Провожая солнце
Шрифт:
— Андрей, что с тобой! — голос звучал почти в моей голове. — Андрей! Проснись, Андрей!
Но я не хотел просыпаться. Не хотел открывать глаза, позволив сну уйти и уже не вернуться. Я не мог позволить Наташе исчезнуть, снова оставив меня одного, особенно после того, как она была так близко, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Я судорожно хватался за уходящий сон, но он словно специально выскальзывал из моих рук, таял на кончиках пальцев и уходил в небытие, а свет растворял темноту перед моими глазами.
— Андрей! — звонкий детсткий голос тянул меня из сна куда-то на поверхность, прогоняя сладкие грёзы, и я уже не мог сопротивляться.
Я медленно открыл глаза. Я всё так же находился в кухне, но уже в освещённой — лампочка работала как надо. Это была та же комната, тот же деревянный стол без скатерти, на котором я лежал, тот же зелёный пыльный ковёр на полу, тот же стеклянный сервант, который поставила сюда, наверное, наша прабабушка… Но не было ни темноты, ни девушки, прячущейся в этой самой темноте.
— Андрей, что происходит? — повторил тот же голос, что звал меня, вытягивал из сна. — Мне страшно.
Моё сердце бешено заколотилось, стоило мне опустить голову и увидеть низкую блондинку, стоящую рядом в своей ночной рубашке и смотревшую испуганными голубыми глазами мне в лицо. От одной мысли о том, что я мог напугать свою сестру, мне стало не по себе.
— Алиса… — на секунду я замялся. — Почему ты не спишь? Уже ведь поздно, да и колыбельная закончилась.
Девочка на мгновение замерла, обдумывая мои слова, а потом, всхлипывая, бросилась мне на шею, обнимая меня так крепко, как будто боялась, что я исчезну.
— Ты плакал, — хныкала Алиса, сжимая меня так, что становилось трудно дышать. И откуда у маленькой девочки столько силы? — Плакал и что-то кричал во сне… Я проснулась и мне стало страшно. Тебе снился кошмар?
Снился ли мне кошмар? Вопрос сложный. Можно ли назвать сон, где моя любимая девушка, такая, какой я любил её больше всего, сейчас рядом, кошмаром? Если я видел её: её волнистые чёрные волосы, маленькие губы, тонкие запястья, бледные щёки, то мог ли я быть напуган этим? Нет, этот сон был кошмаром не из-за того, что я был рядом с ней, а из-за того, что её не было рядом со мной, и, как бы я не пытался, я не могу даже прикоснуться к ней. «Мы с ней стали совсем чужими», — промелькнуло у меня в голове. По телу пробежал неприятный холод. Как мне сделать так, чтобы мне не приходилось страдать от того, что её нет рядом? Если она уже была в моём сне, значит ли это, что для того чтобы перенести её сюда, в мою реальность, мне понадобится приложить лишь немного усилий? Или наоборот теперь мне нужно неизмеримо много стараться лишь для того, чтобы преодолеть ту бесконечно расширяющуюся пропасть между нами?
— Андрей, всё в порядке? — сестра наконец отпустила меня и села за стол. — Ты выглядишь очень, очень грустным…
— Да, всё нормально, — махнул рукой я. — Обычный сон, с кем не бывает… Спасибо за беспокойство, конечно, но всё будет хорошо, так что беги спать. Если нужно, я могу спеть тебе колыбельную, — я старался говорить как можно спокойнее, но голос предательски дрожал, а капли пота, стекающие по моему лицу, давали понять, что я ни капли не спокоен.
— Можно я посижу с тобой здесь, пожалуйста? — Алиса нервно потеребила прядь волос, в свете фонаря кажущуюся рыжей. — Я вообще не хочу спать, и не хочу оставлять тебя одного. Ты здесь пытаешься провести какие-то махинации с пространством и временем, а Девочка из зеркала говорит, что это очень опасно.
