Прозрение. Том 2

— Кто-то идёт. Я подожду с той стороны, с вашего разрешения?

Получив кивок, лейтенант прыгнул в оконный проём.

Дверь открылась. Вошёл экзот в белом халате. Темноволосый, чертами похожий на грантса.

— Вечер добрый, — сообщил он. — Ругаемся?

— Не насилие же было над ней совершать? — Я сел в кровати, почти не морщась, хоть и хотелось.

— Меня предупреждали, — согласился медик. — Будете на Кьясну проситься?

— Вы — мой лечащий? — спросил я и засомневался — уж больно молод.

И при этом — безукоризненная выправка, выдающая любителей полузаконных видов спорта — мечников, шпажистов и иже с ними. Рост великоват, а в остальном — типичный грантс — худощавый, тонкокостный, глаза длинные.

— Я — ваш реанимировавший. По личной просьбе эрцога дома Сапфира, если вам интересно.

Он достал из кармана плоскую коробочку, а оттуда — тонкие палочки кхарги, и я чуть приподнял бровь. Медик тут же протянул мне коробочку:

— Курите? Вам такие нельзя, но я принесу имитацию.

— Не грешен. Но если есть йилан или сома — часть души продам.

— О, вы изучали историю религий? — медик оценивающе прищурился и коснулся личного коммуникатора. — Инесс, завари мне пару чашек, как днём. И — в седьмой бокс. Да, специзолятор.

— Хреновый у вас какой-то специзолятор. — Боль заставила-таки, и я лёг.

— Вас и без того достаточно хорошо охраняют. Зато окна выходят в сад. Вам полезно будет смотреть на природу.

— Хотите месяц тут продержать?

— Ну, это как выйдет.

Медик сел на подоконник и закурил. Сощурил от удовольствия глаза. Палочки веером разошлись в пальцах.

Вот так же любил курить Н’ьиго. Где он теперь?

— Вы знакомы с учением ийокхайны? — медик взглянул пытливо, но замер, натолкнувшись на самый простой из психических барьеров и сдвинутые в неприятии контакта брови.

— Кого? — спросил я, изобразив недоумение. Но усиливать давление не стал, не желая ссориться раньше, чем мне захочется.

— Курение кхарги распространено на Гране среди последователей «веры длинного меча», если не переводить — ийокхайны. Я проходил там… Гм… Курсы повышения квалификации. — Медик отвёл глаза.

Неужели комплексовал, что баловался совсем не врачебными техниками Граны, а боевыми?

— А я там воевал.

— Ну, значит, нам будет о чём поговорить долгими вечерами. — Медик снова закинул удочку, чуть приближаясь ментально.

— Я не намерен торчать тут месяц, а тем более два. — Пришлось провести между нами черту, отстраняя его.

— А господин Лоо сообщил, что намерены. Странно, да?

Моё нежелание соприкасаться ментально нисколько его не обидело. Он не огрызнулся, а отшутился.

Медичка, на этот раз симпатичная, внесла чашки. Заварено было слабенько, видимо, пациентов тут особенно не раскармливали.

Стоп. Чего же я не знаю, а Энрек — знает? Вряд ли стоит, не подумав, пороть горячку. Что-то случилось параллельно моему вырубанию?

А может, Энрек сам меня отравил? Но за что? Зачем? Чтобы попасть в пещеры вместе с этим хаттским отродьем?

Чушь какая.

Затылок резануло болью, и я едва не расплескал йилан. По уму надо было гнать медика и звать Дерена. От него было больше толку.

Однако распоряжался тут не я.

— У вас опять температура поднимается, — констатировал медик, посмотрев на монитор над кроватью. — И опять без видимых причин. Я к вам бригаду сейчас пошлю. Если планируете дёргаться, поразмыслите, что за стажировку я мог проходить на Гране.

Да ну его, с его стажировкой, тоже мне, «мастер». Доиграется — из мозгов винегрет сделаю.

Я поморщился:

— Скажите хоть, чем меня пытались отравить?

Медик хмыкнул. Палочки прогорали быстро, но на пару минут их ещё хватило бы.

— Вас, по сути, не совсем отравили. Три-амилнитрит талия… Как бы это правильно сказать?.. — Он затянулся, подумал. — Не то чтобы яд. И не совсем наркотик. Но в больших дозах действует как галлюциноген, вызывающий неконтролируемые вспышки агрессии. Накачали вас так, что в пропорции на вес тела доза была смертельной. Не потому, что вещество так ядовито, просто в слишком большой дозе ядовито может быть всё что угодно. Сразу вы отравления не почувствовали, потому что сначала в организм ввели антидот, а уже потом накачали вас наркотиком. Антидот, имел период естественного полувывода 22 часа. Он постепенно распадался, и действие наркотика стало форсированно нарастать. Высвободись яд сразу — вы погибли бы на месте. Но рассчитано всё было точно: сначала ярость, помутнение рассудка, а потом уже смерть. Яд редкий, врачи на Кьясне его даже не распознали, но они замедлили вам метаболизм и в капсуле перевезли сюда. Наш госпиталь специализируется на ядах.

Палочки погасли.

— Я удовлетворил ваше любопытство? — спросил медик.

Пришлось кивнуть.

— Ну вот и отлично. Дальше рекомендую слушаться медицинскую сестру. Эве Демажен весьма квалифицированная особа. И не надо ей превентивно хамить, просто вызывайте меня по личному коду. Сейчас вам вернут спецбраслет, я отправил вам свой номер. Пользуйтесь, это в ВИП-боксах не возбраняется. К тому же ваш случай довольно любопытный. Желаю здравствовать!

Медик откланялся и столкнулся на пороге палаты с бригадой реанимации.

«Вооружена» она была основательно — сразу двумя платформами с аппаратурой. Сейчас будут кровь пить…

Ветки за окном шевельнулись — Дерен тоже всё слышал. Это хорошо, он сообразительный мальчик. Мне мыслительная деятельность в ближайшее время вряд ли будет доступна.

22 часа… Меня могли отравить и на «Персефоне», ведь не только начмед имел доступ к моему телу. Но успевал и Энрек.

Понять бы ещё — зачем?

История сорок первая. «Без просвета»

Джанга. Чангарский госпиталь

Курение кхарги сродни медитации, но медитации публичной. Оно требует хотя бы одного зрителя.

Я не имел предубеждения к курящим, и профессор химии и аналитической медицины доктор Амар Есвец стал по вечерам задерживаться в моей палате. Ему не хватало собеседника, чтобы распечатать перед ужином порцию палочек.

Есвец садился на подоконник, чтобы не травить пациента, и начинал травить Дерена. (Я был уверен, что лейтенант не покидает свой пост под окном.)