Пройти лабиринт
Шрифт:
– Не надо так кричать, - тихо ответил старик.
– Нас могут услышать. Я к вам с серьезным делом.
Маша посмотрела на себя со стороны снова: какого черта прилично одетая женщина якшается с бомжом?
– Каким делом?
– все же спросила она.
– По поводу Андрея, - еще тише сказал Баюн.
У Маши снова все похолодело.
– Да-да, я слушаю, - быстро проговорила она.
Но Баюн не спешил. Он сделал еще пару затяжек. Удивительно, что никто в этом углу не было, а то уже успели бы пожаловаться охране.
– Я извиняюсь, конечно, - проговорил старик как-то заискивающе, -
– Что-что?
– не поняла Маша.
– Понимаете, соль кончилась...
– А, да, конечно...
– Можно йодированную?
Маша схватила тележку и нервно засуетилась.
– Вот, - старик откуда-то достал пачку соли и протянул ей.
Он затушил самокрутку и положил окурок в карман.
69.
Они сидели в маленьком кафе. Баюн жадно поглощал тортик и запивал его чаем. Маша, не спеша, внимательно рассмотрела его: это был человек лет шестидесяти, с темным обветренным лицом, множеством морщин. Руки его были грубы и сильно грязны. Самым большим контрастом, все же был кисет с табаком. Судя по всему, Баюн его очень бережно хранил.
– Итак, - подала голос Маша.
– Как я уже упоминал, - Баюн будто бы ждал именно этих слов, чтобы начать, - я к вам по поводу Андрея.
– Вы знаете, где он?
– с надеждой спросила Маша.
– Полагаю, что знаю. Он в краю Вечной Охоты.
Сказал, словно пошутил. Маша напряглась. Ей стало неприятно, что ожидания её не оправдались. Не хотелось быть разменной монеткой в руках людей, играющих на чувствах.
Баюн доел тортик и снова взялся за свой кисет. Из внутреннего кармана он достал тонкую папиросную бумагу и принялся мастерить самокрутку.
– Он сам хотел туда попасть, - продолжил Баюн.
– Понимаю, что вам мои слова кажутся полной дичью. Но поверьте, что это так.
– Зачем?
– слова с трудом выползали из гортани.
– Что "зачем"?
– Зачем вы так?
– глаза сами увлажнились.
Баюн, наконец, закончил с самокруткой и пристально посмотрел на Машу. Он посмотрел так, что по спине у той пробежал холодок. В черных зрачках у Баюна плясали какие-то дьявольские огоньки.
– В моих словах нет ничего такого, над чем стоило бы рыдать, - сказал, словно отрезал. При чем почему-то, как Маше показалось, зло сказал.
– Возьмите себе что-нибудь, - вдруг предложил он, указывая на стойку бара.
– Советую. Разговор может быть неприятным.
Тут же подошел официант.
– Водки нам, - проговорил Баюн.
– И что-то на закуску.
Официант, молодой паренек, четко мотнул головой, и бросился прочь.
Маше вдруг стало смешно: неужели никто не видит, что Баюн бомж и халявщик.
– Не видит, - ответил вдруг тот.
– Да, я веду бродячий образ жизни. Но это ровным счетом ничего не значит.
– Не понимаю, о чем вы, - Маша покраснела.
– Ладно, оставьте это. Давайте вернемся к нашим, так сказать, баранам.
Появился официант с запотевшим графинчиком и салатом. Он ловко все расставил и забрал использованную посуду.
Баюн налил по рюмке и первым выпил. Не чокаясь.
– Хотите Андрею помочь?
– спросил он.
Маша мотнула головой.
– Пейте!
– приказал Баюн.
Она с трудом проглотила содержимое рюмки.
Баюн затянулся и пустил вверх клубы дыма.
– Вы должны его отпустить, - он говорил какими-то загадками.
– Не надо его держать. И когда он к вам вернется, вы должны его отпустить.
Маша в удивлении даже привстала.
– Что?!
– Сядьте!
Снова взявшись за графин, Баюн налил еще по рюмке.
– Я понимаю ваше негодование, - констатировал он.
– Да, - Маша почувствовала, что водка начинает действовать.
– И почему же тогда...
Баюн жестом остановил ее словоизлияния. Он снова выпил, не чокавшись, и показал сделать тоже самое Маше.
– Равнодушие - это паралич души, преждевременная смерть...
– И причем тут оно?
– не понимала Маша.
– Притом, что Андрей никогда вас не любил, и никогда не смог бы полюбить. Для него, вы всего лишь часть плана жизни. Вернее, часть той программы, которую ему заложили еще с детских лет, когда его мать... Ну, в общем, суть такова, что вы лишь "якорь", который может затормозить процесс...
– Да что вы вообще мелете такое!
– Дорогая вы моя Маша! Вспомните лучше, как складывалась ваша с Андреем жизнь от самого первого знакомства, до его ухода. Не видите ли вы во всем этом кучу невероятных случаев. И в основном удачных. То вдруг вы ногу подвернули. То он отчего-то задержался в приемной, хотя уже пять минут как должен был быть на операции. Да и все остальное.
– Ну были какие-то... какие-то...
– Всё было "подстроено" от начала до самого конца. Так нужно было нам. А вам, Маша, отводилась роль того самого "снотворного", которое сдерживало Андрея от ненужных нам действий... Только вот вмешательство брата вдруг включило в нем...
Баюн не закончил и снова налил водки. В наступившей паузе каждый думал о своем. Маша совсем растерялась, и, выпив рюмку, вдруг отчего-то спросила:
– А почему вас зовут Баюн? Когда вы перестали быть Антоном Павловичем? Вам тоже "программу" включили?
– Да, - кивнул тот.
– Я сам согласие на это дал, - и налил еще по одной.
Водка видно стояла до этого в морозильнике, потому как была тягучей, будто желе.
В этот раз он молча чокнулся и выпил. Глаза его на секунду заволокло какой-то поволокой.
– Мысли... мысли..., - тихо повторил он.
– Наши мысли тянутся куда-то к цели по одной линии, среди потемок, и, ничего не осветив, не прояснив ночи, исчезают где-то... где-то там... Все мы в разладе сами с собой... Я много лет создаю подобные "программы". И мне это нравится. И нравилось раньше... тогда, когда я сам был подопытным кроликом...
– А я знаю, кто вы!
– вдруг заявила Маша.
– Не сомневаюсь. Однако прошлое лучше оставить таким, какое оно есть. Пусть в памяти людей я останусь тем, кем был.
– А сейчас? Неужели роль Баюна вас больше устраивает, Антон Павлович?
– Каждому своё. Закон воздаяния, - улыбнулся тот.
– Надо быть всегда осторожным со своими желаниями...
– Где ж вы живете? У Лукоморья?
Баюн рассмеялся. Смех его был чистым, даже озорным. Маша даже позавидовала. Она уже давно так не могла смеяться.