Провожая солнце

А если мы чего-то очень хотим, то Вселенная обязательно даёт нам шанс это получить. В тот вторник я остался в школе подольше — слишком увлёкся чтением книги, так что и не заметил, что все ушли. Я любил забираться в тёмный уголок, где обычно сидела Наташа на переменах, когда её там не было и, вдыхая запах её духов, которым был пропитан воздух в этой чати коридора, представлять её рядом с собой, читая очередную глупую книжку. Современная литература раздражала меня, но так как все обсуждали именно её, я не мог ничего поделать и мне приходилось читать дешёвые романы с одинаковым сюжетом. Если бы я был персонажем книги, про что бы она была? Наверное, про любовь. Про мою любовь к Наташе, про желание быть с ней вечно, про мечты о том, что однажды мы станем семьёй, родим детей, заведём чёрного котика и переедем куда-то очень далеко отсюда. Я устало запихнул книгу в портфель и, пробежавшись по лестнице, выскользнул из пустой школы на улицу. Был вторник, а значит у Наташи было два урока сольфеджио и одно занятие по фортепиано. Глянув на часы и осознав, что она уже ушла в музыкальную школу, а выйдет оттуда только через полтора часа, я решил занять это время чем-то более волнующим меня сейчас, чем домашнее задание, а потому, не заходя домой, я сразу направился в ближайший цветочный магазин. Как бы сильно я не боялся, я всё же понимал, что однажды мне придётся признаться Наташе в своих чувствах, ведь просто смотреть на неё издалека — хоть и достаточно, но всё же так мало. «Кто не рискует, тот и не пьёт!»-говорил каждый раз мне Гриша, когда я боялся сделать что-то. Ведь кто сказал, что если я признаюсь Наташе, она не примет мои чувства и будет меня презирать? А что если она ответит взаимностью? При мысли об этом моё сердце начинало биться в сотни раз быстрее, а на лице расцветала улыбка, но я старался не обнадёживать себя попусту и гнать их как можно дальше, чтобы не слишком разочароваться в случае отказа. Но, каким бы не был исход, мне надо было действовать, и, только зайдя в цветочный магазин, я на одном дыхании выпалил:

— Можно, пожалуйста, букет хризантем, белых, пожалуйста, и как-нибудь красиво упакуйте, пожалуйста!

— Какой ты вежливый! — усмехнулась работница магазина — приятная низкая бабулечка. — И кто же эта счастливица?

Поняв, что я явно переборщил со словом пожалуйста, я смущённо хихикнул, потоптался с ноги на ногу, и, наконец ответил на заданный мне вопрос:

— Девочка со школы… Она не любит розы, писала об этом в дневнике… Нет, я не читаю её дневник, — быстро замахал руками я, поняв, что мои слова могли прозвучать странно, — просто я нашёл его на коридоре, решил узнать чей он, чтобы отнести владельцу, а там на первой странице была анкета: имя, возраст, любимый и нелюбимый фильм, блюдо, цветок…

Бабуля лишь улыбнулась, а потом, протянув мне роскошный букет и назвав цену, достала из ящика стола небольшую шоколадку в виде сердечка.

— Подари ей это, она обрадуется, мы, девочки, такое любим, — она задумчиво посмотрела куда-то вдаль, точно так же как моя бабушка, когда вспоминала молодость. — И главное, помни, будь с ней искренним. Не пытайся казаться кем-то другим, будь таким, какой ты есть. Если ты хочешь, чтобы она любила тебя, не обманывай её.

— Спасибо, — я положил шоколадку в карман джинсов, — и за шоколадку, и за совет.

С цветами в руках и шоколадным сердечком в кармане я направился к музыкальной школе. Ещё час. Час сомнений и страхов, час опасений, вдруг она любит кого-то другого? Час перед тем как я самостоятельно приму одно из важнейших решений в моей жизни. Час на холоде рядом с музыкальной школой, с хризантемами в руках и волнением в груди. А небо тем временем уже потемнело. Медленно зажигались рыжие фонари вдоль скользких дорог, а блёстки-снежинки, отражая их свет, окрашивались в оранжевый цвет, сине-фиолетовые тучи роняли на землю редкие белоснежные хлопья, а окна одно за другим загорались, словно кто-то запустил чудесный механизм. Мне не нравилась такая погода, не нравились зима, не нравился холод и снежинки, липнущие к очкам, из-за чего становилось сложно видеть, но я не мог отрицать, что во всём этом была и своеобразная романтика. И пускай мои руки замёрзли, а ноги дрожали от волнения, я мог понять эту странную красоту зимы, которая чем-то напоминала мне красоту девушки, которой я собирался признаться в любви сегодня — такая же холодная, непонятная, необыкновенная, но чарующая, завораживающая.

