Проверка

Минуты через три Ольга поинтересовалась:

– Кто твои родители?

– Папа - учёный, мама - актриса, сестёр, братьев не имею.

– А ты, что ж, не подался в актёры?

– Вообще-то, я подумываю выучиться на кинооператора, - признался Григорий.
– Это помогло бы мне в будущем.

– Чем же?

– Знаешь, я собираюсь странствовать, - открылся Григорий.

– Как это - странствовать? Путешествовать, что ли?
– удивлённо спросила Ольга.

– Нет! Именно странствовать. Это другое, - сказал Гриша, и немного помолчав, пояснил: - Я собираюсь посмотреть мир, пожить в разных местах: в тундре, в горных селениях, в степи, на островах. Мне хочется узнать, как и чем живут люди.

– Для этого не обязательно странствовать, - возразила Ольга.

– Обязательно! Мне хочется понять их жизнь, понять, что ищут, может быть, в чём-то помогать им.

Григорий рассказывал Ольге, как собирается странствовать, куда бы хотел отправиться в ближайшее время, как видит будущее.

– Чудно! Это всё непонятно мне, но я тебе почему-то верю!
– горячо сказала Ольга.

Григорий засмеялся.

– Виктор, наверно, нас уже ищет, - предположила Ольга.

– Вряд ли, иначе наш пёс был бы уже здесь.

– Ой, а вот и он!
– воскликнула Ольга, услышав лай.

Действительно, Каштан быстро помог Виктору найти Ольгу и Григория у реки. Их длительное уединение неприятно задело Виктора. Его как будто кольнуло прямо в сердце тонкой занозой.

Вечер прошёл превосходно. Красный костёр нехотя потухал, всё ещё играя редкими всполохами, вместе с которыми начинали плясать очертания людей. Звуки слышались тоже как будто всполохами: то полушёпотом; то громким смехом; то каким-то затяжным шипением, как рассыпавшиеся угольки, на которые брызнули водой; то мелодичным свистом; то размеренным говором; то встрепенувшейся гитарной струной. Костёр в вечерних сумерках сгущает темноту, в которой как бы растворяются люди, удаляющиеся от очерченного огнём круга. В этой узнаваемой походной обстановке всё-таки всегда было что-то переменчивое, таинственное, тревожно-влекущее.

Наступившее утро засуетилось сборами, подготовкой к переброске на новые места базирования временных лагерей. Каштан боялся снова отстать от группы и буквально преследовал Виктора, пока Ольга не отошла с собакой подальше от вертолётной площадки.

В новом лагере Ольга украсила свою небольшую палатку земляничными кустиками, прикрепив их к полотну, один букет поместила в банку, наполнив её водой, другие оставила в коробке с дёрном. Ольгины раздумья о Григории не помешали возобновившимся прогулкам с Виктором. Только теперь частым спутником их прогулок стало молчание, изредка нарушаемое каким-то вопросом или замечанием. Иногда Виктор что-то рассказывал, Ольга слушала его рассеянно. Ей вдруг приходило в голову, что для Гриши она, пожалуй, смогла бы поменять ею самой определённый порядок решения двух ближайших задач, а вот для Виктора - вряд ли. Но Виктор Ольге нравился, да хотя бы явной физической силой, азартной целеустремлённостью, приземлённой и не маскирующейся ни под какой другой высокий образец, смутным напоминанием отца. "Ну, вот, опять!" - с досадой поймала себя Ольга на прижившейся привычке.

Молодая женщина снова подумала, что Гришу она с отцом не сравнивает, что не ищет никакой схожести с отцовскими чертами, что воспринимает Григория таким, каков он есть, и ей это чрезвычайно нравится. Ей нравился Гришин баритоновый голос с едва уловимой трещинкой, неторопливый говор с волнующим придыханием, а Ольга, надо сказать, была музыкальна и обладала особенной чувствительностью к соотношению голоса и говора. Ей очень нравился Гришин доверчивый и немного смущённый взгляд, когда он смотрел на неё. Ей нравилась его ненавязчивая открытость. Гриша не любил юмора: и не то чтобы у него не было чувства юмора, нет, это совсем не то, оно у него было, и глубже, и тоньше, чем у многих, полагающих за собой понимание юмористичного; но сам Гриша почти не шутил, ему часто не было смешно или он даже испытывал неловкость от чьей-нибудь шутки. Ольге нравилась непринуждённая сдержанность Гриши. Ничего этого не было в её отце, но ей всё-таки это нравилось!

Григорий производил на Ольгу какое-то притягательное впечатление. Ей было интересно с ним и непонятно и по-особенному хорошо. Она почувствовала в нём что-то такое настоящее, с чем не имеет смысла бороться и что невозможно отвергать, будто какая-то его сущая правдивость брала её в полон и не отпускала. И в то же время в нём чувствовалось какое-то странное одиночество, которое, как казалось, не имело ахиллесовой пяты, и оно необъяснимо, неотразимо влекло Ольгу. И если невозможно понять и разделить внутреннее одиночество Гриши, то хотя бы быть с ним рядом, разделить его одинокость. Гриша любил людей. Его любовь не имела ничего общего с теми порывами филантропии, которые время от времени случаются с каждым - именно с каждым!
– человеком, его любовь заключала в себе милосердие и великодушие. Гриша мучительно остро чувствовал чужую боль. Возможно ли, чтобы его сострадание было даже глубже и больнее, чем страдание самого страдающего? Не знаю. Этого никто не может знать. Но если бы всё-таки кто-то знающий мне об этом поведал, я бы ни на миг не засомневалась!

