Провокатор

Некоторое время я спокойно брел по коридору мимо бесконечных казенных дверей. Вероятно, там, за ними, в интрижных муках рождались инфицированные идиотией новые законы. Затем беспечно свернул за угол - начинался следующий бесконечный коридор. Я занервничал, но продолжил свой крамольный путь в поисках законсервированного для священных животных родника. Двери-двери-двери; я не выдержал и кулаком треснул одну из них. И заорал от боли в кулаке: что за блядство?! Дверь была не дверь - это была мраморная стена, заклеенная нарисованным картоном. Бог мой, где я? Неужели я так быстро спятил? В расцвете творческих и прочих сил? Я врезал еще по одной такой же двери - мраморный тупик. И я побежал; бежал, панически оглядываясь назад. Почему назад? Не знаю. Я бежал-бежал-бежал-бежал, пока не заметил сияющий свет впереди. Придержал шаг, боясь этого патологоанатомического рассвета. И услышал за спиной звук обвала; оглянулся: осыпались хлористые стены; хлорированный ядовитый шар накатывал на меня. Не желая бесславно погибнуть, я снова побежал; бежал-бежал-бежал и набежал на открытый лифт. Это он светился ярким патологическим светом. Из-за зеркал? Выхода не было, я ворвался в это зазеркалье. Двери закрылись, отрезая меня от разлагающегося проказного пылевого мира. Я машинально протянул руку, чтобы нажать кнопку этажа. Однако все стены лифта были зеркальны - я ощерился от ненависти и бессилия. Лифт бесшумно всплыл вверх, потом его протянуло вбок, затем эта зеркальная клетка рухнула вниз; от отчаяния и страха я орал: "И в октябре вспыхнет великая революция, которую сочтут самой грозной из всех когда-либо существовавших! Жизнь на земле перестанет развиваться свободно и погрузится в великую мглу! А весной и после нее произойдут грандиозные перемены: падения королевств и великие землетрясения, и все это сопряжено с возникновением нового Вавилона, мерзкой проституции, отвратительной духовной опустошенностью. Страны, города, поселки, провинции, свернувшие с их прежних путей ради свободы, будут еще более сильно порабощены и затаят злость против тех, по чьей вине они потеряли свободу и веру! И тогда слева раздастся великий мятеж, который приведет к еще большему, чем прежде, сдвигу вправо!.."

Лифт остановился, я прекратил свой полоумный ор. Дверь открылась. На карачках, что весьма некрасиво, но удобно, я выбрался из зеркальной западни. Куда?

Я выбрался в огромный казенный кабинет, где под высоким потолком плавали фарфорово-фаянсовые гроздья тяжелых люстр. На длинном столе лежали членские билеты пурпурного цвета. Я прошелся вдоль стола, потом не выдержал, завопил в крайнем возмущении:

– Эй, есть кто-нибудь?! Выходи! Или порушу эту вашу гонобобельную гармонию! К е' матери!

Меня проигнорировали. Тогда я ухватил галантерейный стул и от всей души хрястнул его о стол. Дерево, ломаясь, застонало. Я размолотил стул, быстро умаявшись; плюнул, спросил саркастически:

– Ну-ну! Может, вам кое-что показать? Во всей ее первозданной красе, душеприказчики некомпетентные!..

И услышал голос; спокойный голос научно-методического деятеля:

– Мебель зачем ломать? Нехорошо.

– Ты где?
– Я закружился на месте.
– Покажи-ка рыль свою конспиративную!

– Ну, здесь я, здесь, - услышал голос и увидел, как из ниоткуда появляется нарумяненный современный вождик с бородавками на лбу. Лицо его было мне знакомым - он любил красоваться на голубом, тьфу, экране телевизора и нести несусветную ахинею о свободе, равенстве и социалистическом православии. Общим выражением он походил на мешковатого бригадира механизаторов, без ума вспахивающих весеннюю зябь.

– Как там зябь?
– проговорился я.

– Что-о-о?

– Зябь душ народных, - нашелся я.
– Где всходы, товарищ вождь?

– Какие могут быть всходы, если все время заморозки, - буркнул тот и сел за стол.
– Ну-с, я вас слушаю?

