Прозрение. Том 2

Опять этот альтернативный религиозный бред!

— Мы жили без войны весь постколонизационный период! — наверное, я сказал это слишком громко, Данини вздрогнула и задышала.

— Это было достигнуто за счёт подавления поведенческого разнообразия человека в Империи и психо-интеллектуальной сегрегации в Содружестве. Оба метода имели свои недостатки. Их выявила хаттская война. После неё мы стали терпимее к человеческому разнообразию. Но разнообразие пробудило в людях первобытную жадность и стремление к власти и насилию. Это у нас в генах. Мы совсем недалеко ушли от наших покрытых шерстью предков. Налёт цивилизации на хомо — несколько тысячелетий. До этого мы выживали, пользуясь инстинктами. Если мы видим насилие — древние инстинкты легко просыпаются в нас.

— Это демагогия, Тоо, — огрызнулся я. — Мы столько боролись за мир на Юге. Мы не можем сейчас… — Я скользил по маскам лиц и понимал, что можем.

Вернее, что все они могут, а я — нет.

Хэд! Ну, и сидите, а я не буду!

Дерен поднялся и вышел следом за мной.

Пообнимавшись с Данини, я немного стерпелся с давящим ощущением беды, но всё равно было нервно.

Наверное, Дерен ощущал что-то похожее. Он же тоже умел «слушать» реальность всем телом, мозгами, сердцем. Всем, что у нас есть.

Но когда я заглянул в его затуманенные размышлениями глаза, то понял, что думает пилот не о вечном, а о том неприятном разговоре, что давно уже назрел между нами.

Разговор был для него опаснее грядущей войны, я — вот он, а алайцы пока далеко. И ещё не факт, что они нас поимеют, а не мы их.

Эта мысль успокоила меня. Зачем думать о грядущем? Тут бы на корабле дела разгрести.

А у Дерена явно рыльце в пушку. Он полагал, что Рос отдаст наследнику фляжку ещё до сражения на полигоне? И что я никогда не узнаю о ней, а значит, и не догадаюсь про остальное? Я ж тупой!

А тут оно бац и…

И вот сейчас время у меня как раз было, чтобы снять с него шкурку. Мериса так и так ждать, запертым хищником расхаживая по капитанской. Будет на ком сорвать злость.

— Лейтенант Дерен, пройдёмте со мной, — бросил я, даже не глядя на жертву.

Пусть помучается, гад. Вот точно шкуру сниму. Нафарширую яблоками и съем. Вместе с его ядовитой книгой!

История двадцать седьмая. «Акири брано десабильо — Правда любит сражаться голенькой» (окончание)

Открытый космос, «Персефона»

До капитанской мы дошли молча.

За дверью хозяйничал Леон. Поперёк смены. Видимо, решили послать самого хитрого, чтобы проверить, в каком я состоянии.

Ну, взбешен. И?

Я пристально посмотрел на Леона, тот доложил, что «без происшествий» и ретировался.

Обернулся к Дерену:

— Сядешь?

— А надо? — спросил он, но сел, повинуясь моему взгляду, упершемуся в ложемент.

Книгу он положил перед собою на пульт.

— Что это за хрень? — спросил я, кивнув на подарок Эберхарда, так настойчиво навязанный мне.

— Думаю, Вил побоялся, что разговора с вами я не переживу. Мы говорили с ним про такие книги, может, он решил, что я прошу у него помощи?

Дерен откинулся в ложементе, и тот обнял его. Пилот сдаёт все положенные анализы каждое боевое дежурство. Техника опознает его в любом помещении крейсера как родного.

Родной, хэдова бездна. Только кому?

— Ну, вот что ж ты за… — я тоже сел. Вдох-выдох. — Йилан завари. Там, вроде бы, есть ещё.

Дерен встал, открыл хозяйственную нишу, вытащил нераспечатанную пачку. Тёмно-синюю, сорт «бархат». Такой там точно не могло быть, я бы помнил.

Хэд… У меня на корабле кто-то занимается контрабандой йилана и мне подбрасывает. Типа я в доле?

Запустил я экипаж с этой хэдовой эпидемией… Хорошо хоть делятся, керпи.

Лейтенант двигался не медленно и не быстро. Как раз в нужном для паузы ритме. Вскипятил воду, заварил чай. Терпко запахло йиланом.

Но ни любимый запах, ни размеренные движения Дерена меня не успокаивали.

Я с трудом дождался, пока он нальёт йилан мне и себе. Себе — совсем чуть-чуть, просто из вежливости.

— Не любишь йилан?

— У меня есть график медитаций, господин ка…

— Убью сейчас, — предупредил я беззлобно. — Ещё раз скажешь «господин», и убью.

— Просто капитан — можно?

— Можно. — Пережимать его мне тоже не очень хотелось. — Ну и что у тебя за график?

— Два часа медитации в день.

Я покачал головой. Это было просто невозможно. Когда? При такой загрузке на корабле?

Потом вспомнил отсутствующее лицо Дерена, которое он мог предъявить и на рапорте, и на дежурстве, и даже в полёте… И чуть йиланом не подавился.

— Ну да, — легко согласился он. — Это активная медитация. В моей ситуации это разрешено.

— Значит, йилан тебе нельзя?

— Можно. Я не хочу. Он меня возбуждает немного. Лучше не пить.

— А йоль?

Дерен кивнул и поднял на меня глаза. По глазам было видно, что он давно догадался: я знаю про фляжку и вензель.

Долго же он ташипа изображал. Бабушка научила?

Но как же его никто не раскусил, такого умного? Ну, я тупой, но Имэ? Локьё? Дьюп, в конце концов?

— Я только одного не пойму… — Йилан был хороший, крепкий, такой только через Э-лай доставляют. С чёрных планет. Точно контрабанда… — Как же так вышло, а? Ведь есть же летописи, метрики, эти ваши родовые деревья? Личные документы, в конце концов? Как, говоришь, твою бабушку звали?

Дерен смотрел не мигая. Он знал, что в личном деле есть имя бабушки — Валерия Ларга. И знал, что спрашиваю я не об этом.

Официальщину я перечитывал десять раз. Там и намёков никаких не было на это проклятое «Э» в переплетении виноградных листьев.

— Бабушку звали Патриция, — решился Дерен.

Потрясён я не был, но скула зачесалась.

— Патриция? — Щелкнул по браслету, вызывая инфобазу. — Имя означает «аристократка»? Прямо вот так?

— Да, — Дерен вздохнул. — Деду это имя очень не нравилось. Оно слишком явно напоминало ему: он — плебей, а она…

— И бабушка взяла другое имя?

— Сразу, как они поженились. В Содружестве она тоже записана как Валерия. Запись внесли после, сначала всё вымарали.