— Хорошо, можешь посидеть, — согласился я. Сил на споры у меня не оставалось. — Передай Девочке из зеркала, что со мной всё будет хорошо.
— А с Наташей? — внезапно спросила сестра.
— Что с Наташей? — слова Алисы не были мне понятны, но всё же почему-то заставили меня волноваться. — Что может произойти с Наташей?
— Ну… — девочка потянулась и зевнула. — Ты же хочешь, чтобы Наташа, такая, какой ты помнишь её со школы, была здесь? Но здесь уже есть Наташа — та, из телевизора. Две Наташи быть не может, кем-то из них тебе придётся пожертвовать.
Слова девочки, словно самый острый нож, пронзили меня насквозь. Как я мог не учесть этого? Почему Девочка из зеркала и моя двенадцатилетняя сестрёнка оказались умнее, чем я? И что мне теперь делать? Я судорожно перебирал в голове все варианты, но ни один из них не подходил мне, какими бы идеальными они мне не казались раньше. Две Наташи быть не может, а поэтому, если я собираюсь вернуть Наташу такой, какой я её любил, то её нынешняя рыжеволосая версия попросту исчезнет, что повлечёт за собой целый ряд проблем, ведь не может звезда оперного театра вот так взять и испариться. Я быстро пересматривал одну за другой бумажки, лежащие на столе, стараясь понять, что мне делать теперь. Ни одна из написанных мной теорий, ни одна из нарисованных мною схем, и ни один из планов действий теперь мне не подходил и не был нужен. Как я мог не учесть, что чтобы что-то взять у Вселенной, мне придётся ей что-то отдать? И если я собирался играть со временем, мне и правда стоило быть осторожнее и внимательнее.
— И что же мне теперь делать? — я задал вопрос то ли Алисе, то ли самому себе, хотя и знал, что ответ на него получу вряд ли. Но я получил.
— Надо подойти основательнее, — с умным видом, будто она была каким-то кандидатом наук, а не моей младшей сестрой, заявила Алиса. — Девочка из зеркала говорила, что если ты хочешь изменить что-то в
настоящем, то нужно начать с прошлого. Переписать историю ваших отношений. Все изменения в судьбе — снежный ком, они накапливаются постепенно, так что изменить что-то одно мало, чтобы создать свой идеальный мир.— А эта… Девочка из зеркала что-то ещё говорила? — на всякий случай уточнил я. Слушать больного ребёнка, возможно, было не лучшим решением, но сейчас её слова были не лишены смысла и правда могли мне помочь. Ведь что было бы, если бы та Наташа из сна оказалась здесь прямо сейчас? Признал бы в ней кто-то в это время пропавшего хормейстера из оперного- театра? Как бы она смирилась с моей реальностью? Нашла бы тут место или тоже ушла от меня?
Я посмотрел на сестру, но она уже спала, положив голову на стол. Так странно — раньше она никогда не засыпала без колыбельной. Видимо и правда повзрослела. Взяв её на руки, я медленно и аккуратно, чтобы ненароком не разбудить, отнёс её в комнату, и, положив на диван, сел рядом. Переписать прошлое — то, о чём мечтают многие люди. Исправить какую-то ошибку, вернуть близкого человека, выбрать другое будущее для себя, а значит и для целой Вселенной — всё это кажется людям чем-то привлекательным, но невозможным, нереальным, как ковёр-самолёт, волшебная палочка и прочая атрибутика из детских сказок. Вот только для того, чтобы вернуться назад, не нужна машина времени, нужна лишь память, любовь и вера, и если приложить нужное количество усилий, всё получится. Переписать всё, что я помню, а затем и прожить это заново — вот что я собирался сделать сейчас. Отправиться в путешествие по памяти, чтобы отловить лис в винограднике ещё лисятами, не допустить того, чтобы мелкие ссоры с лучшей девушкой на свете позже привели к нашему с ней расставанию. Сделать так, чтобы рядом со мной она всегда чувствовала себя самой счастливой на свете, так, чтобы ей не захотелось оставлять меня. И для этого надо изменить, наверное, всё, начиная с того самого момента, как мы стали парой.