– Это я вас слушаю, - разозлился.
– Я вышел выпить хлорированной водицы, а угодил к вам на прием.

– Значит, именно этого ты и хотел, - сдержанно улыбнулся, раздвигая лицевые мускулы, как кукла.

– Пить я хочу. Воды можно?

– Стакан воды!
– И щелкнул пальцами, точно фокусник в цирке-шапито.

Из ниоткуда возник стакан с газированной жидкостью - я цапнул его и залил волшебную влагу в горячий организм.

– Уф, спасибо!
– потянулся от удовольствия.
– Теперь можно и пожить.

– А как вы сейчас живете, - тотчас же оживился Вождь, - при антинародном режиме?

– Хуево, - признался я, - но с энтузиазмом.

– То есть?
– нахмурил псевдоленинский лоб.

– В принципе - живу как хочу. И делаю то, что хочу. Свобода, мать ее так!

– Слышу нотки недовольства, - подобрался мой собеседник.

– Верно, - согласился я.
– Что вы, что они - одним миром мазаны.

– "Они" - это кто?

– Это "вы", но называют себя демократами.

– Не сметь!
– ударил ладонью по столу.
– Не сметь грязными лапами трогать наше святое движение.

– Руки у меня чистые, - продемонстрировал ладони.
– А если вы так радеете за народ, дайте миллион долларов на фильм. На хороший патриотический фильм. Народный фильм.

– Миллион долларов, а не мало?
– перекосился от возмущения партийный деятель.

– Мне хватит, - решил не обращать внимания на чужие чувства. Болтать все мы мастаки, а вот дело делать...

– Мы делаем дела...

– Дела?
– передернул плечом.
– Что-то их не видно. Вы, как всегда, сами по себе, а народец сам по себе.

– Молчать, - насупился, - враг народа.

– Во-во, знакомая песня: слова - ГБ, музыка - партии большевиков.

– Да я тебя в бараний рог за такие слова!

– А-а-а, - отмахнулся.
– Кончилась ваша власть, товарищ с бородавками. Вы вечно второй при власти. А скоро и эта власть-сласть кончится, это уж я вам гарантирую...

– Сволочь антинародная!
– зарычал вождик, наливаясь пурпурным цветом гнева.
– Мы тебя к стенке!.. Расстрелять!..

– Хуюшки, чмо ты бесталанное!
– Был беспечен, развалясь на стуле.
– Я бессмертный, потому что герои мои бессмертны.

В гробовой тишине за Т-образным столом сидели военные и ответственные люди ВПК и напряженно молчали. Генерал Мрачев держал трубку у лица свекольного цвета. Все, кроме самодовольно улыбающегося чина НАТО, не понимающего ответственного момента, смотрели на генерала с единым чувством тревоги. Наконец тот бросил трубку:

– Ну что, поздравляю! С экипажем машины боевой!
– Плюхнулся в директорское кресло и неожиданно свирепо гаркнул: - Что! Господа-чинодралы! Всех уволю! Всех к чертовой матери!
– И спокойно обратился к переводчику: Не переводить про мать. Не будем выносить сор из избы.

– Яа, яа, - проговорил Натовец.
– Ызба на курых ножычцках?

Генерал Мрачев крякнул и продолжил:

– Что мне Москве докладывать прикажете? Убежала боевая машина с ее Главным конструктором, лауреатом Ленинских премий, героем войны, социалистического труда, и тремя его боевыми товарищами?

– Невероятно!
– казнился директор на стуле.
– Мне и в страшном сне... Мой старый друг... Товарищ то есть, по работе...
– И приподнялся со стула, как нашкодивший проказник.

Генерал угрюмо глянул на несчастного:

– Садись, Никита Никитович, хотя еще насидимся... вместе...
– Все заерзали на стульях, захмыкали.
– Какие будут предложения?

– Поймать наглеца, - предложил кто-то.

– Поймать?
– удивился директор. И пафосно вскричал: - Да вы знаете, что это за машина? Нет, вы не знаете. Это завтрашний день танкостроения! Это по своим боевым и защитным параметрам...

– День завтрашний, а нам расхлебывать сегодня, - ехидно заметил кто-то.