Темнота, холод, музыка льющаяся из окон невысокого здания, около которого я ошивался уже час. Издалека могло показаться, что звуки, доносящиеся изнутри — какая-то несуразная кокофония, но если подойти ближе и прислушаться, то можно было услышать десятки разных мелодий, не похожих друг на друга. Пение хора, чья-то игра на скрипке, звуки фортепиано… Словно за ниточки я по очереди хватался за мелодии, пытаясь услышать ту самую «Лунную сонату», которую ещё с начала зимы пыталась выучить Наташа, о чём я узнал от Любы, сообщившей нам с Гришей, что Наташа собирается выступать на выпускном с этой самой сонатой, и, конечно, добавив, что получается у неё не слишком хорошо. Но мне было плевать на слова Любы, как и на её попытки хоть кому-то понравиться, и в тот день, стоило мне вернуться домой, я нашёл у бабушки кассету с музыкой Бетховена, и до самого вечера слушал, представляя, что это играет мне Наташа и мечтая услышать «Лунную сонату» в её исполнении вживую. И вот, медленно идя вдоль стен музыкальной школы, осторожно заглядывая в каждое окошко, я искал взглядом знакомую фигуру, вслушиваясь в каждую нотку, что доносилась до моих ушей. И я нашёл то, что искал. В маленьком слабоосвещённом кабинете, увешанном разными грамотами и дипломами, на деревянной табуретке сидела Наташа, положив руки на клавиши фортепиано, но не играя, а что-то говоря женщине стоящей рядом, судя по всему её преподовательнице. За громким пением какого-то юного музыканта в соседнем кабинете я не мог услышать, о чём имено она говорила, но судя по её лицу она рассказывала что-то не слишком приятное. Я удивлённо замер прямо напротив окна и, уже не прячась, смотрел но то, как безэмоциональная и холодная обычно девушка сейчас почти плакала, а её учительница, гладя по спине, говорила ей что-то, с искренним сочувствием глядя на её растрёпанные чёрные волосы и трясущиеся бледные руки. В тот момент мне больше всего на свете хотелось оказаться рядом с ней, обнять, успокоить, утешить, защитить от всего, что могло бы её расстроить. Но я не мог, и от этого становилось больно: когда дорогой тебе человек страдает, а ты не можешь помочь ему это чувствуется в разы хуже, чем если бы страдал ты сам. Успокаивала лишь мысль, что сейчас она не одна, и добрая женщина-учительница готова помочь ей с чем бы то ни было. Я молча, стоя с букетом белых хризантем у окна музыкальной школы, наблюдал, как пианистка помогла Наташе собрать музыкальные сборники в портфель, и, погладив на прощание по голове, отпустила. В этот момент я был как никогда счастлив, что пришёл раньше, чем Наташино занятие заканчивалось по расписанию, но по-прежнему беспокоился из-за увиденного: что такого случилось в жизни Наташи, что она решила искать помощи у учительницы? Поправив длинные светлые волосы я двинулся к дверям музыкальной школы, чтобы встретить девочку как только она выйдет и признаться во всём. Отогнав все страхи, все сомнения, я шёл вперёд, понимая, что сейчас решится что-то очень важное для меня, что-то, что беспокоило меня с начала учебного года, что-то, о чём я думал с момента нашей с ней встречи. Я хотел быть рядом с ней. Я хотел, чтобы она была моей.

Легонько толкнув стеклянную дверь, Наташа вышла на улицу и уже собиралась надеть наушники, как вдруг её взгляд упал на мою ярко-жёлтую куртку и белоснежные хризантемы в руках. На секунду девушка замерла, потом положила плеер обратно в карман, посмотрела мне в глаза и, словно смеясь, спросила:

— Кого ждешь?

