ваши войска взяли лишь первую линию Новгородского укрепрайона, и впереди их ждет еще много сюрпризов. Вы прекрасно знаете, что скоро сюда прибудет экспедиционный корпус из Британии*, и вы фактически окажетесь в состоянии войны с этим государством. Кроме того, целый батальон Красной армии в районе соприкосновения с североросской освободительной армией перешел на нашу сторону, перебив офицеров и политруков. Погодите, скоро пойдут дивизии.

– Советское правительство никогда не признает белокрымского правительства, - произнес Молотов, будто не заметив тирады оппонента. Соответственно, мирный договор с ними невозможен. Максимум - соглашение о прекращении огня.

– Извините, - Алексей напрягся, - я правильно понял, что вы согласны на участие в переговорах Крыма?

– Но не готовы к заключению мирного договора, - пробубнил Молотов.

– Соглашение о прекращении огня между СССР и Крымом устраивает Северороссию, - быстро ответил Алексей.
– Вы готовы на переговоры в Стокгольме?

– В Женеве.

– Это нас устраивает. Восьмого декабря прошлого года вы заявили, что признаете только народное правительство Северороссии в Антоновке и не признаете правительство Оладьина. Это заявление необходимо дезавуировать.

* Данный корпус, из добровольцев, в нашем мире формировался в Британии в 1940-м для отправки в Финляндию.

– Этого не будет, - отрезал Молотов.
– Правительство в Антоновке уже распущено. Для всех лучше забыть о том, что оно когда-либо существовало. Официального роспуска или заявления советского правительства не будет.

"Действительно, Мистер Нет, - подумал Алексей.
– Хоть в мелочах, но обязательно надо сделать по-другому".

– Хорошо, - процедил Алексей, - мы это еще обсудим. Когда вы готовы приступить к переговорам?

– Завтра же, - буркнул Молотов.

– Благодарю, - тут же отозвался Алексей.
– Наш ответ вы получите сегодня.

Повесив трубку, он закрыл лицо руками. "Господи, - думал он, - неужели отстояли, неужели выдержали?! Больше четырех месяцев страшного напряжения, крови и страданий".

Он быстро снял трубку прямой связи с президентом и произнес, как только Оладьин отозвался:

– Ваше высокопревосходительство, Советы готовы на трехсторонние переговоры в Женеве.

– Ясно, - ответил президент, - войну мы проиграли.

– Господин президент, - возразил Алексей, - мы отстояли главное независимость.

– Мы будем вынуждены пойти на территориальные уступки и платить контрибуцию, - недовольно проговорил Оладьин.
– Это поражение.

– Как хотите, ваше превосходительство, но я считаю это победой! воскликнул Алексей.
– Советы не добились своего, и это главное.

– Может быть, - проворчал Оладьин.
– Что еще?

– Спасибо, ваше высокопревосходительство.

– За что?
– В голосе Оладьина зазвучало неподдельное удивление.

– За то, что в этот раз не пошли на сепаратный мир, а целый месяц, в тяжелейших условиях обороны от превосходящего противника, ждали, пока Советы согласятся говорить с Крымом.

– Ты тут ни при чем, - самодовольно отозвался Оладьин.
– Я уже сказал перед выборами, старых ошибок повторять не буду. Готовься выезжать в Женеву.

Он повесил трубку.

Посидев около минуты, Алексей поднял трубку аппарата связи с секретарем и потребовал соединить с послом Крыма. Когда граф Безбородко отозвался на другом конце провода, он быстро произнес:

– Здравствуйте, граф. Советы выразили готовность пойти на трехсторонние переговоры.

– Спасибо, господин министр, что не оставили нас, как в прошлый раз. В голосе пожилого посла звучали радость и укор.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, - проворчал Алексей.
– Я бы просил вас приехать ко мне немедленно. Так или иначе, нам придется пойти на некоторые уступки Советам. Возникнет ряд проблем. Прежде всего, относительно людей. Численность североросской национально-освободительной армии составляет около трех тысяч человек. Еще более восьми тысяч содержится в лагерях военнопленных. Тех, кто захочет вернуться, мы, безусловно, передадим Москве. Но многие не желают возвращаться, опасаясь репрессий или из нелюбви к большевистскому режиму. На переговорах мы не сможем добиться их неприкосновенности. Отношение Сталина к военнопленным известно. А уж к тем, кто с ним сражался...