Всё это изначально было каким-то странным, глупым, неправильным. На тот момент я провожал Наташу домой почти каждый день, и она даже разрешала мне нести её портфель, но не брать её за руку — она не любила прикосновения, и те минуты, когда мы, переступая через лужи, шагали к её дому, я был по-настоящему счастлив. Мне не нужно было разговоров, не нужно было поцелуев на прощание, не нужно было долгих и крепкий объятий, просто идти рядом с ней, запоминая каждое её движение, каждый шаг, каждый выдох. Я хотел, чтобы она навсегда осталась в моей памяти, поселилась где-то глубоко в моём сердце, так, чтобы я уже никогда не мог её потерять. Той осенью я мог только мечтать о том, чтобы быть ей кем-то большим, чем просто мальчкиом, который провожает её до дома каждый день кроме среды — в среду она уходила раньше всех, не оставалась на физкультуру. Но со временем всё стало меняться. Золотая осень, с горящими листьями на деревьях, гроздьями рябин, прозрачными лужами и редкими солнечными днями ушла, уступив место ещё более холодной, с инеем на веточках деревьев, гнилыми листьями под тонким слоем снега, скользкими дорогами, посыпанными песком, короткими днями и длинными, тёмными ночами, зиме. С начала того декабря я потерял возможность идти до дома вместе с Наташей, потому что теперь она ехала домой на такси, а напрашиваться ехать с ней было бы не только некрасиво, но и попросту глупо. И уже через несколько дней мне стало чертовски не хватать наших с ней прогулок. Я начал скучать, и, пускай мы виделись с ней каждый день в школе, этого было невероятно мало. Я не хотел видеть её лишь иногда, оборачиваясь на уроке или проходя в сотый раз мимо самого тёмного уголка в коридоре, куда она забивалась и слушала музыку на перемене. Я хотел видеть её всегда. Просто видеть — разве многое мне было нужно? Каждый раз, когда я краем глаза замечал её где-то на улице, видел короткие волнистые чёрные волосы с длинными розовыми прядями, тёмно-синее замшевое пальто, высокие кожаные сапоги с шипами, слышал как она тихо, себе под нос, напевает мотив какой-то незнакомой мне песни, странно помахивая рукой туда-сюда, мне хотелось подойти к ней, предложить пройтись по холодным улицам, заглянуть в пекарню, выпить по кружечке горячего шоколада с маленькими тёплыми булочками, забраться на крышу девятиэтажки и смотреть на глупых, маленьких, вечно куда-то спешащих людей. Мне хотелось, но я не подходил — боялся, что она мне откажет, и я останусь один со своими разбитыми мечтами. А лишиться мечты — худшее из всего, что может случиться с человеком.
Но несмотря на холод и ужасную погоду Наташа продолжала ходить в музыкальную школу. Каждый день после школы, зайдя домой только для того, чтобы пообедать, она брала свой портфель, обклееный блёстками и забитый учебниками по сольфеджио, вместе с кучей сборников с разными произведениями для фортепиано, надевала свою любимую короткую юбку, которую ей запрещали носить в школу, и шла, игнорируя холод, на занятия. А я всегда издалека наблюдал за ней, чтобы в случае чего помочь — район в котором мы жили был не слишком безопасным. И каждый раз, когда Наташа шла через железную дорогу к невысокому зданию, выкрашенному в светлый персиковый цвет, я уже ждал её по другую сторону рельсов, чтобы потом пройтись вслед за ней, держась на достаточном расстоянии, чтобы она не могла меня заметить, и представляя, что она не где-то впереди, а здесь, рядом со мной, идёт, напевая себе под нос какую-то неизвестную мне песенку.