От волнения я не смог сказать и слова, а красивое признание, которое я так долго придумывал, записывал на бумагу, а потом сотни раз повторял перед зеркалом в ванной, просто вылетело у меня из головы. Я стоял, как вкопанный, глядя на Наташу и пытаясь вспомнить, что я делал раньше для того чтобы говорить.

— Всё нормально? — девушка помахала рукой прямо у меня перед лицом. — Приём, говорит Земля!

Всё ещё не в силах что-либо сказать, я молча протянул ей букет хризантем, проклиная себя за то, что я не подучил текст чуть лучше. А ведь я так старался, когда его сочинял! Писал и про «чёрные, будто смоль, волосы» и про «глаза, в которых я бы утопал вечно». Я вспомнил содержание текста, а потом посмотрел на Наташу, с непониманием глядящую прямо мне в душу, и даже порадовался, что забыл этот текст тогда и не начал говорить — мне показалось, что такого рода признания ей бы не понравились, как, впрочем, не понравился и мой букет, судя по тому, как она на меня смотрела.

— Это тебе, — только и смог выдавить из себя я, с трудом сдерживая слёзы. Хотелось убежать, спрятаться, забыть всё это как страшный сон. Но дороги назад уже не было, решение было принято, и Наташа уже всё узнала.

Пару секунд девочка просто стояла, потом взяла в руки букет, немного наклонила голову и улыбнулась. Впервые в жизни я видел, чтобы она так улыбалась. Несмело, робко, но немного хитро, словно она давно обо всём знала. Это была не искусственная и натянутая улыбка, а настоящее проявление радости, искреннее и невероятно милое.

— Я уж думала, не признаешься! — хихикнула Наташа, — так и будешь ходить со мной до музыкалки и обратно.

— Ты всё знала, да? — пробормотал я, глядя в землю и не находя себе места от стыда.

— Ну конечно, знала. То, что я плохо учусь, ещё не значит, что я глупая и ничего не смыслю в жизни! — девочка заправила розвую прядь за ухо, и, улыбнувшись, протянула мне руку. — Даже со школы ты молча шагал за мной каждый день. Если бы я не стала ездить на такси, так бы и ходил?

— Наверное… — я растерянно смотрел на протянутую мне руку, не понимая, что я должен делать теперь — в один момент мой мозг как будто отказался работать совсем.

Наташа лишь пожала плечами, спрятала руку в карман, развернулась, и, бросив мне короткое «Ну, пошли тогда» направилась в сторону железной дороги, отделяющей музыкальную школу от нашего района, и я, не теряя времени, пошёл за ней. Мы просто шли, как обычно, молча, но почему-то сейчас это ощущалось совсем по-другому: то ли темнота и холод создавали странную атмосферу таинственности, то ли реакция Наташи так сильно повлияла на меня, что теперь моё сердце колотилось под ярко-жёлтой курткой в бешенном темпе. Она протянула мне свою руку, значит ли это, что я ей небезразличен? То, как она улыбалась и то, как отреагировала на подаренный мною букет — что всё это означало? Столько всего хотелось спросить, но я лишь молча шагал вслед за ней по скользкой, ещё не посыпанной песком дороге, наблюдая как белоснежные хлопья тают в её чёрных волосах, а обычно бледные щёки пылают на морозе. Или всё же дело было не в морозе? Наташа шла, немного улыбаясь и временами поглядывая на меня, и мне хотелось верить, что я и есть причина её улыбки.

— Как дела? — всё-таки решил прервать молчание я — мне слишком хотелось с ней поговорить, хоть немного.

— Да как обычно, — Наташа пожала плечами. — Вообще день не слишко хороший выдался, устала…

Я хотел спросить ещё что-то, но девочка резко остановилась в нескольких метрах от железной дороги, а потом, посмотрев куда-то за мою спину, сказала:

— Ты можешь ещё немного погулять? Хочу показать тебе одно место недалеко отсюда.

Я бытро закивал:

— Конечно-конечно, хоть всю ночь! — и, пытаясь оправдать свой энтузиазм, добавил:-Сегодня всё равно пятница, не надо делать уроки…