Виктора всё больше раздражала и даже оскорбляла вонзившаяся в сердце невидимая заноза. До какой же степени он мог быть оскорблён, если бы осознал, что соперником себя считает только он сам. Преимущество перед Григорием он видел в том, что находится с Ольгой целый день, и это поначалу вселяло в него уверенность. Мало того, Виктор почёл его даже за своё какое-то особое право на Ольгу, да только он не мог знать намерений самой Ольги. Она не отталкивала его, но частенько теперь подсмеивалась над ним. Дни проходили, преимущество оставалось пустым, и уверенность убавлялась. Виктор не умел быть тонким и чутким в сердечных делах, он был нетерпелив, но всё же немного ослабил напористость и - смешно!

– тем самым только упрочил треугольную конструкцию.

VI

Бурому медведю на Камчатке живётся вольготно. Это самый крупный хищник среди своих сородичей. Медведей здесь очень много, но благодаря разумной и щедрой природе они сыты всё лето и осень. Изобилие еды даёт возможность спокойно уживаться другим зверям с хозяином животного мира Камчатки. Медведи всеядны, но больше всего любят жирного лосося, покрасневшего от пресной воды. Они ловят идущего на нерест лосося в речных заводях и близ озёр. Самое большое скопление медведей в это время образуется около Курильского озера. Целыми днями пасутся медведи в воде или на берегу в свой жиронакопительный сезон. В этот сытый период медведи позволяют человеку находиться очень близко от них, буквально в нескольких метрах. Но не стоит забывать, что это опасный зверь, и лучше держаться подальше. Медведица может непредсказуемо и мгновенно среагировать, если человек окажется вдруг близко от её медвежат. Насколько может быть быстрым и точным бросок медведя, легко оценить, наблюдая за тем, как он ловит рыбу. Однако, этот зверь с большим удовольствием ест и веточки, и травку, и цветочки, и орешки, и ягодки. Его можно увидеть всюду, кроме как на голых скалах и покрытых пеплом склонах. И даже ничего не стоит встретиться с медведем нос к носу в высокой, часто в рост взрослого человека, траве. И это не фигура речи.

Похожий случай произошёл однажды с Прохоровым. Лёжа под ягодным кустом, он, наклонив ветку, лениво срывал ртом кисточки с ягодами, причмокивая от наслаждения. В какой-то момент до Виктора дошло, что чмокающие звуки, улавливаемые его ухом, не совпадают с характерными движениями его языка. Виктор замер, а причмокивания продолжились. Он осторожно приподнялся и чуть-чуть раздвинул ветки большого куста, сросшегося из нескольких. Прохоров увидел медведя, чрезвычайно увлечённого поеданием ягод. Причём он делал это почти так же самозабвенно, как Виктор, срывая ртом ветки и прикрывая глаза. Прохоров, не разгибаясь, потихоньку отступил.

Каштан вёл себя более осторожно. В каких-то пеших переходах, совершаемых время от времени группой, Прохоров всегда находился впереди, как наиболее опытный в походах человек и при карабине. Звериные тропы были густо отмечены медвежьими экскрементами. Каштан ни на шаг не отходил от хозяина. Пёс шёл, постоянно держась с одной стороны немного сзади Виктора, находясь под его прикрытием.

Бывало кстати, когда случалось оказаться вблизи поселений, заходили к местным жителям. Те встречали нежданных гостей приветливо, но сдержанно, что вообще свойственно коренному этносу Камчатки. По мере того как проходила первая неловкость с обеих сторон, хозяева показывали - не слишком, правда, охотно - свой быт. Изумляла какая-то несомненная рациональность, выработанная с давних пор и доведённая со временем до возможного абсолюта. Удастся ли где ещё попробовать такой вкусной и нежной оленины! Жители заготавливают мясо, вымачивая его в специальных рассолах, волшебство приготовления которых непостижимо для постороннего, хотя секрета из ингредиентов никто не делает. Затем мясо вялится в тёмных проветриваемых сараях, постепенно насыщаясь необыкновенным воздухом этой земли. Тонкие пластины крупного лосося развешаны, как красные тряпочки, на жёрдочках прямо на открытом воздухе. Рыбка помельче сушится целиком. Горьковато-терпким дурманом тянуло из сарайчика, предназначенного для сушки трав, цветов, ягод и кореньев. Только природе под силу так естественно и безупречно сочетать тонкий и сильный ароматы.

С гордым удовольствием хозяин показывал лодки, целиком выдолбленные из толстенных стволов деревьев. В таких лодках с отточенной опытом геометрией жители сплавляются по многочисленным рекам для промысла рыбы до самой бухты Авачи, где удаётся выловить и краба. Рыба ловится на любую наживку, но можно спокойно поймать и без неё.

Виктор Прохоров с жадным любопытством познавал оттенки незнакомого мира, но всего лишь как прохожий путешественник в каком-то городе или стране. Жизнь этих людей где-то оседала в глубинах его памяти раздробленным кусочками, и время от времени будет вытаскиваться из неё в связи с какими-то воспоминаниями или даже с моментами его собственного бытия, но душу Виктора она не всколыхнула. Зато в манящей походной жизни, обещавшей перемену мест и переливчатых граней природы, с друзьями, в работе Прохоров чувствовал радость и лёгкость окрылённого состояния. Это был его мир.