Пружина для мышеловки
Шрифт:
… Гриша улетел в Санкт-Петербург решать какие-то вопросы с таможней по поводу пришедшего по морю груза, и Олеся предвкушала длинные радостные выходные, проведенные вдвоем с Ситниковым. Ей было что ему сказать.
В субботу у Вячеслава Антоновича образовались какие-то важные дела, и он сказал, что освободится ближе к вечеру и будет рад, если Олеся встретит его дома горячим ужином. Ужин этот ей хотелось сделать торжественным и нарядным, потому что разговор предстоял важный для них обоих. Она примчалась часов в двенадцать, нагруженная сумками, и воодушевленно принялась за уборку квартиры. Пусть все сверкает, блестит, пусть все будет чистеньким и праздничным. Она даже сменила постельное белье и повесила в ванной чистые полотенца. Пусть Слава запомнит этот день, потому
Слава несколько раз звонил, говорил, что задерживается, и просил не скучать. Пришел он около десяти, усталый, но в хорошем настроении, поцеловал Олесю и сразу сел за стол. Она все выбирала подходящий момент, чтобы сказать то, что собиралась. Наконец, ей показалось, что пора.
– Слава, я беременна, – с улыбкой сообщила она.
Он посмотрел на нее с сочувствием, как на больного котенка.
– Ой-ёй-ёй, бедная ты моя, – Ситников ласково погладил ее по руке. – Большой срок?
– Семь недель.
– Ну ничего, срок хороший. Не переживай.
– Для чего хороший? – не поняла Олеся.
– Для аборта.
Она опешила.
– Слава, ты не понял. У нас с тобой будет ребенок. Это совершенно точно твой ребенок, я все подсчитала…
Ситников аккуратно поставил бокал с вином и вытер губы салфеткой.
– Олесенька, мы же с тобой, кажется, договорились: никаких подсчетов. Только точное знание.
– Но я точно знаю!
– Только точное знание, которому я сам могу доверять.
– Ты что, не веришь мне? Думаешь, я обсчиталась?
– Детка, я ничего не думаю. Я терпеть не могу думать о том, что думают другие и как они считают. Это бессмысленное занятие. Я верю только самому себе. Мы с тобой решили раз и навсегда, что рожать ты будешь только тогда, когда я тебе разрешу, а разрешу я тебе только тогда, когда сам буду уверен, что ребенок – мой. Я тебе объяснял, какие условия для этого требуются. Первое и основное: Гришино длительное отсутствие. Пока это условие не соблюдено, нам нечего обсуждать. Так что ты сделаешь аборт, и мы закроем вопрос.
– Славочка, послушай меня, – мягко заговорила Олеся. – Мы с Гришей спим очень редко, я тебе сто раз говорила. Он много работает и часто выпивает, у него есть другие женщины, и тебе об этом известно. Он мной совсем не интересуется. Мы не были близки уже два месяца. Два месяца, Слава. Это девять недель. А у меня – семь. Так что это может только твой ребенок и больше ничей. Слава, пожалуйста, разреши мне развестись с Гришей. Мы поженимся с тобой и будем растить нашего ребенка. Ведь мы же этого хотели с самого начала, правда?
– Правда, – улыбнулся он. – И это обязательно так и будет, я тебе обещаю. Но не сейчас. Не с этой беременностью.
– Но почему? Почему, Слава? Зачем ждать другого случая?
– Я должен быть уверен. А сейчас я ни в чем не уверен. И вообще, я не понимаю, почему ты делаешь проблему из такой ерунды? Сделай аборт – и все. И не о чем говорить. Сколько ты уже сделала? Пять? Десять? Ну так будет еще один.
– Один, – тихо ответила Олеся. – Только один. До того, как познакомилась с тобой. Если я сделаю второй аборт, то могу потом вообще больше не родить, как же ты не понимаешь? И у нас не будет нашего ребенка.
Эта мысль казалась ей кощунственной. Она никогда не подозревала, что с такой невероятной силой захочет ребенка. О детях она всегда думала как об обузе, ненужной и хлопотной, и втайне радовалась, что Гриша не настаивает на том, чтобы она как можно быстрее рожала, а свекор не жалуется, что годы идут, а внуков так и нет. Но теперь, когда все получилось случайно и врач подтвердил беременность, Олеся сама себя не узнавала. Желание иметь ребенка росло и крепло с каждым часом. Она была уверена, что это ребенок от Славы, и еще больше готова была любить свое зарождающееся дитя. Ну как же можно его не родить? Как же можно избавиться
от него? Нет, нет и нет. Она убедит Славу, уговорит, докажет ему… Этот желанный и любимый малыш обязательно родится, и она будет растить его вместе с единственным мужчиной, со своим самым любимым, самым лучшим, самым умным.– Значит, его не будет, – хладнокровно произнес Вячеслав Антонович. – Пусть лучше не будет совсем никакого ребенка, чем неизвестно какой.
– Слава, как ты можешь?!
Олеся невольно повысила голос, но тут же осеклась и взяла себя в руки. Нельзя скандалить, нельзя кричать. Она не должна быть похожа на базарную бабу. Все годы, проведенные рядом с Ситниковым, она старалась быть такой, какой ему хотелось ее видеть. Она говорила то, что он хотел услышать, совершала те поступки, которых он ждал, выглядела так, как ему нравится, и старалась думать и чувствовать именно так, как ему хотелось бы, чтобы она думала и чувствовала. Она любила его так сильно, что готова была перестать быть собой, только бы оставаться с ним. Она готова была превратиться в кого угодно, лишь бы ему угодить. Потому что жизнь без него представлялась ей невозможной. В этой жизни не будет воздуха, и она просто задохнется. И вот теперь она должна отказаться от материнства, потому что Ситников ждет от нее именно этого. Если она откажется, если согласится сделать аборт, то все останется по-прежнему, они будут любить друг друга, они будут вместе. Но ей так хочется родить этого ребенка! Она никогда не думала, что инстинкт материнства может оказаться таким сильным. Ей придется сломать его, задушить, уничтожить, чтобы сохранить любовь своего единственного мужчины. Проще говоря, ей придется окончательно сломать и уничтожить себя саму. Неужели придется выбирать между любовью и самой собой? Какой нелепый выбор…
Она старалась быть корректной и спокойной, искала и находила слова, которые ей самой казались правильными и убедительными, но все это ни к чему не привело. Вячеслав Антонович стоял на своем: она должна сделать аборт, потому что он не уверен в своем отцовстве.
– Олесенька, я не для того затевал все это, чтобы оказаться в конце концов посмешищем, воспитывающим чужого ребенка. И вообще, я не понимаю, чего ты так упираешься. Можно подумать, это для тебя вопрос жизни и смерти.
– Да! – почти выкрикнула она. – Да, это вопрос жизни и смерти. Я хочу ребенка, понимаешь? И не когда-нибудь, а сейчас. Я хочу именно этого ребенка, твоего. Он уже живет во мне, я его уже люблю, и я не могу его уничтожить.
– Ой, перестань, – Ситников брезгливо поморщился. – Откуда у тебя эта жажда материнства? Такие, как ты, для материнства вообще не приспособлены.
– Такие, как я? – растерялась Олеся. – Какие это – такие?
– А вот такие, – он хищно улыбнулся. – Циничные. Готовые на все, чтобы устроить свою жизнь с максимальным удовольствием. Если хочешь – безнравственные. Мы с тобой совершенно одинаковые, детка, мы с тобой одной крови. И я совершенно точно знаю, что ты не можешь исступленно хотеть ребенка. Ты относишься к жизни так же, как я, и тебе нужно от нее то же, что и мне. Поэтому если я чего-то не хочу, то априори ты этого тоже хотеть не можешь.
Она не верила своим ушам.
– То есть ты считаешь, что я циничная и безнравственная? – переспросила она, надеясь, что не так поняла его. Сейчас он все объяснит, и окажется, что все не так ужасно.
– Ну а какая же? – рассмеялся Ситников. – Конечно, именно такая. Ты же согласилась выйти замуж за Гришу, чтобы войти в семью и остаться со мной.
– Но это ты придумал, ты, а не я!
– Придумал я, а согласилась ты, – спокойно возразил он. – И со всем остальным ты тоже согласилась. Я обещал тебе много денег, я обещал, что Гриша станет еще богаче, и я это выполнил. Ты прекрасно знала, как я собирался это сделать, и ты не только не возражала, ты же и помогала мне. Ты познакомилась с Юркой Забелиным, ты флиртовала с ним, давая понять, что готова пойти на большее, ты довела его до белого каления, демонстрируя коленки и декольте, и в результате он снял квартиру, чтобы тебя трахать. Это что, образец высокой нравственности?